Долгое молчание. Он шагал вдоль пляжа на юг.
Потом:
— Очень жаль. Это правда очень красивый мир.
Позже:
— Самое смешное, что кто–то вообще думал, будто у нас что–нибудь выйдет. В смысле, ясно же, что новый мир может быть или живым, или мертвым. Если он жив, то он ядовит. Если мертв — нужно начинать все с чистого листа. Это, может, и сработало бы, но заняло бы столько же времени, сколько на Земле. Даже если микробы были бы нормальные, если бы удалось наладить всю машинную работу, это все равно заняло бы тысячи лет. Так в чем же смысл? Зачем это нужно? Почему не довольствоваться тем, что есть? Кем они были, эти недовольные? Кем они были, мать их?
Он говорил совсем как Деви, и Фрея обхватила голову руками.
Позже:
— Хотя здесь правда красиво. Да, было бы здорово.
Позже:
— Может, поэтому мы никогда не слышали хоть откуда–нибудь ни единого сигнала. А не потому, что Вселенная слишком велика. Вот почему. Вот в чем главная причина. Но все–таки жизнь привязана к планете. На планете она зарождается и является ее частью. Ведь так, наверное, случается на водных планетах. А потом она развивается, чтобы жить там, где живет. И может жить только там, потому что эволюционировала только для этого. Там ее дом. Так что вот тебе и ответ на парадокс Ферми[67]: к тому времени, как жизнь становится достаточно разумной, чтобы покинуть свою планету, ей хватает ума не хотеть никуда лететь. Потому что она знает, что ничего не получится, и сидит дома. Ей у себя нравится. Как могло бы нравиться и нам. А она даже не удосужилась попытаться с кем–то контактировать. Вам же это зачем? Вам никогда не ответят. Так что вот мой ответ на парадокс. Можешь назвать это Ответом Юэна.
Позже:
— Конечно, время от времени какая–нибудь особо глупая форма жизни пытается вырваться и улететь подальше от своей звезды. Я уверен, такое иногда происходит. Вот посмотри хоть на нас. Мы же сами на это пошли. Но ничего не получается, и те, кто выживает, получают урок и перестают заниматься глупостями.
Позже:
— Может быть, кто–то из них даже возвращается домой. Да, Фрея, на вашем месте я бы попробовал. Я бы попробовал вернуться домой.
Позже:
— Может быть.
Позже, двигаясь дальше на юг, Юэн прошел овраг, рассекавший утес. По обе стороны от оврага утес был немного ниже обычного, и у самой расщелины были крутые стены, между которыми внизу грохотал ручей, собиравший воду в небольшой бассейн посреди пляжа. В месте, где бассейн был ближе всего к океану, влажный песок прорезал еще один ручей, совсем тонкий и переходящий затем в бурлящую пену.
Внизу расщелины свистел ветер. Выше она сужалась, и стены с обеих сторон становились круче и казались непролазными. Вместо того чтобы взбираться по ним, Юэн пошел прямо по ручью, бесстрашно разметая брызги, хотя посередине глубина достигала ему до колен. Жар к этому времени уже поднялся довольно высоко. Цифры, обозначавшие показатели его костюма, отражались и внизу экрана, и они светили красным.
Фрея сидела, наклонившись вперед, сложив руки на животе, — она была в такой же позе, в какой часто сидела, когда болела Деви. Затем встала, вышла на кухню, приготовила немного крекеров. Запихала их в рот, выпила воды. Заглянула в стакан, присмотревшись к воде, которую пила, затем все–таки осушила его и вернулась к экрану.
Продолжив идти дальше на юг, Юэн вышел на более широкий участок пляжа, где под защитой утеса образовались выстроенные ветрами дюны. Там он вскарабкался на вершину самой высокой из них. Тау Кита сияла так ярко, что на нее невозможно было поднять глаза, а ее свет окаймлял вершину утеса и разливался по глади океана. Юэн сел.
— Красиво, — сказал он.
Ветер задувал ему в спину. Глядя вниз на волны, он видел, как ветер немного задерживал их, прежде чем они разбивались: они подбегали к берегу, поднимались и зависали, стремясь обрушиться, но им не давал это сделать ветер, однако затем самый выдающийся отвесный участок опадал, взрываясь белыми брызгами, и часть из них подхватывал ветер и запускал обратно поверх стены белой воды. И шлейфы этих брызг пересекал эхукай.
— Мне жарко, — сказал Юэн. Он спустился с дюны и заскользил по песку навстречу океану.
Фрея прижала локти к животу, подперев подбородок кулаком.
Юэн долго смотрел на волны. Темно–серая полоса между бассейном на пляже и океаном, куда ни с одной стороны не доставала вода, была исчерчена черной песчаной штриховкой.
Фрея молча наблюдала за ним. У Юэна был сильный жар.
Он лег на песок. Нашлемная камера теперь показывала большей частью песок под ним — примятый и зернистый, испещренный следами пены. Разбитые волны подступали к полосе берега, замирали и отступали, оставляя пенный след. Вода шипела, волны время от времени издавали глухой треск. Тау Кита теперь отделилась от утеса, и вся вода между пляжем и горизонтом превратилась в колышущуюся сине–зеленую массу. Волны, что только подступали, казались прозрачными, а разбиваясь — становились белыми из–за пены. Юэн говорил будто во сне. Фрея положила голову на стол.
Много позже что–то заставило ее встрепенуться. Юэн теперь стоял на ногах.
— Жарко, — прохрипел он. — Очень жарко. Наверное, уже время.
Он пошарил в своей сумке.
— Что ж, еда у меня все равно закончилась. И вода тоже.
Он нажал что–то на своем браслете.
— Ну все, — сказал он. — Сейчас уже можно попить из ручья. И из этого бассейна тоже. Он должен быть пресный.
— Юэн, — хрипло окликнула его Фрея. — Юэн, пожалуйста.
— Фрея, — отозвался он, — не надо. Выключи–ка лучше вообще свой экран.
— Юэн…
— Выключи экран. Подожди, кажется, я могу и сам тебя отключить. — Он еще раз нажал что–то на браслете. Экран Фреи потемнел.
— Юэн!
— Все нормально, — сказал он из темноты. — Мне конец. Как и всем нам, рано или поздно. А я, по крайней мере, среди всей этой красоты. Мне нравится этот пляж. Я тут сейчас поплаваю.
— Юэн!
— Все нормально. Выключи–ка и звук. Тут все равно волны шумят. Ух, какая холодная. Но это же хорошо, да? Чем холоднее — тем лучше.
Его голос теперь окутывал шум воды. Он повторял: «Ай! Ай–яй–яй!», будто заходил в чересчур горячую ванну. Или чересчур холодную.
Фрея прижала руки ко рту.
Вода шумела все громче и громче.
— Ай–яй! Ого, большая волна идет! Я сейчас ее оседлаю! И если получится, нырну под нее! Фрея! Я тебя люблю!
И после этого остался только шум воды.
Несколько человек исчезли в окрестностях Хвалси. Некоторые ушли молча, отключив в костюмах GPS, другие поддерживали связь с друзьями на борту. Кое–кто транслировал все до конца для всех, кому было интересно смотреть и слушать. Джучи сидел в машине и отказывался говорить с кем–либо, даже с Арамом, который и сам стал неразговорчив.
Затем все, кто еще был жив в Хвалси, кроме Джучи, проигнорировали инструкции с корабля, предписывавшие оставаться на Авроре, и стали готовить один из паромов к возвращению на орбиту. Заниматься этим без поддержки техников было непросто, но они изучили все, что могли, с помощью компьютеров, заправили свой маленький транспорт жидким кислородом и, набившись внутрь, включили ракетный ускоритель и вышли на сближение с кораблем на его орбите.
Поскольку им запретили вход на корабль и сказали, что их карантин не может быть прекращен, возникал неудобный вопрос: что делать, когда их паром прибудет, чтобы состыковаться с кораблем. Кое–кто на борту говорил, что если те, кто был на пароме, выживут в течение определенного периода времени, например года (другие говорили, десяти лет), то станет очевидным, что они не переносчики патогена и им можно открыть вход. Но с этим были согласны не все. Когда комитет, наспех созванный исполнительным советом и уполномоченный принять решение, объявил, что никакой период карантина нельзя считать достаточным, чтобы признать поселенцев не представляющими опасности, многие вздохнули с облегчением. Однако нашлись и те, кто был решительно против. Но вопрос, что делать с группой, приближавшейся к орбите корабля, оставался открытым.
Чрезвычайный комитет вышел с гренландцами на радиосвязь, приказав держаться от корабля на физическом расстоянии и оставаться рядом, будто спутник. Гренландцы сначала согласились, но когда у них стали заканчиваться запасы продовольствия, воды и воздуха, а обещанного пополнения с корабля не последовало из–за, как им объяснили, технических проблем с их паромом, они все–таки направили свое судно к главному шлюзу в кормовой части стержня. Оттуда они предложили занять помещения Внутреннего кольца А в Первой спице, которые можно было насовсем изолировать от стержня и биомов. Там они жили бы, насколько возможно, независимо и самостоятельно столько, сколько потребовал бы период карантина. После этого можно было снова рассмотреть вопрос их возвращения, и если бы люди на корабле согласились, они бы воссоединились.
После краткого совещания этот план был категорически отвергнут комитетом как представляющий слишком большую опасность заражения всех находящихся на корабле. Несколько человек, преимущественно из Патагонии и Лабрадора, двух биомов в конце Первой спицы, собрались у двери шлюза, чтобы дать отпор любым посягательствам со стороны так называемой «зараженной группы». Другие, увидев на экранах, что эти люди стали собираться, обеспокоились, и некоторые даже сели на трамвай и отправились в стержень, чтобы вмешаться каким–то неясно выраженным образом. В Лабрадоре и Прерии трамвайные остановки начали заполняться людьми, повсюду вспыхивали споры. Случались драки, несколько парней в Прерии столкнули с рельсов трамвай, застопорив движение по Кольцу Б.
Находясь снаружи стыковочного порта, поселенцы сообщили, что из–за переполненности парома возник какой–то сбой и у них быстро заканчивался воздух, поэтому они собирались немедленно выйти на стыковку. Они предупредили корабль, что входят, но те, кто собрался за дверью главного шлюза, запретили им это делать. Они стали сердито пререкаться с обеих сторон. Затем лампочки на операционной консоли внутри дока показали, что поселенцы входят, и в этот момент парни, находившиеся внутри пункта управления, бросились на членов совета безопасности, управлявших шлюзом, и, оттеснив их, завладели консолью. Крик к этому времени стоял такой, что ничего разобрать было невозможно. Паром вошел в стыковочный порт — тот автоматически заблокировался. Внешняя дверь шлюза закрылась, док наполнился воздухом, и входная труба автоматически вытянулась, чтобы соединить люк парома с внутренней дверью шлюза. Поселенцы открыли свой люк и начали покидать паром, но те, кто теперь управлял консолью на корабле, тем временем закрыли внутреннюю дверь шлюза и открыли внешнюю, отчего в следующие три секунды катастрофическим образом выдуло воздух из дока, из трубы и из открытого парома. Все семьдесят два человека, находившихся в пароме и трубе, погибли от декомпрессии.