Ее зовут Ларин.
Достаю пленку и включаю видео с городских камер наблюдения. На экране появляется пункт распределения — на него льется вода, и пожар уже утихает, оставляя за собой дымящиеся развалины. Переключаюсь на камеры на фермах, в теплицах, на главной улице. Люди под дождем кричат и дерутся. Звука нет, но он и не нужен. Я и так отлично представляю себе, как звучит мятеж.
— Закрой солнечную лампу, — говорю я Ларин, которая с тревогой наблюдает за мной, ожидая команды.
— Но ведь сейчас разгар дня! — Она смотрит на меня, будто я свихнулся. Может, так и есть. Солнечную лампу никогда не выключают, но в условно–ночное время ее закрывает плотный металлический щит. Все рассчитано, темнота длится ровно восемь часов и наступает только по расписанию. Сейчас не время.
— Закрой лампу, — снова командую я.
— Но…
— Закрой.
Ларин встает и через всю комнатку проходит к панели управления. Пальцы ее зависают над выключателем. Она что–то бормочет.
— Что еще? — вопрошаю я.
— Может, Барти и прав, — говорит она четко.
Ринувшись через комнату, хлопаю рукой по выключателю. Уровень фермеров под нами погружается во тьму. Но здесь по–прежнему светло. Я наклоняюсь к лицу Ларин. Если бы Марай была здесь… Космос побери, если бы здесь был Старейшина…
Она вызывающе встречает мой взгляд.
А потом отворачивается.
— Теперь открой, — приказываю я.
Ее рука с готовностью дергается вперед и включает лампу. Ларин смотрит на меня, явно надеясь, что я собираюсь уйти. Но еще рано. Нужно подождать еще минуту.
Люди на видео задирают головы, стараясь сквозь ливень разглядеть солнечную лампу. Она никогда не гасла в неурочное время. По крайней мере, я сумел удивить их настолько, что они перестали драться.
— Закрой лампу.
Ларин колеблется, но на этот раз не возражает.
Экран пленки снова гаснет.
Нажимаю кнопку вай–кома и делаю общий вызов.
— Внимание, жители «Годспида». Всем на борту корабля — всем до единого — подняться на Уровень хранителей сегодня после наступления темноты.
— Включай, — командую я, отключив вай–ком.
Она тут же щелкает выключателем, но не отрывает глаз от меня.
Снова нажимаю кнопку. Барти обязательно догадается сделать собственный общий вызов и начнет втирать, что у меня нет права указывав всем, куда им идти, или что–нибудь в этом роде.
— Запрос доступа, степень: Высшая. Код авторизации: 00G. Отключить все устройства связи; исключение: устройство «Старейшина».
Выйдя из комнаты, приказываю Тирли остановить дождь и иду по коридору. Теперь Барти никого не сможет вызвать. Никто, кроме меня, не сможет. Хорошо, что Эми в безопасности в своей комнате.
Идя по уровню корабельщиков, я чувствую на себе их взгляды. Раньше я бы чувствовал в этих взглядах вопросы и сомнения, и они мучили бы меня.
Но теперь мне все равно. Я принимаю полномочия, которые уже давно должны были быть моими.
Впервые за всю жизнь я действительно чувствую себя Старейшиной.
Шелби и главные корабельщики уже ждут у входа на мостик. Я отправляюсь прямо к ним и закрываю за собой дверь.
— Что показали тесты? — спрашиваю. Если, чтобы остановить Барти и его идиотскую так называемую революцию, нужно посадить корабль, придется сажать. Но я этого не сделаю, пока не буду уверен, что это безопасно.
Пока Шелби выводит результаты тестов на пленку, я тихонько ненавижу весь мир. Это нелогично, но я не могу не винить Ориона хотя бы отчасти. Может, в его дурацких посланиях и найдутся данные, которые помогут нам приземлиться, но он был настолько двинутым, что все зашифровал.
Шелби протягивает мне пленку.
— Все результаты показывают, что планета пригодна для жизни. Там есть вода, приемлемый воздух, растительность… Нет никаких помех для того, чтобы приземлиться, — докладывает она.
Но в голосе ее звучит тревога.
— Что такое?
— Наши записи говорят, что на корабле должны быть зонды для более тщательной проверки. Мы все обыскали, но не можем их найти.
— Зачем нам зонды, если и так все ясно?
— Технически они не нужны. Но… в правилах говорится, что зонды нужно использовать. Кроме того, меня беспокоит… Почему мы все это время висим на орбите? Почему не приземлились, когда долетели? И… нет не только зондов, но и коммуникаций.
— Каких?
— У нас была система связи для общения с Сол–Землей. Существуют чертежи, руководства по эксплуатации и починке… но самой системы нет. Мы не просто потеряли связь с Сол–Землей, куда–то делись сами устройства связи.
У всех главных корабельщиков за спиной Шелби взволнованные лица. Они тоже нервничают. Что–то не так.
— Как бы там ни было, — говорю я, — сейчас это неважно. Мы находимся в ситуации, когда посадка просто необходима. Мы можем сесть. И мы сядем.
Шелби кивает.
— Вы готовы к приземлению?
Она расправляет плечи.
— Мы с главными корабельщиками еще раз прошли несколько обучающих симуляторов. Все готово.
Бросаю взгляд на испещренные кнопками панели управления в передней части мостика.
— Выглядит сложно.
— Ничего сложного. На самом деле корабль на автопилоте. — Шелби наконец выпрямляется и указывает на центр длинной панели управления. Там всего несколько переключателей. — Корабль должен поддерживать заданное направление. Все остальное — на случай, если произойдет что–то непредвиденное. Вот это, — указывает она на большую черную кнопку, — начинает программу приземления.
— Но вы же мне говорили, что двигатель не работает.
Шелби смеется, и в ее голосе звучит облегчение.
— Не работает… но он нам и не нужен. Для посадки есть специальный набор двигателей с отдельной системой подачи топлива — компактные, мощные двигатели малой тяги, предназначенные только для преодоления орбиты. Неважно, что основные двигатели не работают. Они нам… никогда не понадобятся. — В ее голосе звучит удивление. Она только сейчас начинает понимать, сколь многое изменилось теперь, когда у нас есть планета.
— Значит, надо только нажать эту кнопку, — спрашиваю я, указывая рукой, — и мы сядем?
— Технически, да. Но все не так просто, — объясняет Шелби. — Вон тот рычаг нужен, чтобы направлять корабль, когда войдем в атмосферу, и всегда есть возможность, что вход в плотные слои не пройдет гладко, тогда понадобится… — Она указывает на панели в остальной части помещения. — Но не волнуйся. Мы с корабельщиками все знаем. Все системы работают. Записи показывают, что за время полета нам как минимум шесть раз приходилось их использовать — много поколений назад мы пересекли пояс астероидов, а нашим предкам до Чумы приходилось корректировать план полета.
Она встречается со мной взглядом и против воли широко улыбается.
— Неужели мы собираемся посадить эту штуку?
— О да, — отвечаю. — Но прежде чем мы это сделаем, я хочу показать всем, что они едва не потеряли.
52. Эми
Засовывая родителей обратно в криокамеры, я думаю обо всем, что хотела бы сказать им, но в итоге говорю лишь: «Скоро».
Размышляю, не вернуться ли в комнату — урчащий желудок был бы очень признателен, если бы я что–нибудь съела, — но сомневаюсь, что в Больнице сегодня кормят, а Старшего по вай–кому вызвать не получается.
В какой–то степени мне досадно, что я приехала сюда на лифте, а не спустилась по лестнице, найденной по подсказкам Ориона. Мне отчаянно любопытно, куда они ведут — наверняка за последнюю запертую дверь, — но, хоть никто, кроме меня, об этой лестнице не знает, мне страшно спускаться туда без Старшего.
Поэтому в итоге я иду к шлюзу, в который видно звезды. Может, если правильно встать, в круглом окошке можно будет увидеть планету.
Странно.
Код для этой двери: «Годспид» или, на цифровой клавиатуре, 46377333.
Но окошко над клавиатурой высвечивает цифры: 46377334.
Цифры исчезают, сменяясь сообщением об ошибке: «Неверный код». Потом снова загораются цифры, а я заглядываю в окно.
На полу кто–то лежит лицом вниз.
У меня округляются глаза. Стираю неправильный код и забиваю верный, чтобы открыть дверь.
Сердце уходит в пятки. Я знаю, кто это. Рука тут же тянется к вай–кому, и я пытаюсь вызвать Старшего, но дурацкая игрушка только пищит. В желудке все переворачивается при виде тела на полу, дышать становится трудно.
— Лютор? — осторожно зову я.
Пытаюсь вызвать и Дока, но по стоящей в воздухе вони ясно, что уже слишком поздно.
Переворачиваю тело. По рукам от запястья до локтя тянутся зеленые линии пластырей. Старший рассказывал, что у некоторых жертв на них было написано «Следуй за лидером», но здесь ничего нет. Только пластыри и смерть.
Его глаза открыты и остекленевшим взглядом смотрят прямо перед собой.
Тело окоченело — видно, он мертв уже довольно давно.
Лютор умер тут, наверное, еще до того, как Старший объявил о скором приземлении. Умер, не зная надежды. В холоде и одиночестве, не видя света звезд, на жестком металлическом полу, 6 окружении стен.
Ему уже ничем не помочь. Он мертв.
Бросаю взгляд на клавиатуру у двери. Тот, кто бросил его тело в шлюзе, собирался ввести код и открыть наружную дверь, отправив тело в космос, но перепутал последнюю цифру и случайно оставил его здесь.
Прикусив губу, пытаюсь придумать, кто мог это сделать и как мне себя вести, если пойму. Заслуживает ли наказания убийца Лютора? Он пытался меня изнасиловать, он изнасиловал Виктрию и сделал бы это снова, если бы представилась возможность. Он подогревал бунт не потому, что он верил в какие–то идеалы демократии, а потому, что ему доставляет удовольствие ломать порядок. Он ничуть не сожалел о своих поступках. Он делал зло не по ошибке — он сам был злом, знал это и наслаждался этим.
Я вспоминаю, какая ярость бушевала в глазах Старшего, когда он узнал, что Лютор натворил и как долго оставался безнаказанным.
Нет. Нет.
Заставляю себя думать о том, что ждет нас в будущем.
Приземление.