— Да, я пожелаю услышать и это.
— Прекрасно. Эта группа людей так же, как и остальные, пока спящие в кабинах, подверглись гипнопедической обработке. На их уши и мозг воздействовал сильнейший, разрушительный для нервных клеток шум как акустического происхождения, так и за счёт действия токов определённых частот, пропускаемых через надетые на их голову в анабиозных кабинах электроды. Разумеется, были использованы и химические присадки в те питательные растворы, которые поддерживали их жизнь в анабиозе.
В моей голове молнией пронеслась мысль, что я обязана была сообразить это раньше. Переход в длительный сон сопровождался и стимулировался пропусканием, через присоединенные к головам пациентов электроды, слабых, успокаивающих токов. Но силу этих токов и их частоты можно ведь изменить и сделать токи разрушительными. Воздействия эти будут очень болезненны и необратимы. Как только что признал Ша Вайн, он добавил к этому и действие каких–то ядов.
Ша Вайн же продолжал далее:
— Время от времени, но довольно часто, с определёнными интервалами, воздействие шума и токов прекращалось. Прекращались и неприятные, — Ша Вайн усмехнулся, — скажем так — неприятные, — ощущения. И в это время достаточно вкрадчивый, убедительный голос начинал внушать нашим бывшим коллегам разные лестные для меня вещи, — Ша Вайн мелко и гаденько засмеялся.
Как видите, сначала потенциальные возможности мозга, порождающие сопротивление, разрушаются. А далее действует простая схема выработки условных рефлексов в течении целого месяца привела каждого к чёткому выводу, что всё, связанное с Ша Вайном, — это хорошо, а всё иное плохо. Вам, дорогой доктор, как специалисту, это очень понятно, и потому не пренебрегайте моим советом и не раздражайте их выражением непочтения в мой адрес.
Ша Вайн явно издевался надо мной, торжествуя победу, а я, твёрдо понимая, что мне нечего ему противопоставить, молчала. Дьявольский план был задуман со знанием дела и проведён безошибочно. У меня не было сомнения, что и все другие группы находящихся в анабиозе людей подвергаются тому же воздействию. Их мозги так же калечатся и выводятся из строя, как это случилось с теми, кого я только что видела. Гипнопедия, придуманная учёными в давние времена для облегчения процесса обучения и усвоения информации, обратилась против людей, и я не знаю, как этому помешать. Наверное мне стало плохо от этих мыслей, и, качнувшись, я прислонилась к стене. А Ша Ванн, не угадав, о чём я подумала, сказал:
— Не пугайтесь, Вер Ли. Я всё же сделал для вас исключение, потому что вы нужны мне как врач. А раз вы мне нужны, я не хочу слишком сильно вас раздражать и потому… — Ша Вайн сделал паузу и опять усмехнулся. Раньше он обычно был мрачен, и я никогда не видела столь часто его ухмылок. — .Так вот. Потому что вы мне нужны и я бы не хотел раздражать вас слишком уж сильно, я сделал исключение для вашего избранника, Ник Лова. Вы довольны, доктор Вер Ли?
Он уже вошёл в роль единоличного Правителя, имеющего право казнить и миловать, дарить и отнимать. Сейчас он дарил. Дарил мне тебя, Ник Лов. Но я знала что он лжёт. То, что ты был в отдельной кабине, сыграло решающую роль. Он просто не смог, без помощи БМ, разобраться в схеме коммутации кабин. И разумеется, у него не было намерения оставлять нетронутым тебя второго после него, кибернетика корабля, знающего все тонкости Большого Мозга. А как я расскажу далее, по отношению к БМ у него были особые планы. Когда Ша Вайн обратился к БМ за расшифровкой коммутации, замыслы его стали ясными и БМ правильной информации ему не выдал».
«Итак, меня спас БМ и счастливое стечение обстоятельств», — подумал Ник Лов — Что же, спасибо, дорогая машина, спасибо. Надеюсь, мы с тобой ещё поговорим на эту тему». — И Ник Лов опять углубился в чтение.
«– Теперь о втором вопросе, который я обещал вам раскрыть, — елейно, своим ненатурально–тонким голосом, над которым ты, Ник Лов, в своё время подсмеивался, продолжал Ша Вайн. — Вы не устали стоять, доктор Вер Ли?
Я отрицательно мотнула головой. Я собирала силы для того, чтобы выслушать всё до конца и далее, по возможности, избегать всякого общения с ним. Но пока он раскрывал свои планы и намерения, я обязана была слушать.
— Второй вопрос — зачем я всё это делаю? Вы, конечно, себе его задавали?.. Так вот, — не дождавшись моего подтверждения, продолжал Ша Вайн. — Я хочу смоделировать устойчивую пирамиду человеческого общества: я — на вершине. Ниже меня — небольшая группа приближенных. Они управляют большим числом начальников низшего ранга. Ещё ниже — массы производителей и слуг, тем более многочисленные, чем ниже они стоят на введённой мною лестнице иерархии. Управление сверху вниз, подчинение — снизу вверх. Обе системы — управления и подчинения — абсолютно непререкаемы и действуют каждая только в одном направлении. Всё скреплено идейным цементом поклонения тому, кто на вершине. Всякое инакомыслие исключается, ибо мышление вообще сведено к осознанию лишь простейших жизненных функций: работать, есть, спать, размножаться. Кстати уважаемая Вер Ли, не знаю, сколько у вас будет дел как у врача, но акушерскую практику я вам обещаю большую. Эти и им подобные индивиды, — Ша Вайн кивнул в сторону — ушедшей группы людей, — которых вы видели и ещё увидите, отнюдь не потеряют способности к размножению. И даже увеличат её, обратно пропорционально падению своих умственных способностей.
Почти со стоном, наверное очень по бабий, я спросила:
— Зачем, Ша Вайн? Вы ведь обещали рассказать мне, зачем всё это вам?
Ша Вайн выпрямился. Очки его заблестели, в голосе опять зазвучали визгливые нотки. Он весь напрягся от сознания своего величия и торжества.
— Затем, что я, Ша Вайн, так хочу! Затем, что мне так нравится! Я хочу быть наверху я топтать всех! Топтать и слышать восхваление за это! Восхваление, слышите, восхваление, а не осуждение, что бы я ни делал! Я хочу построить своё маленькое царство, которое в миниатюре повторяло бы царства древности! Попытку этого я видел на Плутоне — она не удалась. Но я учёл ошибки. Моя попытка удастся! Уже удалась! — Голос его зазвучал почти истерически, и, как ни странно, это меня успокоило.
«Он шизофреник, — подумала я. — Страшный и вредный для людей сумасшедший. Морально извращённый вывихнутый ум».
И, стараясь говорить спокойно, не пытаясь вызвать его на спор, но лишь напомнить, что всё это было, было, я сказала:
— Ша Вайн, те пирамиды, которые вы проектируете, уже были построены в истории человечества десятки, если не сотни раз. И все они разваливались, не показав той устойчивости, которую вы сулите. Так зачем же повторять ошибки человеческого общества?
— Ха! — выкрикнул в ответ Ша Вайн. — Но прежде чем они развалились, поколения властителей сплясали свои танцы на спинах других! Они сами, их дети, их внуки и правнуки! Да, с позиции истории человечества пирамиды разваливались быстро. Но меня не интересует человечество! Меня интересуют я сам и мои наследники. И для них, именно для себя и для них я построю идеальное царство, устойчивую пирамиду. Но опыт истории человечества я, конечно, постараюсь учесть. Именно по этой причине мою пирамиду не будет разъедать ржавчина знаний и прогресса. Линия грамотности будет уничтожена вот в этом, в вашем поколении!
При этих словах Ша Вайн с экрана несколько раз ткнул пальцем в направлении меня, как бы подчеркивая мою принадлежность к тем, кто будет неграмотен. И, повысив тон, продолжил:
— Грамотными будут только я и мои дети. И дети моих детей! Только от Вайнов будет идти сияние знаний! Только от Вайнов! — опять зашёлся в крике Ша Вайн. — И не вздумайте мне помешать! Вы нужны мне как врач, но, если будете лезть не в свои дела — уничтожу!
Крик Ша Вайна перешёл в истерический вопль. Мне казалось, что вот–вот он упадёт в припадке безумия, и, если бы это было не изображение на экране, я бы рефлекторно, подчиняясь чисто профессиональному чувству, поспешила бы ему на помощь. Но, к счастью, я была избавлена от необходимости делать это. Экран вдруг погас, и мне стало ясно, что Ша Вайн тоже понял, что он дошёл до грани, и потому счёл за благо отключиться.
Сцена эта долго стояла перед моими глазами. Большой Мозг, который теперь регулярно принимал участие в наших беседах, воспроизвёл этот диалог для Лой Ки и Мен Ри, поскольку изображение шло по видеофону и, таким образом, было автоматически зафиксировано в его памяти. Именно после этого мы пришли к выводу о необходимости перейти к каким–то решительным действиям.
Вероятно, я первая выдвинула идею покушения на Ша Вайна. Отравить ядом его пищу, напустить ядовитого газа в его каюту, наконец, взорвать весь отсек, где он находится. Теперь я считала все средства допустимыми и возможными для того, чтобы освободиться от этой мрази. И понимала, что, поскольку я — единственный здоровый человек среди нас троих, на меня и должны были бы лечь все трудности осуществления этой задачи. И несмотря на то, что я женщина, несмотря на то, что я врач, я чувствовала, что, не дрогнув, убила бы Ша Вайна любым способом, который обещал бы удачу.
Трудность не только самого покушения, но даже обсуждения плана его обнаружилась неожиданно: выяснилось, что мы абсолютно не можем рассчитывать на поддержку БМ. Он сообщил нам, что отныне сделает всё возможное, чтобы предупредить любую попытку покушения на жизнь. И не может сделать исключения ни для кого, в том числе и для Ша Вайна. Он, БМ, предупредит любую попытку посягательства как на жизнь Ша Вайна, так и на жизнь каждого из нас. И потому не допустит никакого заговора.
Мы выразили протест и недоумение. Все трое задали по существу, один вопрос — уж не одобряет ли он, БМ действий Ша Вайна против всех остальных членов экипажа корабля? БМ ответил, что не одобряет. Но в его подпрограммах чётко заложена охранительная по отношению к человеку, любому человеку, как подчеркнул БМ, функция, и изменить эту охранительную подпрограмму он не в силах. И моих заявлений о том, что Ша Вайн: — это не человек, он принять не может. В то же время БМ готов принять участие в разработке любых планов, которые вели бы к сохранению невредимыми всех живущих. И потому, подумав, мы всякую идею покушения на Ша Вайна вынуждены были отбросить, ибо не имели ни сил, ни средств её осуществить.