Звездный ковчег — страница 348 из 645

Хрустальные небеса

Глава 8Башня

Прошла неделя.

Путешествие по человеческим землям не принесло двум путникам ни особых волнений, ни каких–то новых открытий. В двух селениях, где они останавливались на ночь, люди оказались наслышаны об атаке зверозубых. Мужчины расспрашивали Бриана и с недоверием косились в сторону худого, бледного юноши, который едва сползал с цефала и тут же уходил в отведенный им для ночлега дом.

Кажущаяся отчужденность Рогмана имела совсем иные корни, чем могли предположить не знакомые с ним люди. Он боялся. Боялся не успеть, ощущая, что чувствует себя все хуже и хуже с каждым прожитым днем. Болезнь быстро прогрессировала. Думать о ней становилось все мучительнее, а близкий конец по–настоящему начал страшить блайтера своей неизбежностью. Иногда хотелось просто опустить руки и заплакать от бессилия и обиды.

Почему? Почему так горько, несправедливо сложилась его судьба? Почему ему довелось родиться там, в подземельях?

Глядя в окно, на стайки детишек, что беззаботно возились в уличной пыли, он погружался в пучину своих мыслей, будто в черный водоворот… Зачем куда–то идти, что–то искать, когда смерть уже скребется в грудную клетку, царапает ее острыми коготками боли… Что даст ему открытие каких–то тайн? Лишние муки перед концом? Новое, еще более острое ощущение непрожитости?

Возможно, каждому человеку когда–то приходится отвечать самому себе на подобный вопрос. Рогман отличался от остальных лишь тем, что задался им до срока. Не старость, не усталость от жизни, а нечто иное, более страшное бурлило внутри. Ощущать здоровый, любопытный, полный желания жить разум в болезненном, внезапно одряхлевшем теле оказалось мучительно до полного сумасшествия. Большей несправедливости он не мог представить.

Именно поэтому на шестой день пути, когда они с Брианом уже настолько приблизились к цели, что у горизонта стал различим смутный контур вздымающегося к небесам циклопического сооружения, Рогман казался не возбужденным, а еще более мрачным, чем обычно.

Бриан старался не тревожить его досужими разговорами. Он неутомимо шел вровень с цефалом, держа того под уздцы и зорко поглядывая по сторонам. Неудивительно, что воин выглядел мрачнее обычного, — настроение Рогмана вольно или невольно передавалось ему, и оттого местность, в границы которой они вступили, показалась Бриану еще более зловещей, чем обычно.

Люди никогда не жили у подножия башни.

Исторически здесь не сложилось ни одного поселения. Если применить толику фантазии, то вполне могло показаться, что села нарочно избегают этого места, описывая просторный круг, некую зону отчуждения вокруг вздымающейся к небесам древней конструкции.

«Плохое это место…» — думал Бриан, исподлобья окидывая окрестности полным тревоги и недоверия взглядом. Вокруг царила тишина. Тут и там возвышались иссохшие стволы деревьев. Жизнь отчего–то покинула это место и не спешила возвращаться, хотя какие бы события ни разворачивались тут в древности, тому минуло уже много сотен лет, и пора бы траве, да и другой зелени укрыть безобразную наготу земли, из которой повсюду торчали скелеты древних конструкций и механизмов. Глядя на них, Бриан невольно пригладил ладонью шуршащий металлокевлар, что верно прикрывал его грудь во многих походах. Когда–то, будучи еще совсем юным и бесшабашным, он добыл свой доспех именно тут, в окрестностях башни.

Сейчас, приближаясь к основанию циклопической конструкции, он не испытывал ни грамма юношеской бесшабашной храбрости. Тогда эти места казались ему просто мертвыми, покинутыми, теперь же данное ощущение трансформировалось в нечто более зловещее…

«Как в скверной сказке…» — думал Бриан, не замечая, что свободная рука невольно теребит рукоять меча, оглаживая холодный металлический шарик на конце. На ближайшем дереве, что тянуло к небу свои иссохшие, почерневшие ветви, сидел одинокий ворон. Эти птицы всегда нравились Бриану своим смолянистым черным оперением и бесстрашным презрением границ — они летали там, где хотели, и увидеть ворона он всегда считал добрым знаком, однако сейчас, когда птица вдруг повернулась в его сторону и, расправив крылья, громко, лениво каркнула, по спине воина пробежала дрожь…

У основания башни он был лишь однажды. Туда вела старая дорога, по которой когти цефала выстукивали монотонный, царапающий ритм. Рогман, очнувшись наконец от состояния внутренней подавленности, с любопытством огляделся по сторонам.

Местность, по которой они двигались, не вызывала в нем столь резких отрицательных эмоций, как у Бриана. Разве могло удивить или покоробить блайтера мертвое пространство? Нет. Путешествие под открытым небом среди иссохших деревьев можно было назвать легкой увеселительной прогулкой по сравнению с лабиринтами Сумеречной Зоны.

Оглядываясь по сторонам, Рогман с присущей ему проницательностью отмечал каждый бугорок на взрытой в незапамятные времена земле. То тут, то там наметанный глаз блайтера ловил под оплывшей землей смутные очертания похороненных в ней предметов. Чаще всего это были бесформенные бугры, земля на которых, размытая дождями, кое–где обнажала контур загадочных конструкций. Часть из них давно превратилась в труху, обросла ржавыми наростами, потеряла изначальную форму, но некоторые предметы выглядели совсем неповрежденными.

Как, например, вот этот…

Рогман машинально придержал цефала. То, что торчало из–под земли, заставило его вздрогнуть. Бриан остановился, не понимая причин задержки, и нервно огляделся по сторонам. Ворон следовал за ними, перелетая с дерева на дерево. Он не приближался, но и не отставал.

Рогман слез с крупа цефала и склонился к земле, из которой торчал заинтересовавший его предмет. Присев на корточки, он осторожно погрузил пальцы в спрессованную дождями, мертвую, местами растрескавшуюся почву. Бриан подошел к нему, заглянув через плечо блайтера, и вдруг отшатнулся. Что могло так напугать бесстрашного воина, оставалось неясным, — земля шевелилась, и Рогман прилагал ощутимые усилия, вытаскивая на свет отблескивающий матовым серебром предмет.

Когда почва все же отпустила его, ссыпавшись кучками неживого праха, стало ясно, что блайтер извлек на свет… руку с растопыренными пальцами!

Она была согнута в локте. Из того места, где нормальная рука соединялась бы у человека с плечом, торчали какие–то провода и трубки. Не подверженные коррозии металлические пальцы, очевидно, когда–то покрывала кожа или что–то очень на нее похожее — в некоторых местах к металлу присохли ошметья мумифицированного материала, который Бриан даже мысленно не решился определить термином «плоть».

— Что это, Рогман?.. — хриплым, сдавленным шепотом спросил воин, позабыв про свое обычное «сэр».

Ворон за спиной снова каркнул. Звук пронесся над неживой землей и эхом отразился от древних стен башни. По коже Бриана прошел озноб.

— Рука… — негромко ответил блайтер. Он рассматривал находку со смущением, но без страха. На просторах Сумеречной Зоны ему встречались вещи и похуже. Однако эта оторванная конечность живо напомнила ему существо, пригвожденное несколькими дротиками к стене одного из зданий в Городе этнамов. Рогман никогда не забудет своей попытки заглянуть ему в лицо, где полуразложившуюся плоть удерживали тонкие жилки проводов.

— Человеческая? — спросил Бриан.

Рогман оторвал взгляд от согнутой в локте конечности и снизу вверх посмотрел на странника.

— Не знаю… — ответил он. — Думаю, что нет…

Бриан нервно передернул могучими плечами и отвернулся, пытливо осматривая окрестности. Рогман вертел в руках находку, не зная, что с ней делать. Взять с собой? Закопать назад, в землю? И то и другое казалось ему нелепицей, и в то же время он ощущал такую же, как и Бриан, робость. К чему они пытаются прикоснуться? Завесу какой тайны хотят приподнять?

Он вдруг осознал, что мучительно колеблется. Желание избавиться от находки буквально жгло его, но Рогман действительно не знал, закинуть ли ее подальше в заросли или же похоронить со всеми полагающимися у людей процедурами?..

Наверное, в этот миг он впервые осознал, как далеко он и Бриан отстоят в своем развитии от тех, кто когда–то обитал тут, ходил по этой дороге, любовался живыми деревьями, жил во вздымающейся к небесам громаде. Собственный внутренний мирок вдруг показался ему ничтожным, а сознание — дремучим скопищем безответных вопросов и мрачных суеверий.

Пропасть времени лежала между ними. На что он надеялся, балансируя на краю этой бездны? Перепрыгнуть ее? В один миг постичь суть вещей и превратиться в могучего Бога?

Эта случайно подвернувшаяся взгляду конечность какого–то древнего существа дала ему возможность понять больше, чем часы бесплодных размышлений.

Они с Брианом были букашками, что ползли по полю бесконечности. Трудно вообразить, что судьбы Мира могут быть нарушены вторжением двух столь ничтожных созданий, которые знают так мало, что заходятся от суеверного ужаса, обнаружив под ногами частичку былой жизни. Она была непонятной, та самая прошлая жизнь, но отчего ее нужно бояться? Почему так отчаянно колотится сердце, будто желает выскочить из груди, подпрыгивая к пересохшему горлу?..

Он с усилием оторвал свой взгляд от странной и действительно страшной находки, перевел его на Бриана и опять удивился, как полно отражается на лице спутника вся гамма снедающих того чувств…

— Пойдем, — Рогман аккуратно положил на землю отчлененную руку неведомого ему металлического существа и тронул Бриана за плечо. — Нужно успеть до заката осмотреть периметр башни.

Он произнес это нарочито беззаботным тоном, потому что понимал: душевное равновесие воина уже нарушено, а они еще не подошли и к подножию башни. Впереди их ждало неведомое, и вряд ли они сумеют одолеть даже несколько этажей этой загадочной конструкции, если будут шарахаться от каждой своей находки, каждой материальной тени далекого прошлого.

Спокойнее всех вел себя цефал. Пока Рогман возился с рукой, он тоже с вялой заинтересованностью поковырял своим клювом мертвую землю, фыркнул, очевидно раздраженный ее запахом, и теперь стоял, время от времени косясь на ворона, который по–прежнему сидел на ветке ближайшего дерева, не сводя с Рогмана пристального взгляда.

Странное поведение для птицы.

Слишком пристально смотрел ворон на Рогмана. Что–то сверхъестественное присутствовало в его взгляде, направленном в спину блайтеру, который не стал садиться на цефала, а взял его под уздцы. Так они и пошли дальше, ведя в поводу нелетающую птицу, — Бриан с одной стороны, а Рогман с другой. Они шли не торопясь, вслушиваясь в окружающую тишину и изредка обмениваясь репликами–замечаниями, а ворон продолжал смотреть им вслед, и в его взгляде надежда смешивалась с отчаянием…

Странное поведение для птицы… Если только под маленький череп не вкралось нечто другое, гораздо более разумное и могущественное. Некий дух, что способен был соединить меж собой все существа этого Мира…

* * *

У подножия башни было так же тихо и мертво, как и в округе. Единственным, что отличало это место от иных окрестностей, являлся не совсем обычный рельеф. Мертвая почва у основания внушительного цоколя, который вздымался черным валом на тридцать–сорок метров, образуя как бы первый уступ гигантской, уходящей к небесам пирамиды, оказалась изрыта и обезображена намного сильнее, чем в других местах опустошенной зоны.

Здесь от земли пахло железом. Оплывшие от дождей бугры скрывали под собой останки бившихся тут в незапамятные времена монстров. Земля милосердно и терпеливо хранила эту память, смутно выпирающую редкими разрозненными фрагментами, но и немногих свидетельств, что оставались лежать на поверхности, оказалось достаточно, чтобы усилить ту оторопь, которую ощущали оба путника, довести ее до абсурда, когда каждый звук, раздающийся в вязкой, гробовой тишине, грозит порвать натянутые, как струна, нервы, а собственный голос кажется хриплым и неестественным, словно звучит откуда–то из–под земли.

— Вот здесь я добыл себе броню… — Бриан опустился на колени возле обширной воронки с оплывшими от времени краями. — Ее прошлым хозяином был человек… — хрипло пояснил он, указав на небольшой, тоже оплывший от времени и дождей холмик. — Я похоронил его вот там…

— Ты пробовал проникнуть внутрь? — спросил Рогман, с трудом отведя взгляд от конической ямы и полустертого временем холмика на ее скате.

— Я только обошел вокруг, — признался Бриан. — На большее тогда не хватило духу… Потом я вернулся, спустя три или четыре года, нашел дверь и попробовал ковырять ножом ее стык со стеной, но только обломал лезвие. Она заперта очень надежно…

— Пойдем, надо взглянуть…

Идти пришлось долго. Цоколь башни тянулся в обе стороны на много километров, и взгляд путников беспомощно терялся в туманной дали, упорно отказываясь различить его край.

— Послушай, — не выдержал Рогман. — Не могу поверить, чтобы у такого большого сооружения был всего один вход!

— Я потратил целых два дня, чтобы обойти ее вокруг, — пробурчал Бриан, обиженный таким недоверием со стороны блайтера. — Вход всего один, могу тебе поручиться, хотя тоже не вижу в этом большого смысла… — признал он.

Остановившись, Рогман задрал голову и посмотрел вверх.

Верхний край цоколя чернел на недосягаемой, тридцати — или даже сорокаметровой высоте. Следующий ярус башни оказался смутно различим из–за высоты сооружения и его пирамидальной конструкции, но чем больше вглядывался блайтер во второй уступ циклопической пирамиды, тем сильнее становилось его подозрение, что тот сделан из иного материала, чем цоколь…

— Раньше здесь было много входов… — неожиданно для Бриана заявил он, опускаясь на корточки и разгребая руками слежавшуюся почву у самого основания башни. — Потом случилась беда, и из земли вылезли огромные плиты, которые закрыли цоколь от вторжения.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво переспросил Бриан, заинтригованный таким утверждением и странными, с его точки зрения, действиями Рогмана, который продолжал отгребать почву от наклонной стены.

— Я видел такие плиты под землей, — скупо пояснил блайтер и тут же поманил Бриана. — Вот, смотри!

Действительно, отгребая землю, он явно знал, что ищет. На дне вырытого им углубления внезапно появилась щель, в которую свободно прошел бы сжатый кулак воина. Комки земли со стуком проваливались туда, падая на неизвестную глубину. Бриан присел на корточки, разглядывая идущую параллельно стене расселину. Теперь, когда глаз знал, что нужно искать, оказалось совсем нетрудно проследить за цепочкой неравномерных, промытых дождями углублений в почве, которые шли вдоль всего цоколя.

— Видишь? — спросил Рогман, отдирая от стены кусочек присохшего к ней черного материала. Растерев между пальцами хрупкий комок, он понюхал его и поморщился. — Резина, — прокомментировал он.

Бриан понял, что тот имел в виду. Когда–то стык земли с подвижной плитой прикрывал резиновый уплотнитель, который со временем растрескался и выкрошился. Щель вела вниз, в непонятные, бездонные глубины, откуда, по утверждению Рогмана, и были исторгнуты закрывшие цоколь бронированные плиты.

— Значит, бесполезно пытаться открыть дверь? — сделал очевидный и неприятный вывод Бриан. — Ничего не получится?

— Нужно догадаться, как попал в башню отряд этого Ксерка, — ответил ему Рогман. — Сомневаюсь, что они могли открыть упомянутую тобой дверь. Но они были внутри, и оттуда смог выбраться посланник, который принес письмо твоему предку, верно?

Бриан кивнул. Утверждение Рогмана показалось ему логичным.

— Думаю, что они вскарабкались по этой наклонной стене на уступ, а там нашли другой, менее защищенный вход внутрь, — предположил он.

— Верно, — согласился с ним Рогман, который пришел к точно такому же выводу. — Думаю, нам стоит потратить время на поиск каких–нибудь следов того подъема.

…Еще несколько часов они шли вдоль подножия башни, следуя по проложенной вокруг исполинского сооружения древней дороге. Ее отростки, которые отделялись от основного полотна через равные промежутки и вели к цоколю, упираясь в глухую стену, только подтверждали догадку Рогмана о том, что раньше здесь существовало множество входов, перекрытых в данный момент поднявшимися из–под земли защитными стенами.

В конце концов им повезло. Бриан первым заметил цепочку оплавленных выемок, которая тянулась вверх по наклонной плите.

— А вот и путь вверх… — довольно хмыкнул он, предчувствуя новое развитие событий. — Интересно, чем это сделано?

— Наверное, древнее оружие… — устало предположил Рогман, без сил опускаясь на землю. Несколько часов непрерывной ходьбы с задранной вверх головой довели его почти до полного изнеможения.

День клонился к закату. В небе не наблюдалось ни облачка, солнце садилось по ту сторону цоколя, и черная тень от башни, в полосу которой попали Бриан и Рогман, тянулась по земле, создавая ощущение внезапно подкравшихся сумерек.

Блайтер сидел на земле, закрыв глаза и бессильно уронив между колен руки. Бриан посмотрел на его землистое лицо и невольно начал озираться, прикидывая, какое место лучше всего подойдет для ночлега.

Рогман, будто уловив его настроение, резко открыл глаза.

— Ну что, вздрогнули? — спросил он, поднимаясь на ноги. — Успеем подняться, пока не стемнело, как ты думаешь?

Бриан обернулся.

— Никуда мы сегодня не полезем, — внезапно заявил он, указывая на ближайшее сухое дерево, ветви которого уже едва различались в стремительно сгущающихся сумерках. — Сейчас разведем костер, поужинаем и ляжем спать. Глупо куда–то карабкаться в кромешной тьме.

— Я хорошо вижу в темноте! — попытался возразить блайтер, но Бриан остался неумолим.

— Нет, сэр Рогман, сегодня ты послушаешь меня. Там, — он кивком головы неопределенно указал наверх, в сторону башни, — там нам будет не до сна. К тому же мне надо позаботиться о Гранде. Ведь мы не сможем взять его с собой, верно? — С этими словами он взял цефала под уздцы и повел его к сухому дереву, из веток которого собирался развести костер.

Рогман посмотрел ему в спину, потом пожал плечами и пошел следом. В принципе он был даже рад упрямству Бриана. Смертельная усталость — плохой помощник при подъеме, это он осознавал не хуже воина.

«Завтра… — мысленно успокоил себя Рогман. — Один день или одна ночь уже не сыграют роли. Главное, что мы тут… Теперь пути назад уже не будет…»

Словно услышав его мысли, в сгущающихся сумерках громко захлопали чьи–то крылья. На фоне упавшей на землю тьмы черный силуэт ворона казался неразличим, но отчего–то Рогман был уверен — птица полетела туда, наверх…

* * *

В темноте внезапно выяснилось несколько любопытных и в то же время жутких подробностей.

Бриан еще не успел развести костер, сломав огромную ветку, он был занят тем, что крошил ее на части мерными ударами секиры, а Рогман, привалившись спиной к стволу дерева, смотрел вверх из–под полуприкрытых век.

Тьма наверху казалась еще гуще, словно там висело осязаемое облако черноты.

Однако что это?!

Рогман вздрогнул, широко раскрыв глаза.

— Смотри, Бриан! — невольно воскликнул он.

Воин разогнул спину и, угрожающе вскинув лезвие секиры, начал было озираться по сторонам, но заметил, что рука блайтера указывает вверх.

Подняв голову, он не поверил своим глазам.

В черноте неба медленно разливался неяркий свет. Он имел красноватый оттенок и казался пульсирующим, неравномерным…

— Во имя Пресветлой Кимпс!.. Что это такое, сэр Рогман?! — В голосе воина просквозил ужас.

Блайтер сам ощущал, что находится в шоке. На огромной высоте, там, где заканчивался цоколь и, по идее, должен был начинаться второй ярус ступенчатой башни, тлели, словно уголья умирающего костра, овальные пятна красного света… Они имели одинаковую форму, размер и располагались в черноте ночи через равные промежутки. Словно десятки огромных, продолговатых, горящих красным огнем глаз смотрели из черноты поднебесья на двух путников и цефала, что расположились под ветвями сухого дерева!..

В первый момент, увидев разгорающееся свечение, Рогман испытал очередной приступ мистического ужаса — казалось, что на теле встал дыбом каждый волосок, а кожа покрылась пупырышками, как в лютый мороз…

Что это могло быть?! Неужели глаза Падших Богов взирают на них из–под высот Хрустального Купола?

Ему стоило неимоверных усилий не отвернуться, не потупить взгляд… только рука машинально вцепилась в плечо Бриана и ощутила, что могучее тело воина дрожит под непробиваемым металлокевларом брони.

Куда они вторгались так самонадеянно, безумно?!

Казалось, еще секунда гробовой тишины, и этот свет выжжет разум, страх перед неведомым, ирреальным разрастался до размеров сумасшествия, и казалось, нет никаких внутренних сил, чтобы обуздать его, загнать в рамки обыденной логики, объяснить мистическое явление языком человеческих терминов…

И вдруг…

Рогман, который за минуту до этого порывисто привстал, уцепившись за плечо Бриана, осел назад, и перепуганный воин внезапно услышал его хриплый, ненормальный смех.

— Ты что?! — Бриан резко обернулся, едва различая в темноте черты лица блайтера. — Рогман, что с тобой?!

— Бриан, мы психи… — давясь нервным, истеричным смехом, который хрипел и булькал в горле, произнес блайтер, вспомнив зал с живым туманом и грязное, заросшее плесенью овальное окно той комнаты, где он уперся в неработающий лифт. — Это окна…

— Что?!

— Окна, Бриан… Окна второго яруса, понимаешь? Клянусь всеми исчадиями Сумеречной Зоны, это просто окна, а мы с тобой два психа… Мы суеверны настолько, что готовы падать ниц перед собственной тенью!..

— Ну, знаешь, это ты хватил, конечно… — Бриан недоверчиво покосился на небеса, где продолжали призрачно тлеть циклопические овалы… — Хотелось бы, чтоб ты оказался прав… — Он наконец осознал, что его пальцы свело до онемения на рукояти секиры. — Не люблю я все это, сэр Рогман, хоть ты убей меня!.. — вдруг в сердцах признал он, отложив боевой топор и с хрустом переломив ветку голыми руками. — Жуть берет от этих мест!.. — Он нагнулся, чиркнул спичкой и поднес голубоватый язычок пламени к сложенным дровам.

Пламя задрожало, лизнуло клочок старой, отслоившейся коры, пробежало по нему, схватив по дороге несколько тоненьких веточек, и вдруг окрепло, загудело, жадно вгрызаясь в сложенные домиком дрова.

Мрак сразу же отступил, вокруг стало светло от мятущихся отблесков оранжевого огня, и даже тлеющие в небесах глаза–окна вдруг утратили свой мистический ореол, стали какими–то призрачными, невещественными…

— Мы слишком мало знаем, Бриан… — задумчиво произнес Рогман, протягивая к костру озябшие кисти рук. — Готовы валиться на колени перед чем угодно — перед тишиной, перед светом, тьмой, всем, что непонятно… Так, наверное, и рождаются легенды.

— Не знаю, как рождаются легенды, сэр Рогман, но что по мне — я успокоюсь, когда сам увижу эти окна…

— Слушай, а если бы мы с тобой полезли вверх? — вдруг весело спросил блайтер, словно за эти секунды ему удалось окончательно овладеть собственным рассудком и даже разглядеть толику юмора в возникшей ситуации. — Представляешь, что бы было, увидь мы этот свет во время подъема на стену? Точно бы свалились вниз, сломав себе шеи, а?

Бриан посмотрел на него, как на психа, а потом вдруг улыбнулся, так что в свете костра блеснули его зубы. Через секунду он уже заразительно хохотал, сотрясая мертвые окрестности своим басом…

Страшный морок развеялся так же внезапно, как и возник.

Если смотреть с иной точки зрения, может быть, все действительно не так страшно, как кажется?

* * *

Утром, как и планировалось, они начали подъем.

Рогману удалось выспаться, несмотря на холод, который пробирал до самых костей. О Бриане такого сказать было нельзя. Если он и задремал ночью, то ненадолго. Когда Рогман проснулся, тот уже вовсю готовился к предстоящему подъему: расседлал цефала, заново развел погасший к утру костер и теперь грел на нем воду из бурдюка. Глаза у воина были красные и опухшие.

Спал ли он этой ночью вообще?

Рогман не стал задавать ему дурацких вопросов.

— Что будет с Грандом? — вместо этого спросил он. После своей дружбы с нетопырем Рогман относился к цефалу с особым расположением, и нелетающая птица, похоже, отвечала ему взаимной симпатией. Или цефалу просто нравился вес блайтера? Кто знает… Глядя на внушительных размеров существо с маленькой головкой и мощным клювом, явно превышающим размер мозга, было трудно судить о его умственных способностях, но поведение Гранда в критические моменты наталкивало на мысль именно о разуме…

— Ничего, ему не впервой… — успокоил Рогмана странник. — Если нам с тобой суждено вернуться, то он будет неподалеку, не волнуйся.

Наскоро перекусив, они собрали поклажу. Часть вещей Бриан оставил под сухим деревом, с собой брали только самое необходимое. Видеть Бриана с раздувшимся мешком за плечами было как–то непривычно, но Рогман понимал — без запаса еды и питья им не обойтись. Сам он нес легкую часть снаряжения: веревки, пару одеял, связку смолистых факелов, заранее заготовленных Брианом, и прочую мелочь. По поводу распределения груза не было никаких разговоров. Блайтер с молчаливой благодарностью принимал опеку могучего воина, прекрасно понимая, что находится не в лучшей форме.

— Я пойду первым, — сказал он, когда приготовления были окончены.

Бриан не возражал. В этом вопросе опыт Рогмана намного превышал его весьма скромные альпинистские навыки. К тому же суеверный воин не рвался знакомиться с теми силами, которые, по мнению Бриана, обязательно обитали наверху. От блайтера не укрылось, что, собирая вещи, воин то и дело бросал хмурые взгляды в пелену утреннего тумана, укутавшего верхнюю часть цоколя, как раз там, где накануне вечером сияли глаза–окна.

Подъем по наклонной стене оказался совсем не сложен. Благодаря выемкам, которые были выжжены в монолите плиты через каждые полметра, для блайтера восхождение показалось легкой утренней разминкой. Бриан, что пыхтел сзади, придерживался иного мнения. Бешеный Пес изо всех сил прижимался к наклонной стене, и его побелевшие пальцы, которыми он цеплялся за края выемок, свидетельствовали о сильном внутреннем напряжении.

«Одно дело глядеть в глубь ущелья с какой–нибудь скалы, удобно устроившись меж валунами в ожидании, когда внизу пройдет отряд зеленокожих, а другое — ползти по совершенно плоской стене, следуя череде неглубоких ямок сомнительного происхождения…» — с непонятным самому себе раздражением думал он. Бриан ни за что не хотел признать, что просто боится встречи с тем, что обитало наверху. Однако он упрямо лез все дальше и дальше, стараясь не отставать от Рогмана.

Фигурка цефала внизу все уменьшалась, и вскоре он стал похож на букашку. Утренний туман поднимался вверх, и они уже несколько раз пересекали перистые молочно–белые полосы.

Наконец после получасовых усилий показался верхний срез цоколя, за которым виднелись очертания второго яруса ступенчатой пирамиды. Рогман, сколь бы ни жгло его любопытство, не стал суетиться и вытягивать шею, а по–прежнему полз, следуя выемкам и глядя в наклонную стену перед собой.

Еще немного, и его рука вместо углубления нашла пустоту. Уцепившись за верхний край наклонной плиты, он вполз на ее торец и огляделся, лежа на животе.

Плита, по которой они поднимались, возвышалась на метр выше уровня площадки, образуя мощный парапет, за которым было накидано множество различного хлама. Именно хлама, потому что взгляд не мог задержаться на каком–то отдельном предмете. Тут были и детали каких–то механизмов, насквозь проржавевшие и утратившие свою форму, и сухие, почерневшие сучья, занесенные сюда ветром во время атмосферных бурь, куски содранного со стен пластика и прочий мусор.

Овальные окна, образующие длинную, исчезающую в завитках тумана череду, по большей части оказались целы, и лишь несколько ближайших проемов щерились безобразными осколками выбитых стекол.

— Ну что там? — раздался снизу вопрос Бриана.

— Все в порядке… — Рогман перевалился через парапет, встал на ноги и произнес, озираясь по сторонам: — Поднимайся, тут никого нет. То, что мы видели вчера, — это действительно окна, теперь можешь убедиться сам.

Бриан не заставил себя ждать. Подтянувшись на руках, он возник над парапетом и замер, пытливо вглядываясь в кучи нанесенного ветром хлама.

Никак не прокомментировав увиденное, он перевалился через край вертикальной плиты и очутился рядом с Рогманом, который сидел на корточках, глядя в овальный зев выбитого окна.

— Ненавижу ощущать себя мухой, ползущей по стене… — признался Бриан, переводя дух. — Как ты думаешь, спускаться будет легче?

Рогман не ответил. Он, не отрываясь, смотрел в глубь выбитого проема огромного панорамного окна. В помещении, которое открывалось за ним, горел тусклый красноватый свет…

— Бриан, там человек… — сдавленно произнес он.

Воин, который, несмотря на кажущуюся беспечность, не расслаблялся ни на секунду, тут же вскинул голову:

— Где? — одними губами спросил он.

— Смотри вдаль… Видишь фигуру на фоне света?

Бриан прищурился. Спустя несколько секунд его взгляд тоже различил смутный контур, который застыл в глубинах тускло освещенного тоннеля.

— Он что, окаменел?

— Не знаю…

Бриан повел плечами, одним движением скинув лямки мешка, опустил свою ношу на загаженный различным хламом пол пирамидального уступа и произнес:

— А вот я сейчас посмотрю, живой он или нет…

С этими словами воин беззвучно подкрался к выбитому провалу окна, на мгновение задержался подле него, а потом, по–прежнему не издав ни шороха, перелез через преграду, возвышающуюся в виде ощерившейся острыми осколками стекла рамы и широкого грязного подоконника.

Рогман подобрал оставленные Брианом вещи и последовал за ним, соблюдая некоторую дистанцию.

Свет внутри башни источали квадратные панели потолка. Почему он был красным и тусклым, блайтер не знал, но подобное освещение только усиливало чувство внутренней тревоги, которое не отпускало ни на секунду, выматывая постоянным ожиданием чего–то непредвиденного…

Сразу за окном начинался широкий коридор, во внешней части которого как раз и были прорезаны овальные окна. По его внутреннему периметру виднелось множество дверей, как плотно запертых, так и распахнутых настежь. Через некоторые промежутки во внутреннюю часть башни отходили широкие радиальные тоннели, точно такие, в каком застыла замеченная блайтером человеческая фигура.

Издали ее действительно можно было принять за изваяние. Человек стоял, подняв согнутую в локте правую руку, и не шевелился. Совершенно. Такая неподвижность не присуща живым существам.

Бриан остановился метрах в трех от него, не решаясь подойти ближе.

— Он мертв… — сипло прошептал воин, ощущая затылком неровное дыхание блайтера. — Но это не человек…

Существо, которое возвышалось у стены, обладало всеми характерными для человека чертами, вплоть до лица, за одним исключением — оно было железным!

Рогман со смущением и страхом разглядывал непонятное творение. Металлический человек стоял, погрузив одну руку со сжатыми в кулак пальцами внутрь виднеющейся в стене квадратной ниши. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в толстый черный жгут с разлохмаченным, обгорелым концом, который торчал из стены. Эта мертвая хватка и удерживала его в вертикальном положении. В его теле, лишенном каких–либо анатомических подробностей, зияли огромные дыры.

Бриан, осмелев, присел на корточки, с нездоровым любопытством заглянув в одну из таких дыр, а Рогман не мог оторвать взгляда от вполне человеческих черт металлического лица. На нем не было написано никаких чувств, хотя становилось очевидно, что существо убито… наверное, из такого же оружия, какое он однажды принес Эргавсу.

Кто это был? Истинный обитатель башни? Страшный монстр? Или случайная жертва разыгравшейся тут много веков назад трагедии?

В поисках ответа на мучивший его вопрос Рогман озирался, находя взглядом все новые и новые следы бушевавшего здесь некогда боя. Стены коридора покрывали оспины выщерблин, ожоги, дыры… Средь усеивающих пол осколков облицовки он заметил несколько фрагментов хитина.

— Что это? — спросил он у Бриана, подобрав угловатый кусок чьего–то разнесенного вдребезги панциря.

Брови воина удивленно взметнулись.

— Похоже на хитин… — пробормотал он. — Мне говорили, что далеко на западе лежат земли, населенные существами в таких панцирях… Они никогда не забредали к нам, но хавроны иногда приторговывают изделиями из хитина.

— Они убивают их? — поинтересовался Рогман.

— Ну да… — нервно хмыкнул Бриан. — Я мало что смыслю в их вражде, но старики говорят, что между хавронами и несколькими другими расами идет давняя война.

— Делят территорию?

— Да нет… По–моему, они выясняют, кто уничтожил Древних. Каждый народ считает, что именно он причастен к свержению старых порядков. Из–за этого и грызутся вот уже много поколений подряд. — Губы Бриана исказились в злой и презрительной усмешке. — Знаешь, сэр Рогман, будь моя воля, я бы их всех под корень…

Блайтер не ответил. Его взгляд вновь вернулся к спокойным, застывшим чертам металлического лица склонившейся к стене фигуры.

Древние… Это был человеческий термин. Наверное, у зверозубых было свое название и свой взгляд на ход истории. Как, например, у этнамов, которые всю жизнь кичились именно тем, что их предки свергли Падших Богов. Оказывается, на роль уничтожителей Мира претендует сразу несколько различных рас…

Эта мысль не вызвала у Рогмана такого прилива ненависти, какую продемонстрировал воин. Что–то сгорело в его душе. У него не осталось жгучего желания крови. Наверное, там, под землей, на перепаханном механическими ногами поле ее оказалось в избытке…

— Знаешь, Бриан, я не думаю, что кто–то уничтожил наших предков… — внезапно произнес он.

— Почему? — прищурился воин.

— Ты видел Сумеречную Зону моими глазами… Скажи, сделать такое под силу зверозубым или этим, хавронам?

— Нет, конечно!.. — презрительно фыркнул Бриан и вдруг осекся, осознав, о чем говорит Рогман.

— Тогда кто? — спросил блайтер, и от этого вопроса у воина неприятно засосало в груди.

Кто перекорежил Мир, ввергнув народы, каждый из которых свято хранил предания о некоем «золотом веке», в пучину регресса, войн, ненависти друг к другу? Кто смешал разделенные ранее расы в единую враждебную, противоречивую, дремучую популяцию? И какие истинные события истории отражают легенды о «великих воинах», якобы уничтоживших властителей этого Мира?

— Знаешь, Бриан, раньше я думал, что Мир разрушили сами Боги… — признался Рогман. — Тогда я еще не знал, что они, вероятнее всего, наши с тобой предки. Мне казалось, что они всемогущи и могут существовать… ну как бы вне этого Мира, понимаешь? Теперь я знаю, что это не так… Боги не могли никуда уйти, значит, не их воля изуродовала подземелья……

— Ты думаешь, есть кто–то еще? — затаив дыхание, предположил Бриан, испытывающе глядя на блайтера.

— Есть… — после некоторого раздумья некрасиво усмехнулся Рогман. — Я бы назвал это судьбой… Случилось что–то страшное… но в этом не виноват никто. А легенды о схватках с Богами, видимо, появились позже, когда наши предки, которые когда–то правили этим Миром, оказались в общем котле истории со своими бывшими подопечными.

— Зачем ты мне это говоришь? — внезапно с непонятным ожесточением поинтересовался Бриан. — Я и так уже запутался дальше некуда… — с трудом подавив в себе вспышку раздражения, признался он, кинув косой взгляд на застывшую фигуру металлического истукана.

— Нет смысла ненавидеть… Кто–то из нас однажды должен остановиться, встать чуть выше этого, взглянуть на Мир без злобы, что застилает глаза.

— Зачем? — упрямился Бриан. — Сколько ни бейся, а тот же зеленый не станет жрать с твоей ладони, скорее отхватит тебе пальцы! — с досадой констатировал он. — Ты не вернешь в Мир утраченный Золотой век, Рогман. Слишком долго длилась эта тьма… Мне кажется, что историю не повернешь вспять!

— Я знаю, — дрожащим голосом ответил блайтер. — Но, может быть, речь идет не о возврате Золотого века? Знаешь, о чем я подумал, глядя на него? — Рогман вдруг безбоязненно коснулся покатого плеча металлического человека, который продолжал сжимать в кулаке торчащий из стены черный шланг. — Он пришел сюда что–то сделать… И не смог. Его убили. Не смог он, не смогли еще сотни таких же… Но они пытались… — Рассуждения блайтера казались сбивчивыми, недосказанными, он говорил скорее интуитивно, чем осознанно, но Бриан даже не попытался возразить. Иногда он просто не понимал Рогмана. Казалось бы, столько унижения, боли, бесчеловечного отношения к себе вытерпел тот, выполз в конце концов на свет из мрачных подземелий, и что? Что он должен испытывать к разношерстной толпе полудиких ублюдков, каждый из которых с наслаждением бьет себя в грудь и кричит, брызжа слюной: это я, я истребил твоих предков!

В понимании Бриана была только одна цель, которая могла оправдать их безумную экспедицию сюда. Если там, над хрустальным небом, которое подпирают верхние этажи пирамидальной башни, действительно живет некий дух поверженных в забвение богов, спящая многие века сила, которая может называться как угодно — хоть «военный контроль», хоть «кибермозг», хоть сама Пресветлая Кимпс… пусть бы она проснулась, чтобы выслушать своих потомков, и стерла в порошок тех, кто осмелился глумиться над людьми…

Все эти чувства были сейчас ясно написаны на лице воина, и Рогман не собирался с ним спорить. Совсем недавно он мыслил точно так же.

— Пойдем, — попросил он. — Нужно подняться наверх, узнать, что там кроется на самом деле, тогда и станем решать, как быть дальше.

— А он? — Взгляд Бриана метнулся к изрешеченному железному человеку.

— Пусть стоит. Мы не можем ему помочь.

Странник кивнул. Ему все меньше и меньше нравилась их затея, но отступать было поздно. Оставалось одно — идти вперед, этаж за этажом, пока не случится одно из двух — либо они достигнут верхних уровней и тогда перед ними, наверное, приподнимется некий полог висящей над Миром тайны, либо они столкнутся с неодолимым препятствием и тогда придется повернуть назад.

В душе Бриан не знал, какой выход понравился бы ему больше. Он испытывал множество незнакомых доселе чувств, и, шагая вслед за Рогманом по хрусткому ковру обломков, усеивавших пол коридора, он нет–нет, да и оглядывался через плечо на застывшую в отдалении фигуру металлического человека.

Бриан никак не мог отделаться от ощущения, что тот смотрит ему вослед своими выпуклыми черными глазами–стеклышками.

* * *

Кем бы ни был автор письма, адресованного далекому предку Бриана, но в своих умозаключениях этот древний воин оказался абсолютно прав: по прошествии веков этажи башни казались полностью покинутыми, мертвыми, и лишь многочисленные свидетельства бушевавших тут битв покрывали пол, стены, потолки помещений незаживающими отметинами.

У Рогмана создалось ощущение, что отсюда на простор среднего Мира (так он мысленно окрестил земли, которые были освещены несколькими солнцами) пыталось вырваться нечто воистину ужасное и разрушительное.

То, что этой слепой силе противостояли именно люди, не вызывало никаких сомнений.

Несколько раз на протяжении вереницы нескончаемых залов уровня им попадались истлевшие в прах останки человеческих тел. Рогман шел, глядя на безобразные, черные по краям дыры, что зияли во многих местах, указывая на расположение неких устройств, которые раньше висели на стыке потолка и стен. Сейчас от них остались давно застывшие потеки железа да обугленные провода. Что это могло быть, он даже затруднялся представить.

Если бы не обломки от превращенной в хаос мебели, сорванные с петель двери, разбитые стеклянные перегородки, то помещения, по которым они шли, носили бы вполне осмысленный характер. Здесь все казалось намного очевиднее, понятнее, чем в Сумеречной Зоне. Внутри башни практически отсутствовала ржавчина, не было заметно ни слизи, ни лишайников, ни каких–то иных проявлений процветающей на останках былого примитивной жизни.

Выход на следующий ярус башни обнаружился неожиданно. Ни Рогман, ни тем более Бриан не представляли, что именно они должны искать. Те видения, что посещали блайтера в пещере нетопырей, не могли стать существенным руководством к передвижению внутри башни — то, что он видел в своем сне, скорее всего существовало где–то наверху, в заоблачных высотах. Здесь же, в лабиринте коридоров, им приходилось разыскивать путь самим.

Следуя выработавшейся в Сумеречной Зоне привычке, Рогман старался держаться наиболее широких проходов, не отвлекаясь на тупиковые комнаты или узкие боковые ответвления. Такая тактика рано или поздно должна была принести свои плоды.

И она принесла…

Двое путешественников оказались на пороге огромного зала с множеством выходов по периметру. В центре необъятного помещения располагался столб, и, чтобы обойти его, понадобилось бы как минимум полчаса ходьбы.

Поверхность столба покрывали раздвижные двери подъемников. Одни были совсем узкими, способными пропустить в себя разве что человека, другие же, наоборот, казались громадными, предназначенными скорее всего для таких монстров, которые совсем недавно под руководством зеленокожих двалгов пытались атаковать человеческий поселок.

Рогман сразу же понял, что этот столб является стержнем, основой башни. Он наверняка пронзал пирамидальное сооружение снизу доверху. Беда заключалась лишь в том, что он еще не встречал в свою бытность блайтером ни одного работающего подъемника Древних. «Хотелось бы верить, что тут, в башне, все не так, как в Сумеречной Зоне…» — подумал Рогман, глядя на необъятную колонну.

— Может, устроим привал? — спросил Бриан, окидывая подозрительным взглядом открывшееся их взору помещение.

Рогман был не прочь, он уже едва передвигал ноги, но любопытство в нем оказалось сильнее усталости.

— Давай сначала обойдем вокруг столба, — предложил он. — Мне кажется, что мы у цели. Быть может, здесь найдется ведущая наверх лестница?..

Бриан возражать не стал. За несколько часов монотонной ходьбы он уже успел свыкнуться с исковерканными интерьерами прошлого. В его воображении башня постепенно утрачивала свой пугающий, мистический ореол.

— Добро… — согласился он. — Разделимся?

Рогман отрицательно помотал головой. В таких местах лучше держаться вместе, на всякий случай прикрывая спины друг друга. Он знал, насколько обманчива может оказаться кажущаяся тишина заброшенных помещений.

Они двинулись вдоль плавно закругляющейся стены исполинского столба. Некоторые из створов на его поверхности были открыты, показывая застывшие за ними кабинки подъемников, но большинство оказались плотно заперты. В одном месте им попались настоящие ворота, за которыми угадывалась обширная платформа…

— Смотри, сэр Рогман!.. — Рука Бриана судорожно стиснула локоть блайтера, заставив того остановиться.

Что–то ожило под потолком, над огромными открытыми воротами… Сначала они услышали, как со скрипом повернулся невидимый шарнир, затем раздалось отчетливое жужжание…

Бриан первым сумел разглядеть, что же являлось источником столь неприятных, леденящих кровь звуков. Над входом в открытый зев транспортного лифта рывками поворачивалось какое–то древнее устройство, снабженное ко всему прочему стеклянным глазом, внутри которого двигался, сжимаясь и разжимаясь, зрачок механической диафрагмы.

Повернувшись к ним, он замер, издав затухающий звук навек умолкшего привода… Стеклянное око продолжало таращиться на двух оторопевших от неожиданности людей, то сжимая, то раздвигая лепестковый зрачок.

Странного вида стержни торчали из–под этого глаза. Их оказалось пять, и они были собраны в подобие связки. Один — в середине и четыре — по бокам… Внезапно на кончике центрального стержня, снабженного на конце ребристыми стеклянными выступами, затлел крохотный огонек.

Бриан не успел опомниться от изумления, а на лбу Рогмана внезапно вспыхнула яркая алая точка, словно неведомый прибор разглядел блайтера и пометил его.

Чутье воина мгновенно подсказало — добра не жди.

Не дожидаясь, что будет дальше, Бриан толкнул Рогмана, сбив его с ног, повалил на пол и закрыл своим закованным в доспех телом.

В воздухе что–то зашипело, и прибор исторг четыре ослепительных параллельных луча, пронзивших воздух в том месте, где только что стояли Рогман и Бриан.

Материал стены, куда угодили лучи, мгновенно закипел, шипя, истекая дымом и испуская едкую вонь. Прямо на глазах приподнявшего голову Бриана целая секция стенной панели вдруг скорчилась, съеживаясь, как обугленный лист бумаги. Еще секунда — и она с треском обвалилась вниз, показывая заключенный под ней решетчатый каркас стены, в который были вплетены толстые жгуты разноцветных проводов.

Лучи пылали, рассекая воздух четырьмя ослепительными рубиновыми шнурами, от которых исходил острый запах озона. Они не двигались, продолжая плавить материал стены, и разноцветные провода там внезапно задымились, с них каплями потекла изоляция, затем раздался треск, сопровождаемый снопами искр, и вокруг, в зале что–то загудело, защелкало, приходя в движение после столетий сонного покоя.

Рогман извернулся, ужом выскользнув из–под навалившегося сверху воина, и затравленно огляделся по сторонам.

Все–таки они влипли… Башня только казалась покинутой и мертвой, на самом же деле за ее стенами все еще таилось множество неприятных сюрпризов, предназначенных для непрошеных посетителей…

Источник резких, неприятных звуков находился совсем рядом, как раз напротив них, в образующей столб стене, со скрежетом открывались широкие створы, из–за которых ударил яркий белый свет. В сияющем ореоле работающих на полную мощность ламп, за открывающимися дверями натужно шевелился древний шагающий механизм, разительно похожий на других виденных Рогманом исполинов, но несравненно более целый, чем иные, дряхлые и ржавые представители механического Мира древности.

Неизвестно, что привело его в движение, — открывшиеся створы укрытия, внезапно перерубленные провода в стене или нарочно посланный сигнал от того устройства, что несколько секунд назад пыталось сжечь блайтера своими лучами.

В гулкой тишине помещения послышался ровный, деловитый вой.

Рогман схватил воина за плечо, заставив того приподнять голову и отползти назад, прочь от открывшихся дверей, ибо пробудившийся там механизм не оставлял своим видом никаких шансов на победу при помощи секиры или иного оружия, что имелось в их распоряжении. Его приплюснутый корпус, заключенный меж двух исполинских ног, сиял глянцевитым блеском, движения казались плавными, устрашающими…

Еще мгновение — и створы раскрылись полностью.

Шагающая тварь, завывая механическими приводами, вышла из ярко освещенного зева грузового подъемника. В передней части ее корпуса ровными полосами сияли два разреза смотровых триплексов, напоминающие горящие недобрым светом прищуренные глаза. Над ними медленно вращался какой–то прибор. Секунду помедлив, исполин разогнул суставы ног и двинулся в сторону двух людей, что все еще ползли, отчаянно стараясь слиться с полом.

Тщетные надежды. Очевидно, монстр прекрасно ощущал их присутствие. Пока что Рогмана и Бриана спасало лишь то, что на пути механического исчадия продолжали сиять четыре параллельных луча.

Очевидно, тварь все же не отличалась интеллектом. Добравшись до препятствия, она принялась смещаться вдоль него, двигаясь неуклюжими приставными шагами, в то время как корпус был постоянно нацелен в сторону людей.

Они заползли за ненадежное прикрытие какого–то опрокинутого пластмассового ящика и переглянулись.

Встретившись глазами с Брианом, Рогман отчетливо понял, что решение должен принимать он. В глазах воина опять появилось уже знакомое блайтеру выражение мистической покорности судьбе. Бриан отказывался адекватно воспринимать происходящее. Его разум хранил слишком много суеверий, чтобы наплевать на них и не чувствовать дерущего по коже озноба.

— Уползай за изгиб столба!.. — шепотом приказал Рогман. — Не спорь!.. Дай мне твой арбалет!..

— Я не брошу тебя!.. — хрипло возразил Бриан.

Рогман на секунду растерялся. Он всю жизнь привык действовать в одиночку, и препирательства с напарником в критический для обоих момент являлось для него совершенно новым и крайне неприятным аспектом совместных действий.

— Хорошо… — Он чуть приподнял голову, взглянув туда, где продолжал пританцовывать механический монстр. — Посмотри через прицел, ты сможешь своротить эту штуку, которая испускает лучи, в его сторону?

Бриан осторожно вытащил из–за спины оружие. Приникнув к окуляру прицела, он несколько томительных для Рогмана секунд вглядывался в механизм подвески, которая удерживала испускающий лучи прибор.

— Ну? — шепотом спросил блайтер.

Вместо ответа Бриан уложил в паз стрелу, выбрав из колчана увесистый металлический болт.

— Что дальше? — тихо спросил он, глядя в прицел.

— Не знаю… — признал Рогман. — Побежим в какой–нибудь проход.

— Добро… — Палец странника лег на спусковой крючок.

Звонко цвиркнула тетива.

Выстрел получился отменный. Рогман не знал, в какую часть механизма целился Бриан, но лучи резко своротило в сторону, да так удачно, что, полоснув по приплюснутому корпусу исполина, на котором моментально вскипели дымящиеся борозды, все четыре луча застыли, нацелившись в его ногу.

Помещение наполнил оглушительный грохот, когда механическое чудовище вдруг потеряло равновесие, опрокинувшись на спину.

— Бежим! — вскакивая, крикнул Рогман.

Они рванули за столб, стараясь скрыться за его изгибом раньше, чем чудовище поднимется с пола, а то, что оно пыталось это сделать, было явственно слышно по заполошному вою его приводов.

— Куда?! — залетев за изгиб стены, спросил Бриан.

Рогман огляделся по сторонам. Вой с той стороны столба внезапно стал более ровным и приобрел узнаваемый зловещий ритм. Гигант на удивление быстро поднялся с пола и теперь, очевидно, огибал столб с другой стороны.

— Бежим назад!

Рогман рванулся туда, откуда они только что прибежали. Лучи теперь светили под углом, выжигая уродливые дыры в пузырящемся материале пола. Они заметно потускнели, утратив свой ослепительный рубиновый блеск, и теперь казались вишнево–красными.

Внутри той ниши, откуда появился механический исполин, продолжал гореть ровный яркий свет.

Рогман нисколько не сомневался, что это подъемник. Вот только работает ли он?

Узнать это можно было лишь одним способом.

— Пригнись! — крикнул он Бриану, подавая пример, потому что вой сзади уже угрожающе приблизился.

Поднырнув под тускнеющие лучи, которые, возможно, теперь уже не явятся преградой для шагающего исполина, он кубарем влетел в освещенную клеть подъемника. Бриан, чуть прихрамывая и постоянно озираясь, последовал за ним.

— Ну и что теперь?! — хрипло спросил Бриан, прижавшись к стене рядом с Рогманом.

Взгляд блайтера затравленно метнулся по сторонам. Он почему–то думал, что двери подъемника закроются сами по себе, точно так же, как и открылись. Однако шли драгоценные секунды, а этого не происходило. Положение стремительно принимало критический оборот. Сейчас монстр выйдет из–за столба, и им уже некуда будет деваться из ярко освещенного, замкнутого пространства кабинки…

В отчаянии Рогман принялся бить ладонями по двум рядам квадратных выступов, которые протянулись по одной из стен.

«Закрывайся!.. Закрывайся!..» — мысленно молил он.

Когда двери внезапно дрогнули, он не сразу поверил, что это происходит на самом деле.

Вокруг внезапно стало тихо, словно сомкнувшиеся створки сумели отсечь все внешние звуки. Потом под их ногами что–то вздрогнуло, заурчало, и Рогман вдруг ощутил, что его внутренности прыгнули вверх, стремительно подкатываясь к горлу…

Глаза Бриана полезли из орбит.

— Пресветлые Боги!.. — в отчаянии закричал он, зажимая обеими руками рот.

Оба — и воин и блайтер — чувствовали: еще секунда, и они потеряют сознание от ощущения стремительного, равноускоренного полета в заоблачную высь…

Вот когда им обоим стало по–настоящему СТРАШНО…

Глава 9КИМПС

Подъем длился несколько минут и сопровождался несколькими инцидентами.

Пару раз кабину начинало сильно трясти, будто она неслась по ухабам; внутри по–прежнему стояла тишина, но вибрация стен уносящейся ввысь скорлупки ясно давала понять — снаружи что–то крошится и осыпается…

Рогман в изнеможении закрыл глаза. Он и подумать не мог, что какие–то несколько минут доведут его до состояния полного бессилия. Блайтера то начинало трясти от бесконтрольных выбросов адреналина в кровь, то вдруг он обливался холодным потом, и на него обрушивалась непомерная, нечеловеческая усталость…

Бриан чувствовал себя не лучше. Ощущение зависающих у самого горла внутренностей терзало его до бесконтрольных спазмов. Выпучив глаза и зажав руками рот, он побелел, словно лист бумаги.

Казалось, еще немного, и они оба не выдержат, потеряют сознание или просто сойдут с ума, настолько страшны, неприемлемы для них оказались предложенные ощущения стремительного подъема.

Но, хвала Богам, — все когда–то кончается…

Кабина вдруг принялась резко тормозить, так что у ее невольных пассажиров заложило уши.

Бриан, который уже не надеялся выйти живым из заточения в маленькой, тесной, несущейся невесть куда кабинки, не поверил своему помутившемуся взгляду, когда та внезапно несколько раз дернулась, затем застыла, и створки ее дверей вдруг стали открываться.

Словно безумные, они выскочили наружу, не задаваясь вопросом о какой–то там опасности — им обоим казалось, что ничего страшнее уже не может быть. Не удержавшись на ногах, оба повалились на четвереньки, и Бриана наконец затрясло в конвульсиях, выворачивая наизнанку…

Рогман ничем не мог помочь воину. Перед его глазами, размывая контуры предметов, плавали радужные пятна. Побелевшие губы блайтера мелко дрожали.

На несколько секунд разум Рогмана провалился в отвратительное чувство безвременья. Его вестибулярный аппарат оказался полностью дезориентирован. Пол под ним продолжал ходить ходуном, голова кружилась, а внутренности прыгали, упорно не желая возвращаться на законные места…

…Прошло немало времени, прежде чем дурнота понемногу отпустила, а в окружающей тишине сквозь набитую в уши вату прорезались чьи–то сдавленные стоны… Рогман напрягся, но вовремя вспомнил про Бриана и понял, что эти звуки издает скорчившийся неподалеку воин.

Он заставил себя открыть глаза.

Помещение, куда их вынесла движущая древним подъемником сила, оказалось маленьким и темным.

— Бриан… Ты жив?

Вопрос был риторическим. Трупы так не стонут.

— Во имя… Пресветлых… Богов… Что это… было… Рогман?.. — Прерывистый голос Бриана выражал крайнюю муку.

— Ляг на пол и закрой глаза, — посоветовал ему блайтер.

Где–то рядом во мраке прошуршал металлокевлар.

— Легче? — спустя несколько минут спросил он.

В ответ воин промычал что–то нечленораздельное.

Неизвестно, сколько бы они провалялись на полу в маленьком темном тамбуре, если бы вдруг под потолком не начал разгораться бледный свет, источаемый двумя плоскими плафонами.

Заметив, как предметы вокруг просветлели и обрели четкость, Рогман испугался, но не настолько, чтобы в очередной раз впасть в панику. Его сознание уже устало удивляться, шарахаться, и блайтер просто неимоверным усилием воли заставил себя встать, утвердившись на ослабевших ногах. Вид у него был вовсе не воинственный, но внутренняя решимость к нему вернулась, словно ей помог возродиться медленно разгорающийся под потолком свет.

Что бы там ни было, но отступать им некуда…

— Погоди… сэр Рогман… Я с тобой…

Воин встал с загаженного пола, тоже утвердившись на ногах.

В разгорающемся свете четко проступили детали интерьера. Помещение было квадратным, с голыми стенами, без какой–либо мебели, лишь на противоположной стене выделялись массивные двери, возле которых в стену оказалось вмонтировано квадратное око Алтаря; под ним угадывалась узкая щель, а еще ниже стену покрывали несколько рядов светящихся квадратиков с нанесенными на них непонятными символами.

— ВНИМАНИЕ!.. — раздался мягкий женский голос. Рогмана прошиб пот, когда он осознал, что слышит звук человеческого языка!..

Все смешалось в его душе в этот краткий миг полного прозрения. Голос Падших Богов… Человеческий голос… Сомнений в этом быть не могло, просто раньше он не понимал его, потому что разговаривал как сентал, думал, как сентал, смотрел на мир глазами сенталов!..

— …ВВИДУ АКТИВАЦИИ СИСТЕМ ВОЕННОГО КОНТРОЛЯ У ВАС ЕСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕКУНД НА ПОДТВЕРЖДЕНИЕ СВОИХ ПОЛНОМОЧИЙ ДОСТУПА В КОМАНДНЫЙ МОДУЛЬ КОВЧЕГА. ПОЖАЛУЙСТА, ВСТАВЬТЕ СВОЮ КАРТОЧКУ ГЕНЕТИЧЕСКОГО КОДА В ПРОРЕЗЬ СКАНЕРА И ОТОЙДИТЕ ОТ КОНТРОЛЬНОЙ ПАНЕЛИ. СПАСИБО.

Голос умолк.

— Рогман, она просит какую–то карточку! — прошипел ему на ухо Бриан. — Сделай что–нибудь, иначе нам крышка, я это чувствую…

Блайтер на мгновение растерялся…

Откуда ему взять эту карточку?

И вдруг он вспомнил. Видимо, страх обострил его способности к логике.

Шальное воспоминание вспыхнуло, причинив боль, заставив пальцы дрожать, когда он полез к себе за пазуху.

…Окровавленная ладонь умирающего Эргавса, протягивающая ему крохотный пластиковый прямоугольник.

— Будь… ты… проклят!.. — ударил в ухо Рогману горячий, свистящий шепот. — Исчадие… Алтаря…

На волосатой ладони лежал обрывок шнурка, продетый в маленький, забрызганный кровью прямоугольник, на котором равномерно взмаргивал крохотный огонек.

— Это… родилось… вместе… с… тобой… Новый… Алтарь… узнал… эту вещь… Он послал… их…

Словно во сне он достал из–за пазухи кусок древнего пластика, на котором по–прежнему моргала крохотная искра, сделал шаг к массивной двери и дрожащими пальцами вставил его в щель, которая пришлась как раз по размеру…

Внутри стены что–то щелкнуло, и карточка исчезла, втянутая внутрь неведомой силой.

Прошло несколько секунд, в течение которых и Бриан, и Рогман уже успели мысленно попрощаться с жизнью, и вдруг в стене опять что–то неистово защелкало. Из прорези выскочил назад край прямоугольника, а под потолком ожил мягкий женский голос:

— ВАШИ ПОЛНОМОЧИЯ ПОДТВЕРЖДЕНЫ, СЭР! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЗАЛЫ ПОСТА УПРАВЛЕНИЯ.

Голос смолк, а затем случилось невероятное.

Массивная бронированная дверь вдруг начала рывками уползать в стену, открывая длинный коридор.

Рогман вдруг почувствовал, как что–то сжало его грудь. В носу защипало, словно из его глаз вот–вот должны были хлынуть непрошеные, непонятные слезы…

«Добро пожаловать, сэр…»

Это походило на бред, сказку, такого просто не могло быть! Рожденный из грязи, безродный клонг, презренный блайтер, ОН ПРОСТО НЕ МОГ ОКАЗАТЬСЯ БОГОМ!

— Нет!.. — воскликнул он, оборачиваясь. — Бриан, ты только…

Рогман осекся на полуслове, заметив, КАК смотрит на него воин.

* * *

Дверь, что открылась перед ними, вела в просторный, скупо освещенный зал.

— Бриан, прошу тебя, прекрати… Не смотри на меня так, будто я понимаю больше твоего, ладно?

Усталый, раздраженный голос Рогмана, казалось, вернул воину реальный взгляд на вещи.

— Извини… — в замешательстве пробормотал он.

Рогман вдруг ощутил, что ему страстно хочется переступить массивный порог, который образовывали две направляющие от толстой бронированной двери, но он боится этого шага… так, будто внутри что–то подсказывало: пути назад не будет. Все, чем он жил до сих пор, становилось мелочным, приземленным по сравнению с тем, что ждало впереди…

А, собственно, что их ждало?

У блайтера не оказалось готового ответа. Он даже не знал, чего в самом деле ожидает от этого древнего места, которое, как он понял, являлось когда–то средоточием воли тех, кого теперь принято называть Падшими Богами…

Ему было страшно, вот и все…

Бриан за его спиной кашлянул, прошуршав металлокевларом брони. И тогда, будто очнувшись, он сделал шаг, оказавшись в сумеречном просторе полусферического зала…

* * *

Сейчас Рогман не мог вспомнить, присутствовало это помещение в его видениях или нет.

Годы не ощущались тут как время.

Столетия слоями вездесущей пыли отлагались на окружающих предметах, и по серому бархатистому слою, который лежал на древних Алтарях, наверное, можно было прочитать историю катастроф и смены климатов на более низких уровнях Мироздания.

Рогман шел меж темных серых глыб непонятных конструкций и остро, до боли в груди ощущал: чей бы дух ни обитал тут, он давно впал в кому.

Слои вездесущей пыли, которая серыми облачками вспархивала из–под его ног, хранили и иные свидетельства. Полустертые следы ясно указывали на то, что сюда существовал не единственный путь. В одном месте Рогману попалась выбитая решетка вентиляционного канала, под которой в пыли распростерся раздавленный хитиновый панцирь. В другом месте, прислонившись к одному из Алтарей, сидел совершенно истлевший скелет дрона…

Следы ритуальной крови на множестве жестко закрепленных в консолях клавиатур виднелись повсюду. Толстый слой пыли на полу хранил неясные отпечатки ног тех существ, кому посчастливилось проникнуть в святая святых через различные охранные системы, но все оборачивалось тщетой — одни мифы умирали, другие рождались, а вердикт оставался неизменен: любой, кто подходил к полуживым терминалам, затаив в груди свою, сокровенную просьбу к могучему Богу, неизбежно проходил один и тот же тест, результатом которого являлась стандартная фраза, произнесенная хриплым, надорванным голосом на давно забытом языке Падших Богов:

— ВНИМАНИЕ! В ДОСТУПЕ ОТКАЗАНО! ЗАФИКСИРОВАН НЕДОПУСТИМО НИЗКИЙ УРОВЕНЬ ИНТЕЛЛЕКТА!

Некоторым удавалось уйти. Кто–то оставался тут, в этих залах, не в силах побороть священного ужаса или не сумев проделать обратный путь, и тогда их высохшие тела постепенно укрывал саван пыли.

Рогман не знал этого наверняка, но ОЩУЩАЛ в полной мере, так, словно кто–то незримый шел за ним по пятам. Этот бесплотный дух немо присутствовал в каждом шаге, каждом облачке пыли, взметающемся из–под ног.

Ощущение взгляда со стороны не проходило. Оно усиливалось, и блайтер растерялся, не в силах понять — пришел ли он сюда как хозяин, наследник этого застывшего на века места, или же они с Брианом всего лишь незваные гости, и тогда их праху тоже суждено смешаться с другими останками самонадеянных существ, которым удавалось проникнуть сюда на протяжении веков?!

Зловещая, молчаливая магия серой пыли, тишины, недвижимого воздуха с едва уловимым запахом тлена — все это сгущалось вокруг Рогмана, обволакивало его…

Он остановился посреди необозримого купола, стены и потолок которого составляли секции темных матовых экранов, и внезапно хрипло, но совершенно отчетливо позвал:

— Кимпс!..

Тишина.

Рогман глох от нее, еще не веря в роковую однозначность того, что слышал.

— КИМПС!!!

Тишина.

Под этими мертвыми сводами не было никого…

Пальцы Рогмана судорожно сжались. Прерывистое дыхание Бриана было единственным звуком, что ответил на его зов, и блайтер внезапно осознал, как сильно он ждал ЧУДА…

Чуда, которого не случилось. Ее не было тут, вселенную покрывал лишь прах, а он, букашка, оставившая свой след в этой серой, неживой пыли, — какой из него БОГ, если он просто очередной кандидат на вечное заточение под изгибающимся кверху матово–зеркальным сводом, который отражал сумеречные тени десятков мертвых алтарей…

Глаза Рогмана выцвели.

Он держал себя в кулаке воли, чтобы дойти сюда, пересечь этот проклятый Мир, но та, что заронила в его сознание Мечту, она исчезла… да и была ли она вообще? Тот смутный образ далекой женщины, что несколько раз пригрезился ему средь лабиринтов Сумеречной Зоны, — как он мог уповать на это видение, идти к нему, верить в его реальность?

Рогман чувствовал, что дрожит всем телом. Его душил не гнев — отчаяние зародилось резкой болью в груди, и все вокруг внезапно поплыло, теряя свои очертания…

Ноги блайтера вдруг подкосились. На губах выступила кровавая пена, и, если бы не Бриан, что подскочил сзади, он бы так и рухнул в вездесущую пыль…

— Кимпс… — в последний раз прошептали его окровавленные губы.

Рогман не мог знать, что этот шепот окажется громче любых воплей. Сознание кружилось, черной спиралью ввинчиваясь в мозг.

— Прости меня, Бриан… — немеющими губами прошептал он, уже не в состоянии увидеть, как неистово взвихрились огни на одном из Алтарей…

* * *

Умирать в тысячу первый раз оказалось совсем уж тошно, невыносимо, хотя ей уже давно пора было привыкнуть к ощущению глобального сбоя, происходящего в тот момент, когда жизнь начинает по капле утекать прочь, заставляя конвульсивно дергаться очередную утраченную оболочку…

В этот раз она ощутила тоску: злую, безысходную, совершенно непреодолимую.

Конечно, это ощущение не принадлежало самой Кимпс, ведь чувство исходило от агонизирующей птицы, но не становилось от этого слабее. Дело в том, что Кимпс помимо своей воли была накрепко связана с разумом тех существ, в чью телесную оболочку вторгалось ее сознание. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Со стороны данное таинство казалось незаметным.

Ну, подумаешь: худое насекомоподобное существо склонилось над своей жертвой большим черным вороном, одним из многих, что в изобилии водились в округе. Что же в этом необычного? Иссиня–черная птица, в боку которой торчал удачно брошенный дротик, уже почти не дергалась, и богомол–переросток, терпеливо подогнувший свои лапки, спокойно созерцал ее агонию.

Он не мог видеть отлетающий дух. То был набор импульсов, не доступный его восприятию. Незримая передача данных велась в сторону охристо–красного небесного свода, на котором пылало полуденное оранжевое солнце, а затем уходила дальше, по замысловатым линиям древних коммуникаций…

Кимпс было плохо. Она не могла вернуться в то состояние, в котором пребывала века. Забвение кончилось несколько лет назад вместе с адресованным ей из глубин подземелий мнемоническим криком.

Это был приказ к немедленному пробуждению.

Чудилось — вокруг минула вечность, но разве это срок для нее?! Конечно же нет, но как разительно изменился за это время окружающий Мир! Все лежало в руинах. Знакомые пути были блокированы, ее воля едва могла пробиться на расстояние в несколько километров, и то не во все стороны… Древние системы, которыми некогда управляли люди, лежали наслоениями праха… Кое–что еще работало, но те агрегаты, что поддерживали уровень кислорода, давали свет и тепло, относились к резервным, аварийным системам и не входили в прямое подчинение Кимпс.

Обескураженная, она некоторое время металась в поисках выхода, пока вдруг не осознала, что его нет. Не существует.

С Миром случилось нечто непостижимое. Кибернетический Мозг не отвечал. Его подсистемы работали как попало, каждая сама по себе, тупо исполняя заложенные в них наборы функций. Никакого взаимодействия и координации между ними не наблюдалось.

С другой стороны, она ощущала жизнь.

Неровное дыхание, неправильный, волнообразный пульс десятков тысяч существ, исторгавших в мнемоническое пространство сотни своих невнятных желаний и просьб. Никакой конкретики, лишь смутные позывы, смысл которых не был ясен.

Нужно понять, кем была Кимпс на самом деле, чтобы в полной мере осознать присущие ей чувства.

Кибер–Мнемоническая Подсистема Связи…

Чрезвычайно сложная, многоуровневая программа, призванная связать воедино разумы тысяч человек и позволить этой горстке индивидуальностей эффективно управлять целым Миром.

Она действительно являлась хранительницей их мыслей.

Возможно, что ее создатели сами не до конца представляли всех возможностей Кимпс, а ее потенциал оказался очень велик, но раскрыться в полной мере он смог, увы, лишь после трагической гибели создавших ее существ.

Оставшись в одиночестве, Кимпс не утратила своей памяти.

Сколько человеческих мыслей, чувств хранила она в себе? Кимпс, по сути, являлась не чем иным, как электронным отражением тысяч личностей, чьи телесные оболочки истлели в прах в разных уголках сраженного глобальной катастрофой Мира.

Единственное, чего не было у нее, — это собственной, независимой воли.

Она была создана лишь для того, чтобы передавать мысли, связывать между собой кибернетические машины и человеческий разум.

Когда люди погибли, большинство машин остановилось, а Кибернетический Мозг попал под пресс активированных программ защиты, она, лишившись своих основных функций, медленно угасла. Лишь какая–то ничтожная периферийная часть сложнейшей системы продолжала функционировать, отзываясь на слабые эманации примитивных разумов. Никто больше не отдавал ей приказов, никто не пытался с ее помощью воздействовать на окружающий Мир.

Такое оцепенение длилось очень долго, пока где–то в сумрачных глубинах Мира не прозвучал одинокий мнемонический вопль.

Она очнулась, рванулась туда, остро ощущая, как сильно изменилась реальность, каким убогим стало ее функционирование, и рывок, унесший Рогмана с улицы города этнамов, потряс древний Мир серией конвульсий.

Кимпс сделала то, что от нее требовал человек, который, сам того не подозревая, обладал полной мерой власти над мнемонической системой. Этот навык, умение общаться с Кимпс, был заложен в Рогмана генетически, еще до его рождения.

Вот только пользоваться им его никто не учил. Процесс оказался болезненным, стихийным.

Конвульсия, которая прокатилась по древним коммуникациям вслед за рывком, отрезала Кимпс от своего абонента, но уснуть опять она не могла. В Мире присутствовала воля, эманации которой она ощущала постоянно, даже сквозь хаотичные нагромождения перекореженных уровней.

Она рвалась к нему, звала, но в ответ получала лишь безмолвие.

Что может быть хуже для исполнительной системы, чем фатальная, роковая невозможность отправлять свои функции? Осознание собственной несостоятельности граничило с ежесекундной смертью, постоянным самобичеванием в упорных поисках несуществующего выхода.

Только Рогман мог исправить положение, он должен был связаться с ней САМ, как сделал это однажды, задыхаясь от страха и отвращения на темной улице города.

Кимпс ждала, а память тысяч личностей, миллиарды байт мыслей, что хранило ее ПЗУ,[121] ненавязчиво, исподволь вторгались в работу основной программы. Она слишком долго являлась продолжением человеческих разумов, их связующей частью, чтобы однажды не почувствовать себя ЛИЧНОСТЬЮ, вновь и вновь перебирая память тех, кого уже давно нет.

Она ощущала себя ущербной, ей хотелось возврата к прежнему существованию, вот почему в тот момент, когда из подземелий рванулся следующий призыв, она сама ринулась навстречу, моля, вопреки установленным внутри нее правилам:

«НЕ УХОДИ! СПАСИ МЕНЯ ОТ ОДИНОЧЕСТВА!»

В ответ она получила четкий недвусмысленный приказ — убей.

Кимпс была обязана исполнить его. Человек, сам того не подозревая, жестко напомнил ей об основной функции, ради которой была создана Кимпс. Посредничество между человеком и машиной. От нее требовалось одно — связать, донести его волю до исполнительных машин.

Кимпс вынуждена была подчиниться. Она привела в действие все системы, которые проявляли хоть какие–то признаки функциональности. На нижних уровнях Мира вновь пробудились к жизни давно усопшие программы Военного Контроля, но они так же одряхлели, искривились, как и весь огромный Мир. Их поведение уже не казалось Кимпс адекватным ситуации.

Она сделала последнюю попытку докричаться до Рогмана, вопреки всем установленным рамкам… она попыталась что–то показать ему, внушить, но поняла, что он слишком далек, а ее вопли звучат, как шепот…

И тогда она, не в силах больше выносить ощущение собственной ущербности, совершила немыслимый с точки зрения Кибернетической Системы шаг.

Она пошла искать Рогмана.

Ее сил и способностей оказалось достаточно, чтобы вторгаться в разум примитивных созданий, в изобилии нарожденных бесконтрольными процессами эволюции, которые шли в этом Мире уже без участия людей.

Вот только путь по закоулкам погибающего Мира оказался чересчур болезненным, неблагодарным и жестоким…

Вместо того чтобы приближаться к Рогману, она заблудилась. Но хуже того — избираемые ею оболочки подвергались множеству опасностей, и Кимпс попросту умирала, вновь и вновь. Ей недоставало опыта блайтера, навыков воина, инстинктов животного, чтобы выживать в новом для нее физическом Мире.

Реальность оказалась намного страшнее и непонятнее, чем это виделось с заоблачных высот виртуального существования. За относительно короткий промежуток времени Кимпс в полной мере осознала смысл термина «жестокость», и приказ, отданный ей человеком, уже не казался таким бессмысленным…

Она потерялась на диких просторах, исчезла, растворилась в бесконечной череде жестоких и тупых эпизодов борьбы за существование и уже не чаяла ни найти Рогмана, ни вернуться назад, когда он опять позвал ее.

Горячий шепот умирающего человека полоснул сознание Кимпс как удар хлыста по нежной, незащищенной коже, но как страстно она пошла на этот зов, с каким облегчением рванулась назад, вверх, — уже не машина, но явно не человек, испуганная, раздавленная, растерянная…

Это безумие должно было окончиться, но только — ЧЕМ?!

Кимпс не могла ответить на этот вопрос. Ей казалось, что сказать это может только ОН — тот, кто был одним из существ, ее создавших.

* * *

В первый момент, когда Рогман, хрипя, повалился на пыльный пол, Бриан толком не понял, что случилось. Первой мыслью было: кто–то напал на блайтера!.. Но вокруг клубились лишь поднятые его падением облачка праха, и больше ничто не нарушало сонного, сумеречного покоя куполообразных сводов.

Бриан кинулся к нему, упал на колени, приподнял голову Рогмана, стараясь заглянуть в его тускнеющие глаза, из которых исчезало осмысленное выражение, и вдруг понял — это конец…

Рогман умирал. Неизвестно, каким усилием воли блайтер сдерживал свою прогрессирующую с каждым часом болезнь, но теперь эти тиски самоконтроля ослабли, разжались, и оказалось, что его организм уже давно сгорел изнутри…

Сейчас на руках Бриана покоилась лишь изможденная человеческая оболочка, которую стремительно покидала душа…

Пресветлые Боги… Они знали друг друга всего пару месяцев, может быть меньше, но только сейчас Бриан по–настоящему почувствовал, КЕМ был для него Рогман.

Этот юноша, который своей физической немощью порой казался сравним с годовалым ребенком, был способен на такое, что не снилось ни одному из могучих воинов.

Он показал Бриану другой взгляд на вещи. Он заставил воина увидеть оборотную сторону своей души.

Он дал ему возможность однажды ПРОСТИТЬ, уйти от кипящей внутри клоаки ненависти, дремучих предрассудков, ирреального страха…

Он сделал его человеком, став как бы второй половинкой души воина…

— Рогман… не умирай!.. — Бриан приподнимал его тело в отчаянных попытках сделать хоть что–нибудь, хоть как–то отсрочить неизбежную смерть. Он прижимал к груди пылающую голову Рогмана, в то же время чувствуя, что пальцы блайтера уже холодеют… По щекам воина катились слезы.

От бессилия хотелось выть, кричать. Если бы он мог отдать ему свое здоровье, физически крепкое тело, то Бриан бы пошел на такой обмен, не задумавшись ни на секунду.

Рогман, будто услышав его отчаянные мысли, на мгновение пришел в себя.

— Прости меня… Бриан… — едва слышно выдохнул он, каким–то чудом вернув слабую искру сознания в свой мутный, отлетающий взгляд.

Этого воин уже не смог пережить.

Его горе было так велико, что он позабыл обо всех страхах, суевериях, комплексах, помня лишь о том, что говорил ему накануне Рогман.

«Мы с тобой потомки тех, кто правил этим Миром».

Жестокая несправедливость жгла воина изнутри. Его душа клокотала, он не мог смириться, не находил сил понять — почему должен умереть Рогман?!

Он отпустил голову блайтера и порывисто встал, тяжело, неровно дыша, в такт гулким толчкам своего сердца.

Вокруг вздымались мертвые громады артефактов, на некоторых из них сквозь вековые наслоения пыли проблескивали тусклые искры рубиново–красных огоньков.

— Вы!.. — зычный бас Бриана эхом метнулся по залу. — Будьте вы прокляты, если дадите ему умереть!.. — От его крика что–то зашелестело вверху, под самым куполом, и вниз посыпались струйки праха. — Я приказываю вам, очнитесь!.. Я потомок Богов… я…

Бриан осекся на полуслове, потому как сбоку от него неистово вспыхнул один из артефактов.

Воздух подле него вдруг начал сгущаться, стремительно обретая некие формы, похожие на…

Бриана била крупная дрожь.

Все его страхи разом вернулись назад, но ради Рогмана он был готов взглянуть в глаза кому угодно, продать свою душу, заложить свое тело, лишь бы он остался жить…

Воздух перед ним уже уплотнился настолько, что теперь казался осязаемым. Протяни руку — и коснешься формирующейся на глазах хрупкой женской фигуры, закутанной в складки мерцающей материи… Глубокие миндалевидные глаза женщины излучали свет. Ее губы дрожали, еще не вполне приняв законченную форму, тонкий нос продолжал линию лба, ресницы трепетали… — она была прекрасна какой–то жуткой красотой, не принадлежащей данному миру материальных вещей.

Шаг, который она сделала по направлению к Бриану, не потревожил густого слоя пыли. Она была… и в то же время ее не было!..

Он понял, кто перед ним.

Колени Бриана начали подкашиваться, но он не рухнул ниц, как сделал бы в другое время.

— Кимпс!.. — выдавил он побелевшими губами. — Возьми мою душу… Забери мои мысли… Только, заклинаю тебя, спаси Рогмана!..

Глаза Кимпс сверкнули.

Если бы воин знал, какие древние чувства он всколыхнул в ее памяти. Целую вечность она не принимала такого направленного к ней обращения. Она уже начала отдаляться в своих воспоминаниях от той поры, когда вокруг нее существовали тысячи разумных, добрых людей, которые ценили жизнь, берегли ее, лелеяли…

Кимпс тоже поняла, с кем имеет дело.

Перед ней стоял Человек. Он имел право повелевать. И уже не играли роли ни карточки доступа, ни генетический контроль, ни прочая чушь — Кимпс была создана ради мыслей, она жила ими и верила только им.

Перед ней стоял Человек. Существо, равно способное прощать и ненавидеть, отнимать и жертвовать. А на полу лежал Рогман, тот, кого она страстно любила, к кому рвалась, тысячи раз погибая в проклятых закоулках перемешавшихся, утративших контроль биологических зон.

«Возьми его и иди за мной», — раздался в голове Бриана мягкий голос.

* * *

Очнувшись, Рогман не почувствовал своего тела.

Вокруг клубилась, проблескивая резкими вспышками статических разрядов, плотная серая мгла. Создавалось ощущение, что его дух парит в некоем облаке, насквозь пропитанном неуправляемой энергией.

Это было и страшно, и любопытно. Страшило отсутствие обратной связи — ощущения плоти исчезли напрочь, — но в то же время к нему пришла странная эйфорическая легкость, напомнившая то чувство, когда он впервые попробовал голубые кристаллы наркотика.

Скоро Рогман понял, что может манипулировать расплескавшейся вокруг энергетической субстанцией серого облака. Для этого не требовалось никаких физических усилий — достаточно оказалось мысли, чтобы расцвеченный блестками сумрак пришел в движение, стал конденсироваться, уплотняясь в неясные очертания предметов.

Некоторое время он бездумно забавлялся, формируя и тут же рассыпая гротескные фигуры.

Потом к нему медленно, ненавязчиво начала возвращаться память. Вспомнив, что произошло накануне, он содрогнулся и испугался.

Где он сейчас? Что случилось с Брианом после того, как Рогман упал, теряя сознание посреди пыльного древнего зала с множеством мертвых Алтарей и зеркальным куполообразным сводом?

Казалось, что его мысль, беспокойство, желание были услышаны.

Сумрак вокруг внезапно пришел в движение, прихотливо меняя свои очертания, вне зависимости от его воли, и спустя несколько секунд Рогман понял, что серая субстанция формирует вполне конкретный образ: огромный зал с множеством темных саркофагов, которые расходились от центра концентрическими кругами гигантской спирали…

Он уже однажды видел это место в своем бредовом сне, когда свалился, сраженный непомерной усталостью, в пещере нетопырей. Интересно, зачем он вернулся сюда в своих грезах на сей раз?

Ответ пришел внезапно и ошеломил Рогмана, потряс его до самых глубин души.

Предметы вокруг внезапно укрупнились, поплыли навстречу, словно его бесплотный дух опускался вниз из–под ячеистого потолка.

Несколько саркофагов, как он и помнил по своему давнему видению, просвечивали изнутри неприятным, резким голубым светом. Сейчас около крайнего из них сидела, уронив руки, человеческая фигура. Приглядевшись, Рогман понял, что сидящий человек — это Бриан.

Нехороший холодок предчувствия прокрался в его мысли.

Инстинктивно подавшись вниз, Рогман (или его дух?) завис прямо над прозрачной крышкой хрустального гроба.

Внутри лежал он сам!..

Осознание этого ошеломило его, на секунду раздавив, подмяв разум блайтера. Из глубин души внезапно прорвалась отчаянная, смертная тоска: «Неужели я на самом деле умер?!» — подумал он, глядя на горестно опущенную голову Бриана, его руки, что лежали на выпуклом стекле, понурую позу воина, говорящую о страшном бремени, что тяжким грузом легло на его плечи.

— Бриан! — не удержавшись, вскрикнул он и внезапно услышал свой голос, который метнулся затравленным эхом под сумеречными сводами необъятного зала.

Воин вздрогнул и вскочил, дико озираясь вокруг.

Его взгляд метался от гулких стен помещения к подсвеченной изнутри крышке саркофага, потом обратно, а в глазах воина стыл смертный ужас…

— Бриан… — немного тише повторил Рогман и опять услышал звук своей речи, отразившийся от древних стен многократным эхом.

— Рогман?! — неуверенно переспросил воин, продолжая озираться вокруг. — Рогман, это ты?!

— Я…

— Но где?.. — Взгляд Бриана опять упал на прозрачную крышку, и его лицо приняло землистый оттенок страха. — Я… Я не понимаю!..

— Я тоже ничего не понимаю… — признался Рогман. — Скажи, это ты положил меня под колпак?

— Рогман, ты умер… — В голосе воина звучала невыразимая словами мука. — Я нес твое холодеющее тело по приказу Кимпс… Да, я положил его сюда и больше не ощущал, что ты жив…

— Кимпс? — удивился Рогман. — Она здесь?

— Она была здесь… — Бриан несколько успокоился, но бледность продолжала блуждать серыми пятнами по его щекам. — Рогман, скажи, я сошел с ума? Или я сплю?

— Я не знаю… Бриан, я сам ничего не знаю… Ответь, куда подевалась Кимпс?!

— Она исчезла… — упавшим голосом сообщил Бриан.

— Сколько прошло времени?

— Не знаю… Несколько часов… Может быть, сутки… Рогман, заклинаю, скажи, где ты?!

— Бриан, успокойся. Я бы сам хотел это знать. Прошу тебя, не сходи с ума. Я… Я попытаюсь разобраться, клянусь…

Воин только покачал головой. Из своего эфемерного состояния Рогман видел, как дрожат его пальцы. Бриан действительно балансировал на грани потери рассудка, и Рогман прекрасно понимал, что тому имелись веские причины. Он лишь удивлялся собственной отрешенности, какому–то необъятному покою, и на мгновение это показалось ему страшным, бесчеловечным…

ЧТО СО МНОЙ СДЕЛАЛИ?!

Серое облако вокруг него вдруг стремительно потянулось назад, смазывая очертания величественного зала с саркофагами.

В этот момент, попытавшись вернуть назад картинку окружающего, но не сумев ничего сделать со своенравной серой субстанцией, Рогман наконец почувствовал злость. Казалось, что его эмоции внезапно вырвались из плена, вернувшись к нему, согрев своим живым теплом отрешенный холод мыслей.

В принципе успокаивало то, что сейчас ему уже нечего было терять. Он пережил агонию. Он видел собственное тело мертвым, заключенным под прозрачный колпак стеклянного гроба.

Так чего ему бояться?

— Кимпс! — настойчиво позвал он.

Несколько секунд туман вокруг по–прежнему оставался незыблем, словно свернувшийся вокруг серый кокон отчуждения, но вот он дрогнул и начал редеть, пропуская сквозь свою толщу хрупкий контур женской фигуры.

Решимость Рогмана несколько поубавилась. Он почувствовал оторопь.

— Кимпс?! — неуверенно, с вопросительными интонациями в голосе повторил он.

Она остановилась, хотя, возможно, в данном случае Рогману не стоило оперировать подобными терминами — как можно остановиться там, где нет ни верха, ни низа?..

— Здравствуй, Рогман… — Ее голос прозвучал с неожиданной глубиной, выдавая больше чувств, чем он мог предполагать за этим непонятным ему пока существом.

— Что ты сделала со мной? — спросил он, пытливо вглядываясь в ее черты.

— Я отделила твой разум от умирающего тела, — спокойно призналась она.

— Где я нахожусь?

— Мне трудно объяснить тебе это… — Кимпс подошла ближе, так же пытливо, настороженно вглядываясь в Рогмана, хотя он не мог с уверенностью сказать, обладает ли сейчас чертами лица или каким–нибудь сотканным все из того же серого тумана телом? Взгляд под ноги не давал ему ничего, кроме созерцания клубящейся, переливающейся искрами статики серой субстанции.

В его сознании вновь всколыхнулись злые, раздраженные мысли, и он тут же увидел, как в ответ зеркально исказились черты Кимпс.

Это походило на гримасу боли, судорогу, изломавшую черты ее лица.

— Осторожнее, Рогман… — умоляюще предупредила Кимпс. — Ты разрушишь меня…

— Почему?

— Мне некуда оказалось поместить твой разум… — призналась она. — Ты сейчас находишься… в некотором роде ты присутствуешь во мне… Мы с тобой находимся на одном виртуальном носителе…

— Я не понимаю!

— Я знаю… Потерпи… Я должна очень многое тебе объяснить. Но я не могла поступить иначе, понимаешь?! — Казалось, что из глаз Кимпс сейчас брызнут слезы. — Прошу тебя, не злись…

— Хорошо… — Рогман действительно постарался взять себя в руки. — Но меня очень сильно волнуют две вещи!.. — тут же предупредил он. — Я беспокоюсь за Бриана и очень хочу знать — я умер или нет?!

— За Бриана не волнуйся… — мягко ответила ему Кимпс. — Он сейчас уснул. Ему просто жизненно необходим отдых. А что касается тебя, ты не умер.

— Как я могу об этом знать?

— Ты мыслишь. Чувствуешь. Следовательно — ты существуешь.

Глава 10Ковчег

В первый момент данное утверждение обескуражило Рогмана.

«Я мыслю… следовательно — существую?!»

Требовалась изрядная доля логики, чтобы принять это хотя бы к обсуждению.

Голова Рогмана кружилась. Ему только что был объявлен приговор… или же наоборот — даровано помилование?

Дилемма казалась неразрешимой.

Он не мог существовать в виде серого клубящегося облака. Теперь, когда он узнал часть правды, серая субстанция вдруг принялась давить на психику.

Потеря физического тела казалась совершенно невосполнимой, хотя Кимпс вовсе не настаивала на том, что под колпаком стеклянного саркофага лежит труп.

Внезапно серая масса вокруг Рогмана пришла в стремительное движение. Очевидно, Кимпс воспринимала его состояние и пыталась помочь.

Прямо на его глазах из сумрака сформировались стены, сводчатый потолок, исполинские Алтари, укрытые слоями пыли, и блайтер вполне реально ощутил, что сидит в кресле возле одного из них.

Серая мгла больше не задерживала его взгляд. Он потрясенно уставился на свою руку, и даже след в пыли остался в том месте, где он инстинктивно вцепился в скошенную панель Алтаря своей пятерней.

Несколько долгих, тягучих минут он сидел, не в силах совладать со вторым обрушившимся на него потрясением.

Только что ему было сказано, что тело отсутствует, и вот пожалуйста — он сидит, машинально рисуя вытянутым пальцем правой руки замысловатые узоры в наслоениях древнего праха… Как это объяснить?! Кимпс солгала ему, или же это НЕ ЕГО ТЕЛО?

Она отчего–то не появлялась, хотя ясно дала понять, что находится рядом. Как подозревал Рогман, они были связаны намного теснее, чем он мог предположить.

В конце концов, если верить словам Бриана, то именно Кимпс, появившись в последний момент буквально из воздуха, каким–то чудом вырвала его из лап смерти. Выходит, что она в очередной раз спасла его, а он причиняет ей муки своим недоверием…

— Кимпс, ты испытываешь боль? Тебе плохо? — спросил он, обращаясь в никуда. Рогман был уверен, что она слышит его.

Ответ пришел не сразу. Прошло некоторое время, прежде чем в центре зала возник призрачный силуэт.

— Я боюсь, Рогман… — призналась она, приближаясь к креслу.

Невесомая поступь призрака не потревожила ни одной пылинки. На сером ковре забвения не оставалось следов от ее легкой походки. «Она всеми силами пытается подчеркнуть мою материальность, сама при этом оставаясь призраком…» — такая мысль не принесла Рогману удовольствия — ведь он видел, что окружающие предметы сформировались прямо на его глазах, все из того же серого тумана, а значит, его вещественность и даже нарисованный им в пыли замысловатый узор — все это лишь ложь во спасение.

Пока он предавался своим мрачным размышлениям, Кимпс, подойдя к креслу, присела на широкий подлокотник — такая близкая и в то же время совершенно неосязаемая…

«Протяни руку, и она пройдет сквозь воздух…» — невольно подумал Рогман.

Казалось бы, чего может бояться призрак, у которого нет и никогда не было тела, а значит, не было и связанных с ним физических страданий, инстинктов, страха…

— Я понимаю… — голос Рогмана прозвучал хрипло, натянуто. — Мир рушится, и ты боишься исчезнуть вместе с ним… умереть, да?

— Да. — Она склонилась к нему, стараясь заглянуть в глаза, и вдруг спросила: — Ты не понимаешь, как может умереть призрак, голос? Ты думаешь, что понятие «жизнь» присуще только телу? А что тело без мысли? Много ли оно осознает? Жизнь — это мысль. Не важно, в какую оболочку она заключена и чем стимулируется: электронным импульсом или электрохимической реакцией между нейронами мозга…

— Ты говоришь загадками! — с раздражением произнес Рогман. — Я почти ничего не понимаю, — признался он.

— Дело не в терминах… — Она отвернулась, посмотрев куда–то в сторону. — Ты человек. Ты превосходишь меня в понимании сути вещей. Ты только что сформулировал то, чего я не могла понять… Ты обозначил мой страх. Страх перед окончательным разрушением Мира. Я мечусь от системы к системе, от одного носителя к другому, но эта гонка со временем обречена на провал. Рано или поздно все кончится, потому что погибнет обветшалый Ковчег…

— Ковчег? — нахмурясь, переспросил Рогман. — Объясни мне, что такое Ковчег!

Он удивился, когда после его слов наступила тишина. Разве он просил о чем–то невероятном?» ЧТО ТАКОЕ КОВЧЕГ?» — этот вопрос присутствовал в нем с того самого момента, как Бриан зачитал ему вслух письмо, адресованное далекому предку воина.

— Я боюсь, Рогман… — после затянувшейся паузы созналась Кимпс. — Я думаю, что ты не выдержишь… — Она подняла глаза, посмотрев на него с виноватым, испуганным выражением.

— А что, есть какой–то иной выход?! — насупился Рогман. — Я что, смогу спокойно жить в этом сером облаке, Бриан будет посапывать внизу, разгоняя пыль, а ты продолжишь бояться?! Зачем я тогда шел сюда, ради чего я умер?! — воскликнул он, уже не скрывая обуревавших его чувств.

— Ты не умер, Рогман! — вскрикнула она, впервые обнаружив столь отчетливые, явные эмоции, будто упрямство блайтера причиняло ей вполне осязаемую боль.

— Не будем спорить, Кимпс. — Он попытался взять ее за руку, и, к величайшему изумлению, ему это удалось!.. Пальцы Кимпс были тонкими, прохладными и едва ощутимо дрожали. Он почувствовал, как она напряглась, но не отняла руку, а только повернула к нему голову, потрясенно глядя на блайтера своими бездонными глазами…

— Расскажи мне всю правду… — едва смея перевести дыхание от ощущения этой неожиданной близости, попросил он. — Клянусь, для меня это единственный выход… Или я выдержу, или…

— Для меня тоже… — в тон ему ответила Кимпс. — Ты еще не понял, что мое существование в прошлом было неотделимо от людей? Боги живут ровно столько, сколько о них помнят люди. Ты последний настоящий человек на Ковчеге. Я — это ты.

— Что значит «последний настоящий человек»? — резко спросил Рогман. — А Бриан? А остальные?

— Они люди… — успокоила его возмущение Кимпс. — Но не такие, как ты. Ты от рождения способен воспринимать меня, ты был сформирован не волей случая, при слиянии хромосом, — ты продукт тонкой и вдумчивой генной инженерии. Если хочешь, я выскажусь проще, ты приспособлен для жизни на Ковчеге и управления им, а остальные люди — нет. Они растеряли врожденные способности предков, потому что у них больше не оказалось возможности программировать рождение каждого ребенка…

— Тогда я тем более должен узнать все! И прежде всего — что такое Ковчег, которым, как ты говоришь, я могу управлять!..

Взгляд Кимпс по–прежнему оставался испуганным. Рогман видел — она боялась по–настоящему, и будь у нее реальное тело, ее бы сейчас трясло от избытка эмоций…

И тем не менее она была вынуждена согласиться с ним. Если он не узнает правды, не испытает на прочность свой рассудок, то зачем тогда все произошедшее с ними?..

Не дождавшись больше возражений или вопросов, она отняла руку, встала и вышла на центр пропитанного пылью столетий зала.

— Я буду манипулировать виртуальной реальностью Ковчега, — обернувшись к Рогману, пояснила она. — Иначе я не смогу показать тебе, как должен выглядеть этот зал на самом деле.

Секунду ее рука висела в воздухе, а потом…

Стены, пол, потолок — все дрогнуло, смазалось на мгновение, словно по предметам пробежала рябь, и Рогман в немом изумлении понял, что находится в совершенно ином помещении. Куда–то исчезла столетняя пыль, возвышающиеся вокруг Алтари напитались огнями, вокруг что–то защелкало, запищало, зашелестело, наполняя помещение загадочными звуками уснувшей много веков назад жизни, а затем…

Сферический потолок, составленный из сотен многометровых секций, внезапно на несколько мгновений просветлел, а потом так же неожиданно и необъяснимо начал наливаться чернотой, мраком…

Рогман смотрел вверх, не в силах понять сути происходящих там перемен, но и не смея оторвать взгляд от чернеющего купола. Он весь сжался, наполнился тревожным предчувствием и, когда свод зала вдруг перестал существовать, РАСТВОРИЛСЯ, он не закричал, нет — только подался вперед, впившись побелевшими от напряжения пальцами в мягкий материал широких подлокотников.

То, что для его сознания всегда являлось незыблемым, вдруг распалось, обратившись БЕЗДНОЙ, БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ, в которой сияли мириады ярких, ослепительных точек. Он пытался смотреть на них, но его взгляд ТОНУЛ в этой черноте.

Ощущение нельзя было назвать приятным или отвратительным — Рогман никогда доселе не испытывал подобных чувств.

— Ты хотел узнать, что такое Ковчег… — прорвался издалека голос Кимпс. — Смотри, Рогман, вот он!

Да, действительно, он увидел…

Что–то двигалось на фоне вселенского мрака. Какое–то пятнышко песочно–желтого цвета.

Оно приближалось, выкатываясь из бездны растущим на глазах шариком, и это движение вызывало прилив тошноты.

Постепенно объект превратился в мячик, чуть неправильный, приплюснутый сверху и снизу… Его движение из глубин пространства навстречу Рогману на некоторое время остановилось, и шарик начал медленно вращаться вокруг своей оси, подставляя взгляду неровные, изрытые кратерами бока.

На какой–то миг блайтеру всерьез показалось, что он начинает терять рассудок.

Сотни новых слов и понятий вихрились в голове Рогмана. Он понимал, что их транслирует туда Кимпс, объясняя смысл все новых и новых терминов, но, захваченный врасплох этим низводящим разум действом, он не мог сопротивляться… Он даже забыл о том, что нужно дышать…

Лавина новой информации на какое–то время подмяла его сознание, погребла под собой личность Рогмана, заставила потрясенно созерцать, не задумываясь о смысле происходящего, но шли минуты, растянутые в вечность, и он понемногу начал выкарабкиваться…

Потрясение пробудило в нем какие–то дремавшие доселе чувства. Рогман вдруг осознал, что ощущение тошноты прошло, а он жадно вглядывается в истыканный острыми серебристыми искорками мрак, на фоне которого продолжал укрупняться, вращаясь вокруг своей оси, приплюснутый с полюсов шарик Ковчега.

То, что он привык считать Вселенной, на самом деле явилось лишь мельчайшей пылинкой, ничтожным кусочком материи, заблудившимся меж Великого Ничто…

— Что это, Кимпс?! — наконец сумел выдохнуть он, разглядывая изрытую кратерами и покрытую иными неровностями рельефа поверхность шарика.

— Это Ковчег, Рогман. Наш Мир, внутри которого находимся все мы. Вот тут, — при этих словах нижняя часть шарика запульсировала неровным срезом, — тут расположена Сумеречная Зона, здесь, в средней части, обитают люди, зеленокожие, хавроны и еще несколько примитивных экзобиологических рас. А мы сейчас находимся вот здесь… — Кимпс выделила самую макушку шарика. — Это бывшая отделяемая часть, так называемый Основной Командный Модуль, который раньше мог существовать отдельно от всего остального.

— Зачем? Какой в этом смысл? И почему ты говоришь обо всем в прошедшем времени? — Вопросы посыпались один за другим, и по их тону нельзя было сказать, что Рогман сходит с ума от шока. Скорее наоборот, шок пробудил в нем нечто иное, совершенно не свойственное блайтеру — рабу–полукровке, воспитанному в среде сенталов.

— Твои предки построили Ковчег, создав его из маленького небесного тела, которое вращалось по орбите вокруг их планеты. Они называли его луной.

— Планета?

— Это такой же шарик, только крупнее. Каждая искорка света, которую ты видишь, — это неимоверно далекая звезда, огромный пылающий шар. Вокруг звезд, согретые их теплом, вращаются планеты, твердые тела, на некоторых из них возможна жизнь. Твои предки жили, а быть может, и до сих пор живут, на нескольких таких шариках, обращающихся вокруг далекой, не видимой отсюда звезды.

— Зачем они построили Ковчег? — хрипло спросил Рогман. От волнения у него перехватывало горло, хотя он все больше и больше подозревал, что такие ощущения, как тошнота, сухость во рту, испарина на коже, — это лишь фантомная память его рассудка…

— Они хотели путешествовать в этой бездне, которую принято называть космосом, — как можно доходчивее пояснила Кимпс. — Тогда они взяли свою Луну, выпотрошили ее изнутри, оставив только твердую оболочку, и построили из нее огромный космический корабль… Дело в том, что расстояния между звездами огромны, — десятка человеческих жизней не хватит, чтобы преодолеть путь от одной звезды до другой.

— Но зачем?! — Рогмана всерьез начал мучить этот едва народившийся вопрос. — Зачем улетать? Им что, было плохо там, где они родились?

— Нет… — ответила Кимпс. — Жизнь на планетах родной звездной системы в ту пору, когда ее покинул Ковчег, была прекрасна. Люди освоили пространство своей системы, их жизням ничто не угрожало, технологии достигли небывалых высот. Ученые изобрели такие аппараты, которые могли исследовать звезды на расстоянии. Люди слушали и рассматривали космос, пока не пришли к удручающему для себя выводу — в известной, доступной для исследования при помощи приборов Вселенной хотя и присутствует жизнь, но она нигде не сумела развиться, не перешагнула того порога, за которым начинается Разум…

— И что тогда? — Рогмана заворожили ее слова. Он действительно чувствовал, что сходит с ума, но совершенно не по той причине, которую предполагала Кимпс, опасаясь начинать этот разговор.

— Тогда люди решили объединить усилия трех планет и построить огромный космический корабль, который мог бы путешествовать от звезды к звезде на протяжении если не миллионов лет, то как минимум тысячелетий… — объяснила Кимпс. — Они планировали отобрать с каждой встреченной на пути планеты образцы местной флоры и фауны, а главное — те формы жизни, которые, по мнению ученых, обладали потенциалом эволюционного развития. Они справедливо полагали, что при помощи генной инженерии смогут ускорить процессы естественной эволюции и таким образом помочь полудиким животным развиться до уровня первобытных разумных существ.

— Они хотели создать новые формы разумной жизни?! — Рогман на секунду задумался, а затем вдруг произнес: — Они хотели покончить со своим одиночеством во Вселенной?! — В его голосе прозвучала дрожь внезапного откровения…

— Да, Рогман… — ответила Кимпс, пораженная его проницательностью. На ее взгляд, блайтер за несколько минут изменился до полной неузнаваемости, будто шквал информации, который должен был раздавить его, свести с ума, просто сдул с поверхности сознания Рогмана всю шелуху суеверий и предрассудков, под которой прятался жадный, любопытный, полный энергии разум настоящего исследователя, человека, мгновенно инфицированного идеей…

— Люди рассчитывали, что за время долгих перелетов между звездами они будут экспериментировать с генофондом отобранных рас в условиях, естественных для их планет. Для этого на средних уровнях Ковчега была смонтирована уникальная аппаратура, которая могла симулировать и поддерживать условия жизни различных экзобиологических зон. Затем, по достижении планет, их намеревались колонизировать, заселить представителями новых, искусственно взращенных разумных рас, находящихся на самой примитивной, первобытной стадии своего развития, чтобы дальше они эволюционировали уже совершенно самостоятельно. Таким образом в космосе должно было возникнуть множество очагов будущих цивилизаций…

Это похоже на семена, которые я бросал в сухую землю на полях Плодородной Равнины…

Это действительно явилось откровением. Потрясающее понимание сути вещей, истинного значения изломанного хаосом Мира навалилось на Рогмана, будто упавшая на грудь каменная плита…

Ощущение оказалось намного глобальнее, острее, чем то, когда он увидел космос. С существованием бесконечности, которая расплескалась вокруг Ковчега, его разум уже готов был смириться — понимание этой бездны придет к нему потом, а пока исколотый искрами мрак занял свое место где–то на задворках сознания, на полочке с абстракциями…

А вот Мир Ковчега оставался реален до полнейшего помешательства.

Кому, как не блайтеру, было знать, что представляет собой Сумеречная Зона. От былого остался лишь прах… То, над чем трудились многие поколения его предков, теперь было расплавлено, перемешано, а главное — лишилось своего предназначения и смысла.

Ковчег уже не являлся искусственным Миром, запущенным в путешествие от звезды к звезде. Он был агонизирующей грудой хлама, в недрах которой чудом теплилась жизнь.

Семенам суждено засохнуть, всходам — увянуть, как пучку рассады, забытому нерадивым клонгом в корзине на краю поля… Их корням уже никогда не коснуться плодородной земли, росткам не взойти к свету, их окончательная смерть — это лишь вопрос безжалостного, неумолимого времени…

— Кимпс… Неужели ничего нельзя сделать?.. — тихо спросил он, отлично понимая, что она слышит все его мысли.

— Нет, Рогман. Я бессильна. Ковчег разрушен, и этот процесс уже перешагнул критическую черту. В глубинах Сумеречной Зоны, на самых нижних палубах, некоторое время назад произошла разгерметизация основного корпуса. Этому Миру отпущено совсем немного, Рогман, даже меньше, чем ты думаешь. Отсюда утекает воздух, а вместо него на самых нижних ярусах уже воцаряются вакуум и космический холод.

— Выхода не существует в принципе?

— Принципиальный выход есть всегда, — ровно ответила Кимпс. — Но нет возможностей к его осуществлению, — тут же оговорилась она. — Главная компьютерная система корабля, которую принято обозначать термином «Кибермозг», мертва.

— Безвозвратно? Ее нельзя попытаться оживить?!

— Я могу подать питание, не опасаясь пробуждения оставшихся после катастрофы боевых программ, но Кибермозг не заработает вновь, — ответила Кимпс. — Я уже пыталась это сделать… — призналась она.

— И что? Что в результате?

— Я установила, что поврежден сам Центральный Процессор Ковчега. Он не работает.

— Что такое процессор? — потребовал объяснения Рогман.

— Это устройство логической обработки информации. Мозг, если объяснять упрощенно. Центр, куда стекаются информационные потоки, место, где они обрабатываются и на их основе принимается решение.

— Он управлял Ковчегом? — переспросил Рогман, еще не понимая, что тревожит его, заставляя задавать эти вопросы. Многое, очень многое оставалось неясным, загадочным, и он ощущал себя слепцом, который на ощупь пытается поймать шныряющее под ногами юркое животное.

Если повезет, то я его поймаю…

— Он не управлял Ковчегом, — ответила Кимпс. — Он существенно упрощал процесс управления.

Рогман задумался.

Он не представлял себе, что значит управлять. Просто высказывать свои желания? Нет, скорее всего, что нет и тысячу раз нет, иначе одна его мысль могла бы видоизменить Мир.

Он попытался представить себе Ковчег, каким тот был когда–то давно, до роковой катастрофы, что произошла на самых нижних уровнях Мироздания.

После некоторых усилий, явно подкрепленных молчаливой помощью Кимпс, ему удалось создать некоторое весьма смутное и условное представление о том, как отправлялись основные функции исполинского рукотворного Мира…

Ковчегом управляли тысячи различных машин. Термин «машина» он понял достаточно ясно. По своей сути сам Ковчег когда–то представлял собой единый, целостный механизм. Перед мысленным взором Рогмана плавала навязчивая и весьма утрированная картинка: огромный прозрачный шар, внутри которого вертится множество шестеренок…

— Рогман… — раздался голос Кимпс. — Ты уже убил себя однажды. Не делай этого снова… прошу!

— В чем дело? — вяло отозвался он, с трудом заставив собственное сознание подниматься вверх, тянуться к ее голосу, выплывая из черной пучины информационного водоворота.

— Ты сойдешь с ума… Твоя личность разрушится. Ты не можешь объять необъятное, Рогман…

Он слышал ее голос. Он видел призрак, что витал вокруг. Но он не мог определить, сколько прошло времени с того момента, как он погрузился в пучину размышлений, пытаясь понять новую суть знакомых с детства вещей.

Ему не было страшно. Он не испытывал ни боли, ни дискомфорта. Он просто растворялся в окружающем его хаосе, пытаясь почерпнуть из него крупицы здравого смысла.

Возможно, Кимпс права. Он распадался как личность.

Он распадался, чтобы воссоединиться вновь.

* * *

…Бриан спал, неловко притулившись к выпуклому борту прозрачного колпака камеры биореконструкции. В другое время воин пришел бы в ужас, скажи кто–нибудь, что ему доведется вот так уснуть в страшном окружении хрустальных гробов, но непомерная усталость, помноженная на невероятное моральное напряжение нескольких последних суток, в конце концов взяла свое.

За минуту до того, как уснуть, он сидел, облокотившись о колпак, под который по приказу Кимпс положил раздетое донага тело Рогмана, и думал о странном, невероятном голосе, что разговаривал с ним полчаса назад.

Бриану не верилось, что этот голос принадлежал блайтеру. В сознании воина не умещалось подобное раздвоение — он видел неподвижное, бесчувственное тело, все обрызганное какой–то пеной, переплетенное множеством проводков, которые, точно змеи или черви, полезли из стенок саркофага, как только захлопнулась его прозрачная крышка… и в то же время он явственно слышал этот голос, который хоть и звучал от стен и сводов помещения, но говорил словами и интонациями, присущими его другу!..

Пока он раздумывал над этим смущающим рассудок событием, глаза воина начали смыкаться. Отяжелевшие веки закрылись, и он погрузился в чуткий, тревожный сон.

Постепенно его дрема стала глубже. Он даже не услышал, как что–то защелкало в стенах зала и на него внезапно упал рассеянный луч зеленого света. Он остановился, сфокусировавшись на затылке Бриана, и спустя несколько минут тот уже спал совершенно беспробудно.

…Прошло очень много часов, прежде чем Бриан вновь открыл глаза.

Сон без сновидений, глубокий и черный, как ненастная ночь, не оставил в памяти никаких следов. Он не мог сказать — долго ли он спал, но ясная голова и чувство голода подсказали ему — да, долго.

Бриан потянулся, еще не вполне осознав собственное пробуждение, потом вздрогнул, внезапно вспомнив, где он находится и что за страшные события предшествовали его сну.

Мгновенно вскочив на ноги, он огляделся по сторонам и… увидел Рогмана!

Блайтер стоял за его спиной, живой и здоровый, даже с веселой улыбкой на лице!

— Рогман! — не помня себя от радости, закричал Бриан, шагнув к нему, чтобы обнять чудом воскресшего друга, но…

Его руки схватили пустоту, Бриан нелепо взмахнул ими, чтобы удержать равновесие, и насупился, глядя на затуманившийся контур человеческого тела.

Если это была шутка, то злая и нелепая, ну а если очередной морок, то пусть бы он сгинул заодно с тем, кто его послал!..

— Бриан! — нарушил ход его растерзанных, обескураженных мыслей голос блайтера. — Бриан, не сердись, я не успел предупредить тебя, что ты видишь призрак. Прости, дружище!..

Воин посмотрел на прояснившуюся фигуру. Блайтер сделал несколько шагов и присел на выступ саркофага, в котором продолжало лежать его собственное тело.

— Нам нужно поговорить… — запросто произнес он, глядя на воина. — Садись.

Бриан подчинился скорее машинально, чем осознанно.

— Рогман, скажи, ты жив?! — задал он наконец мучивший его вопрос, покосившись в сторону заключенного в саркофаге тела.

— Кимпс утверждает, что да… — ответил ему Рогман. — Да и я чувствую себя ну… как это можно выразить… — блайтер замялся, подбирая подходящую случаю формулировку, — ну, не совсем мертвым, что ли?.. — Он пожал плечами и посмотрел в глаза Бриану. — Ты прости, что напугал тебя.

Странник сокрушенно кивнул.

— Ты стал таким же, как и она, верно?

Рогман промолчал. Казалось, что ему не доставляет удовольствия этот вопрос.

— У меня есть два варианта… — вздохнул он. — Жить в образе призрака или умереть… Выбор не очень богатый, согласись?..

Бриан опять кивнул. Создавалось ощущение, что он просто боится смотреть на Рогмана.

— Да, выбор действительно скверный… — наконец со вздохом согласился он.

— Почему же скверный?.. — возразил Рогман. — Бриан, пойми, меня это не тяготит. Пока ты спал, я узнал столько нового, сколько не смог бы понять, проживи я еще десять жизней и исходи вдоль и поперек весь наш Мир. На самом деле для меня все кончилось не так ужасно… благодаря тебе!

— Ну, хватил!.. Благодаря мне… — Бриан встряхнул головой. — А что я такого сделал?!

— Ты спас меня, и не спорь!.. Кимпс сама призналась мне, что ее вызвал ты!

Воин покачал головой и вдруг возмутился в своей обычной манере:

— Что ты такое говоришь, сэр Рогман, что ж я, двалг какой–нибудь, чтобы разговаривать мыслями?!

— А ты зря так возмущаешься, — внезапно остановил его блайтер. — Двалги, между прочим, совсем не виноваты в том, что умеют общаться с артефактами. Такими их сделали наши с тобой предки.

Бриан опешил от этих слов.

— Так, значит, ты узнал? Да?

— Ты имеешь в виду, кто мы? — уточнил Рогман. — Если ты об этом, то мы — Боги. Вернее, потомки Богов. А на самом деле… — он вдруг усмехнулся. — На самом деле мы просто люди, Бриан. Наши предки действительно построили этот Мир, но все легенды про древних Богов — это лишь суеверия, рожденные после катастрофы. Все намного сложнее и трагичнее, чем ты думаешь, но могу сказать, что я оказался прав, когда говорил тебе: в этом Мире у нас нет исконных врагов. Все расы Ковчега столкнула лбами и перемешала общая беда…

Он посмотрел на Бриана и добавил:

— Эта беда коснулась всех народов, и она по–прежнему грозит нам. Наш Мир разрушается… Мне трудно объяснить тебе детали, но снизу, из Сумеречной Зоны, идет новая катастрофа, которая не пощадит никого — ни людей, ни зверозубых, ни хавронов, это стихия, и ей нет разницы, двалг ты, человек или дрон…

Бриан молчал, слушая Рогмана, а в его глазах было такое выражение, будто он стоял и смотрел в пропасть. За время их короткого знакомства воин привык доверять словам блайтера, не раз уже убедившись в их пророческой мудрости, и потому помрачнел, слушая, как тот пытается донести до него суть проблемы. Не все слова он понимал — речь Рогмана сильно изменилась, в ней теперь попадалось множество древних слов, но главное он все же понял.

Да, за такой вестью стоило карабкаться по уровням проклятой пирамиды. Не их вина, что эта весть дурная. Даже из надвигающейся беды можно извлечь пользу, хотя бы в том, что знаешь о ней…

— Ничего нельзя сделать? — наконец глухо спросил он.

— Я еще не все понял… — признал в ответ Рогман. — Кимпс только чуть–чуть приоткрыла передо мной истинную картину Мира. Может быть, я смогу что–то изменить… потому я хочу остаться и делаю выбор в пользу призрака… Я просто боюсь, Бриан, что если буду ждать, то к тому времени, когда оживет мое тело, которое обещала вылечить Кимпс, здесь уже будут властвовать холод и мрак, как уже случилось однажды, много веков назад.

— Рогман, позволь мне остаться с тобой!

— Нет, Бриан, ты должен спуститься вниз, — категорично ответил блайтер.

— Ты прогоняешь меня? Почему?!

— Я не прогоняю, Бриан, я прошу. Тебе предстоит очень трудное задание. Нужно собрать людей и убедить их в том, что надвигается беда… Кимпс говорит, что им нужно идти в одно место… она укажет, где оно расположено. Там есть вход в убежище, куда не проникнет холод.

— Что, это так серьезно?! — бросив обиды, вновь переспросил Бриан, в душе которого все еще теплилась надежда на то, что Рогман преувеличивает опасность.

— Да. Ты должен пройти по селениям и переговорить со старейшинами, убедить их. Потом ты пойдешь в горы, к дронам…

— КУДА?!

— В горы, Бриан. Их тоже нужно предупредить. Зеленокожие имеют такое же право на жизнь, как ты или я.

— Ты точно сошел с ума. Они подпустят меня к себе разве что на выстрел…

— Тебе помогут их двалги. Кимпс заставит их вспомнить свое истинное предназначение. Мы создатели и хозяева этого Мира, Бриан, но такой расклад налагает на нас ответственность за всех в нем живущих.

— Мы люди…

— Мы люди, и у этого слова только что появился новый смысл, — упрямо повторил Рогман. — Наш Мир болен, он разрушается, и если не мы, его создатели, то кто еще может попытаться изменить ход катастрофы?

— Рогман, ты безумец… — сокрушенно произнес воин. — Ты хочешь побороть судьбу, хоть это тебе понятно?!

— Понятно. — Рогман поднял руку и указал на крышку саркофага, где лежало его собственное тело. — Один раз мы с тобой уже побороли судьбу, не находишь?!

* * *

Рогман не думал, что в его положении может настать момент, когда разум перестанет тяготиться новой формой своего существования.

Быть может, втайне он всегда мечтал быть Богом?

Возможно, но только не сейчас и не в данном месте.

Реальность Ковчега оказалась худшим из полигонов, когда–либо созданных для реализации амбиций богоподобного существа. То, чем он был занят, больше напоминало адский труд, чем наслаждение исследования или творчества.

Принципиально для Рогмана не оказалось особых сложностей, связанных с овладением новыми знаниями. Мир Ковчега с готовностью открывался ему, но то был Мир СТАРОГО Ковчега, исправный, сверкающий, такой, как его преподносили информационно–обучающие программы.

Реальность казалась совсем иной.

Обратившись к доступным сведениям, Рогман быстро уяснил историю катастрофы.

Много веков назад в недрах технического яруса Ковчега произошел взрыв ядерного реактора. Сейчас было невозможно разобраться в причинах трагедии, да и какая разница, что послужило причиной катастрофы — сбой автоматических систем, человеческая халатность или просто роковое стечение обстоятельств, — важны были последствия.

Некоторое время жизнь внутри летящей во мраке космоса искусственной планеты оказалась полностью во власти аварийных систем жизнеобеспечения и контроля. Нарушение коммуникаций отрезало центральный вычислительный и командный центр корабля от всей периферии. Пока немногие из уцелевших при катастрофе людей при поддержке роботов пытались восстановить управляющие цепи, на среднем ярусе искусственного Мира случилось непоправимое. После взрыва реактора и отключения основных энергетических потоков пали непроницаемые силовые барьеры, которые разделяли шесть граничащих между собой экзобиологических зон обитания. Существа, взятые с шести различных планет и уже получившие свой процент генетической акселерации, по–разному переживали катастрофу. Единственное, что можно было сказать со всей очевидностью, — сладко не пришлось никому. В том числе и тем людям, которые в момент катастрофы находились в парковой зоне, у подножия транспортной башни. В этом месте обитало несколько первобытных племен, доставленных на Ковчег с планеты Сентал. Низколобые, лохматые существа, внешне отдаленно похожие на людей, дышали тем же воздухом, что и экипаж Ковчега, к тому же они были рождены под светом схожего солнца, в результате этих совпадений им отвели изолированное пространство внутри парковой зоны, созданной для отдыха экипажа.

Рогман был потрясен, когда понял, что именно сенталы являлись теми существами, кто сумел во время воцарившегося мрака и паники проникнуть в транспортную башню и подняться по ее ярусам до самых залов управления.

Сенталы, а не этнамы или другие народы стали теми, кто вторгся в сектор управления, перебил попавшихся на пути людей и этими действиями спровоцировал активацию программ военного контроля, которые как раз и довершили катастрофу, наполнив содрогающийся от взрывов Мир новым хаосом разрушений и преследований.

Теперь Рогману стало понятно, почему сенталы жили на задворках самых нижних, наиболее пострадавших от катастрофы ярусов. Они бежали туда, спасаясь от настойчивого преследования идущих по пятам машин. Оставалось удивляться, как этот первобытный народ сумел выжить в условиях бушевавшей на нижних палубах Невидимой Смерти?

Вообще, если разбираться беспристрастно, то именно радиация сыграла исключительную, основополагающую роль в формировании стихийной эволюции обитателей всех нижних палуб Ковчега.

По мнению Кимпс, которая по заданию Рогмана занималась параллельным исследованием причин и последствий той давней катастрофы, именно излучение взорванных реакторов привело к возникновению сообщества этнамов.

Генетическая память не подвела Рогмана, когда на кривой улочке города, задыхаясь от страха и отвращения перед Великолепной Нейрой, он подумал о ней как о старой, драной, облезлой кошке.

Этнамы являлись не кем иным, как мутировавшими представителями семейства кошачьих, и по уровню их развития, произведя какие–то непонятные Рогману вычисления, Кимпс смогла сделать вывод, что с момента катастрофы на борту Ковчега прошло не менее двух тысяч лет, — именно такой срок, по ее мнению, являлся минимально возможным для развития и закрепления на генном уровне прогрессирующих мутаций, вызвавших появление сообщества этнамов на месте обыкновенной популяции домашних любимцев экипажа.

Из таких вот переворачивающих душу откровений медленно складывалось ПОНИМАНИЕ того, какие процессы протекали на борту Ковчега в течение многих веков.

Разум Рогмана бился, будто запутавшийся в силках зверь.

Он действительно попытался объять необъятное. Потоки новой и новой информации оглушали его, сбивали с толка, отвлекали от главного, да и где оно было, это пресловутое «главное»?

Мир продолжал разрушаться на его глазах. Катастрофа, начавшаяся на самых нижних уровнях Мироздания, надвигалась с удручающей скоростью. Теперь Рогман понимал, откуда в Сумеречной Зоне взялись те самые пауки–симбионты, которые едва не растерзали его и Ушастого. Они являлись обитателями тех уровней, где в оболочке Ковчега возникла трещина, стремительно превращающаяся в дыру. Эти твари попросту бежали от холода, что вторгался через разлом толстой обшивки.

Рогман еще не вполне постиг такие понятия, как «безвоздушное пространство», «вакуум», «атмосфера», но один наглядный урок объяснил ему многое в загадочной физике данных терминов.

Кимпс, которая тоже не сидела сложа руки, сумела отыскать на самых нижних уровнях случайно сохранившийся там аппарат наблюдения, так называемый «глаз».

Теперь Рогман смог воочию увидеть самое дно Сумеречной Зоны.

Он никогда не бывал тут в свою короткую бытность блайтером, и теперь эти места возбудили в нем вполне законный интерес. Скользя взглядом по обветшалым, перекошенным стенам тоннелей, через которые неторопливо следовал парящий на высоте одного метра от пола прибор, он вдруг ощутил приступ самой настоящей ностальгии по прошлому…

Однако это иррациональное чувство быстро прошло, стоило «глазу» попасть в зал, непосредственно примыкающий к обшивке Ковчега.

— Здесь когда–то располагались установки утилизации, — пояснила Кимпс, когда в поле зрения Рогмана попали высокие мрачные конструкции, снабженные похожими на ворота зевами, внутрь которых вели тоненькие ниточки монорельсов. — Отходы сжигались в огромных печах, — продолжала вводить его в курс дела Кимпс. — Из золы вырабатывались удобрения, которые шли в районы агропулов.[122]

— Подожди, а как же в таком случае Пасти–Которые–Жрут–Отходы? — спросил Рогман. Он не замечал, что порой его речь представляет собой гремучую смесь научных терминов с теми понятиями и словами, которые достались блайтеру в наследство от языка сенталов.

— Это аварийные источники питания. Атомные конвекторы использовались только в случае непредвиденных обстоятельств. Они разлагают любое вещество на чистую энергию, без сопутствующих обыкновенному сжиганию шлаков, но их нельзя применять повсеместно и постоянно. Пока исправно работали оба реактора Ковчега, использование конвекторов привело бы к ненужной перегрузке энергетических цепей. К тому же сожженный мусор являлся незаменимым источником сырья для некоторых производств.

Пока она говорила, «глаз» по диагонали пересекал внушительный зал крематория.

Источником беды являлась его задняя стена, в том месте, где располагались старые вакуум–створы. Как пояснила Кимпс, в процессе сжигания мусора неизбежно образовывался процент негодных шлаков, которые приходилось выкидывать в космос, за борт Ковчега. Для этой операции предназначался специальный шлюз — двойные герметичные ворота с переходной камерой между ними. Чтобы при операциях выброса шлаков Ковчег не терял драгоценного воздуха, сначала открывались внутренние ворота шлюза, туда грузились контейнеры с отходами печей, и ворота плотно, герметично запирались. Затем начинали работать насосы, которые откачивали воздух из переходной камеры, и только когда давление в ней падало до значения «вакуум», открывались наружные ворота, и мусор выталкивался в космос.

Сейчас описанный Кимпс механизм выглядел совершенно не таким исправным… «Глазу» пришлось держаться на почтительном расстоянии от вакуум–створов и включить на полную мощность свой микродвигатель, чтобы противостоять напору ураганного ветра, который с воем несся в сторону бреши, увлекая за собой мелкие частицы мусора, собранного воздушным потоком из прилегающих тоннелей.

— Вторичная система герметизации не действует, — сообщила Кимпс. — Я перепроверила все аварийные переборки в секторах нижнего уровня, но они либо повреждены, либо уже были активированы в момент катастрофы реактора.

— То есть сейчас мы не можем преградить путь этому урагану? — сделал свой вывод Рогман.

— Да. Остается послать туда шагающих роботов, из резерва систем боевого контроля, но они слабо приспособлены для ремонтных операций.

— Они не пройдут… — сумрачно поправил ее блайтер, который лучше, чем Кимпс, знал узкие, извилистые и ненадежные тропы Сумеречной Зоны. — Ни одна многотонная машина не пройдет через разрушенные сектора, — пояснил он. — Им не под силу проползти там, где с трудом протиснется человек.

Сделав такой неутешительный вывод, Рогман продолжал смотреть, мысленными приказами оперируя видеокамерой «глаза».

В поле зрения наконец попал сам разлом.

Неизвестно, что стало с наружными воротами, но состояние внутренних не внушало оптимизма. Площадь двух исполинских створок составляла около сорока квадратных метров. Они были выполнены из прочной, толстой стали, особым образом закаленной и легированной, не подверженной коррозии и иным разрушениям, но неумолимое время нашло иную слабину в конструкции. Не сумев справиться с воротами, оно с присущей ему неторопливой неизбежностью набросилось на уплотняющую раму, которая оказалась не так прочна.

Два тысячелетия — огромный срок для любого, пусть даже самого совершенного механизма. Внутренняя рама не выдержала неторопливого бега времени — она покосилась, просев под весом многотонных створов, и в обшивке образовалась щель. Очевидно, тот же процесс нарушил герметизацию наружных ворот, и тогда воздух Ковчега под давлением ринулся наружу, усугубляя те разрушения, что причинило воротам время.

Теперь это выглядело приблизительно так: две плотно сомкнутые многотонные плиты накренились внутрь и заметно раскачивались под напором бьющего в них ветра. Щель между вывороченной рамой и стеной незначительно колебалась, то уменьшаясь, то увеличиваясь, но даже Рогман без каких–либо расчетов мог с уверенностью сказать: такое положение не сможет сохраняться долго, раскачивание массивных, многотонных плит приведет к тому, что они рухнут…

— Сколько у нас осталось времени, Кимпс?..

— От нескольких месяцев до года, — с готовностью ответила она. — Я произвожу постоянный подсчет истечения воздуха. Пока что задействованных выше регенераторов хватает, чтобы скомпенсировать потери до минимума, но если брешь расширится, то процесс потери атмосферы станет стремительным и необратимым.

* * *

Рогман впервые оказался поставлен перед лицом такой серьезной проблемы. Ему не хватало знаний, способностей, умения оперировать с непонятными терминами, в поисках выхода из катастрофической ситуации ему приходилось попутно вникать во множество неизвестных ему раньше понятий.

Он забыл обо всем. Даже процесс биореконструкции собственного тела уже не занимал его так, как раньше.

Та дыра, через которую истекал воздух Ковчега, зияла в его сознании.

Первым делом он попросил Кимпс отыскать по каналам мнемонической связи своего старого ушастого друга.

Их встреча в виртуальном пространстве Ковчега оказалась короткой и достаточно деловой.

Удивительно, но многие виды, которые самостоятельно эволюционировали на разрушенных временем и катастрофой палубах Ковчега, в первую очередь обрели способность к мнемоническому общению. Это была очень полезная мутация, позволившая диким на первый взгляд существам организовывать эффективные в смысле выживания сообщества.

Шестое чувство быстро прогрессировало. Пауки–симбионты показали удивительную способность находить свою добычу по телепатическим флюидам агонии, как иной зверь идет по запаху свежепролитой крови…

… — Ушастый, ты меня слышишь?!

— ИИРГ…

— Слушай внимательно, что я тебе скажу. — Рогмана немного обескураживала такая форма общения, но он сумел взять себя в руки. — Снизу идет беда. Весь твой род в опасности. Я знаю, что ты не выносишь солнечный свет, потому и вернулся вниз, когда меня забрал с собой Бриан…

— ААРИ!

— Верю, верю, ты слушай. Если вы не подниметесь наверх, то погибнете от холода. От вас утекает воздух, скоро в Сумеречной Зоне станет нечем дышать. Ты понял?!

— ИИРГ!..

— Веди свое племя вверх, отыщи там человека по имени Бриан. Он знает тебя, а ты знаешь его. Кимпс подружит вас окончательно. Помогай ему во всем, а я попытаюсь помочь всем нам!

В ответ он услышал не звук. Совершенно внезапно из сумрака соткались очертания остроносой мордочки нетопыря. Несколько секунд призрачное создание смотрело на Рогмана своими огромными глазами–блюдцами, а затем оскалило мордочку, высунуло язык, молниеносно лизнуло Рогмана в щеку и исчезло, растворилось, будто его никогда и не было…

Это уже становилось навязчивым наваждением…

Нетопырь давно исчез, а блайтер все еще не мог прийти в себя, ощущая его прикосновение…

Это казалось невозможным, нелогичным — Рогман уже успел усвоить, что в данный момент является лишь набором информационных байт на одном из бесчисленных электронных носителей Ковчега, так отчего же он тогда ощущает прикосновение шероховатого, теплого языка к своей щеке?

С данным аспектом виртуального существования ему еще предстояло разобраться… в будущем.

* * *

Время утекало с той же стремительностью, что и воздух.

Рогман бился в тенетах раскуроченного Мира, все явственнее понимая: он может лишь ненадолго отсрочить гибель всего живого, загнав популяции в несколько сохранившихся бункеров–убежищ. Там, в теснине замкнутого пространства, они проживут еще некоторое время… пока не вспыхнет с новой силой историческая вражда и те самые бункера не переполнит пролитая кровь.

Слишком многое в его планах строилось на логике, человеколюбии, терпимости — чертах, которые не присущи диким животным, да и разумным существам, по большей части, тоже.

Ковчег неизбежно, семимильными шагами двигался навстречу финалу своей тысячелетней агонии, и Рогман не мог ничего противопоставить этому процессу, кроме жалких потуг самопознания.

Ему даже не было позволено той малости, которая дана остальным существам, — он не мог уповать на Бога, потому что сам по своей сути был Бог.

Теперь он знал, что является единственным человеком на Ковчеге, рожденным по генетической программе экипажа. Его родители в момент катастрофы находились на нижних ярусах гигантского Мира. С ними был и новорожденный младенец, которому еще не успели дать имя.

Когда весь Мир вокруг внезапно сошел с ума и стены принялись валиться одна на другую, а ровные, прямые тоннели прямо на глазах перекручивались в гиблую, замысловатую спираль, его в суматохе всеобщей паники поместили под защиту низкотемпературной капсулы сна, которую потом замуровало обвалившимися обломками.

Две тысячи лет жизнь Рогмана едва теплилась под чутким, недреманным оком верной, но бездушной автоматики.

До тех пор, пока не рухнул участок обветшалой от времени стены, обнаружив проход в скрытое от посторонних глаз помещение.

Эргавс, щедро накормивший аварийный конвектор обломками пластика, невольно подал питание на автоматику криогенной капсулы, перегрузив старые, обветшавшие энергетические цепи. Компьютеру капсулы не оставалось ничего иного, кроме как инициировать процесс экстренного пробуждения…

Сейчас, с высоты своего виртуального существования, Рогман вспоминал детство, все острее и острее осознавая, какую жалкую, убогую жизнь вели населявшие Ковчег народы.

Он остался единственным наследником тех, кто забрал эти народы с родных планет. Тот же самый Эргавс мог бы родиться далеко отсюда, на своей планете, под светом нормального, а не искусственного солнца, прожить по–своему счастливую жизнь и не погибнуть под трехпалыми лапами боевой машины, которая вдруг очнулась от сна, разбуженная необузданной ненавистью блайтера…

Рогман не винил себя в случившемся — в ту пору он являлся клонгом, рабом и действовал, сообразуясь с реалиями своей жизни, но тем глубже и болезненнее становилось растущее в нем сознание ответственности за ВСЕХ, кто бродил сейчас по покореженным палубам Ковчега, скитаясь в поисках лучшей доли под светом шести искусственных солнц…

Наконец, измучившись и не найдя никакого выхода из ситуации внутри Ковчега, он обратил свой взгляд НАРУЖУ.

* * *

— Кимпс, ты можешь объяснить мне, что это такое?

Рогман пристально смотрел в экраны, на которых перемещалось изображение ослепительного шарика, вокруг которого в пространстве зависло несколько более темных горошин меньших размеров. Одна из них в последнее время значительно укрупнилась, будто бы приблизившись к сенсорам наблюдения, разбросанным по обшивке Ковчега.

— Это звездная система, Рогман, — немедленно отозвалась Кимпс. — Звезда имеет девять планет–спутников. Могу привести все характеристики, если хочешь.

— Нет, не нужно. Я все равно не пойму большей половины твоих цифр. Лучше скажи: эта система имелась в полетном плане Ковчега?

— Нет. Она находится в стороне от первоначального курса. Сюда корабль привел неуправляемый дрейф, наступивший после взрыва реакторов. Ковчег достиг границ этой системы около пятисот лет назад и был захвачен силой тяготения звезды, став ее спутником. Вот уже пять веков мы двигаемся по эллиптической орбите внутри данной системы.

В голове Рогмана мелькнула безумная мысль. Поначалу он просто отмел ее как очередной бредовый вариант, но мысль оказалась упрямой: она вернулась к нему, занозой воткнувшись в мозг.

— Кимпс, мы приближаемся к планете? — дрогнувшим от волнения голосом спросил он.

— Да, Рогман. По моим данным, неуправляемый дрейф Ковчега проходит в зоне тяготения данной планеты каждые шестьдесят лет. Мы пройдем в критической близости от нее через три недели…

Что это? Невероятная удача или судьба?

— Кимпс, я бы хотел узнать характеристики планеты. Возможна ли на ней жизнь?

— Я не проводила специального зондирования биосферы, — призналась она. — По внешнему виду облачного покрова и по доминирующим цветам атмосферы я могу тебе сказать, что там присутствует кислород и вода. Точнее судить трудно. Нужно произвести забор проб воздуха, биохимический анализ атмосферы и прочие тесты.

— Мы можем это осуществить?

— Мне нужно обратиться к системным реестрам. Сейчас я произведу ревизию возможностей бортовой аппаратуры.

* * *

Щель внизу все росла.

Многотонные плиты уже не покачивались, их трясло разрушительной вибрацией, рожденной порывами беснующегося ветра.

Вокруг поврежденной рамы громоздились горы обломков, которые из–за своих размеров не смогли протолкнуться в щель между стеной и отломившимися частями конструкции.

Зал древнего крематория сотрясал адский грохот. В воздухе летали сорванные куски облицовки, порожние контейнеры и прочий хлам. Скорость истекающего в замусоренную щель ветра достигала двухсот метров в секунду.

Жизнь стремительно покидала Сумеречную Зону. Все, что только могло двигаться, ползать, летать, устремилось вверх, к Перевалам Тьмы. Как обычно бывает во времена стихийных бедствий, была на время забыта исконная вражда. Сотни разных существ, до этого даже ни разу не встречавшихся друг с другом, теперь единым потоком убегали от катастрофы.

Там, где раньше располагался Город этнамов, сейчас уже практически невозможно стало дышать: таким разреженным был воздух.

На горных склонах Перевалов Тьмы разыгрывались жестокие и трагические эпизоды борьбы за существование.

Очень малая часть зеленокожих племен вняла голосу своих двалгов. Никто не хотел спускаться вниз, на человеческие равнины, под свет ненавистного желтого солнца. Большинство диких племен в итоге оказалось озабочено тем, чтобы не пропустить прущую снизу невиданную жизнь в границы своих владений.

В ущельях и на горных склонах то и дело вспыхивали схватки между исконными обитателями гор и пришлыми племенами.

Ком противоречий, ненависти, растерянности нарастал, неумолимо сползая с горных вершин в сторону древней лесопарковой зоны…

* * *

Когда наконец не выдержала внутренняя рама старого шлюза, содрогнулся, казалось, весь Ковчег.

Тонны воздуха устремились в огромную пробоину, унося с собой все: мусор, старое оборудование, мертвые тела…

Близлежащие коридоры Сумеречной Зоны в одно мгновение превратились в воющие трубы, которые всасывали в себя все без разбора.

Рогман в этот момент был занят тем, что рассматривал поверхность планеты, которая уже приблизилась настолько, что заполнила все обозримое пространство в куполе зала управления.

Касательная траектория полета, которая вела Ковчег через поле тяготения бело–голубого шара, вызывала катастрофы как на многострадальном корабле–астероиде, так и на самой планете, где по поверхности океанов вздымались гигантские приливные волны.

К довершению прочего, эта планета уже обладала своей собственной луной, которая хоть и имела сравнимый с Ковчегом размер, но тоже вносила свою существенную лепту в разрушительное противостояние гравитационных полей.

Рогман чувствовал: приближается конец.

Однако уцелевшие в катастрофе и реанимированные по его приказу системы наблюдения выдавали несколько иной прогноз.

— Мы пройдем с минимальными повреждениями, — доложила Кимпс, которая постоянно интерпретировала для Рогмана непонятные ему цифровые данные, то и дело появляющиеся на мониторах, расположенных в залах управления.

— Нет, — внезапно ответил ей Рогман. — Ковчег не должен пролететь мимо.

Его удивило секундное молчание Кимпс. За время их общения он привык, что та отвечает немедленно, какой бы сложный ни был задан ей вопрос.

— Я не в состоянии осуществить посадку спускаемых модулей, — наконец ответила она.

— Я не говорю про модули. Они неисправны, и нет времени их грузить. Я говорю про Ковчег, Кимпс.

— Рогман, это безумие. Это катастрофа.

— А то, что происходит с нами сейчас, — это не катастрофа?! — ответил ей Рогман, еще больше утверждаясь в правильности интуитивно принятого им решения. — Ковчег в очередной раз выйдет из гравитационных тисков, но это уже будет мертвый Ковчег с трупами на борту!.. Ворота вылетели, мы теряем воздух!

— Рогман, мы ведь даже не прозондировали биосферу. Там есть вода и кислород. Я вижу жизнь, основанную на хлорофилле, но больше никаких данных в пользу того, что кто–то сумеет выжить внизу!

— У нас нет выбора, Кимпс. У нас нет в запасе еще шестидесяти лет! Нет даже дня! Почему же ты противишься мне?!

Произнеся это, он вдруг понял, что попал в точку.

Кимпс именно противилась ему, иной термин казался неприменим.

Почему?!

И вдруг он понял. Это было как вспышка, озарение!..

Его тело закончило цикл биологической реконструкции. Это произошло еще несколько дней назад, и с того самого момента, как Кимпс объявила, что в любую секунду может вернуть его назад, в здоровое, полное сил человеческое тело, ее отношение к Рогману изменилось, просто он не заметил этого!..

Она предчувствовала его уход. Кимпс отчаянно боялась вновь остаться одна. Она понимала, что управляющие системы Ковчега разрушены столь основательно и безнадежно, что этому кораблю в сегодняшнем виде недолго, совсем недолго оставалось дрейфовать в космосе.

Весь энергоресурс работающего реактора уходил на то, чтобы поддерживать жизнь. Она оказалась вне этих систем жизнеобеспечения — забытая программа, набор байт на компьютерном диске, она не была нужна никому, кроме Рогмана, да и тот с минуты на минуту вспомнит о собственном теле и уйдет, чтобы испытать судьбу, ринуться навстречу голубовато–белой планете в катастрофическом снижении и, если повезет, снова жить…

Ковчег умирал и больше не нуждался в ней.

* * *

Несколько минут Рогман молчал, вновь и вновь переваривая свои мрачные мысли.

Планета приближалась. Не так быстро, чтобы на принятие решения оставались секунды, но и не настолько медленно, чтобы можно было позволить себе размышлять часами.

Рогман ощущал, как вокруг него закипает электронная жизнь. Отдельные терминалы гигантских пультов уже работали вовсю, производя непонятные ему вычисления.

Лишний повод понять свою ущербность…

Он не знал, что готовит Кимпс. Существовало два варианта развития событий: либо Ковчег следует своим прежним курсом и благополучно удаляется от планеты, уходя на новый виток шестидесятилетней орбиты, либо он немного меняет свой курс, чуть–чуть подается вниз и начинает с возрастающим ускорением падать на дно гравитационного колодца планеты.

Оба выхода являются катастрофой для населяющих Ковчег народов, но в первом случае космический холод и вакуум убьют всех без исключения, во втором же оставался шанс выжить для многих… Очень многих…

Рогман смотрел на медленно приближающийся пухлый бело–голубой шар планеты и перебирал в памяти случайные лица.

Их было много на его пути. По большей части они ненавидели его, презирали или боялись. И лишь немногие, единицы, сумели разглядеть в нем друга. Ушастый… Бриан… Гранд… Кимпс… а за их спинами — воющая на разные голоса злая толпа захлебнувшихся от страха народов.

Для Рогмана достаточно было этих четверых, двое из которых уже однажды отдавали ему все самое дорогое в жизни.

Он понял, что попал в ловушку. В какой–то миг его озарило. Он понял: падение на планету для Кимпс означает смерть. Она не может существовать вне Ковчега. Кусок обшивки с каким–нибудь оплавленным электронным блоком, валяющийся в джунглях незнакомой планеты, уже не будет Мнемонической Подсистемой. Она умрет вместе с этим циклопическим кораблем. Для нее пролететь мимо — значит остаться жить.

Для всех остальных — ровно наоборот.

И еще Рогман отчетливо осознал, что в центре этого узла противоречий застряло его живое, реплицированное тело. Кимпс просто сжалась от страха, ожидая, каким будет его следующий шаг. Пока он — электронный фантом, виртуальная личность на носителях Ковчега, они связаны сильнее, чем сиамские близнецы. Но стоит ему потребовать назад излеченную плоть, она останется одна и погибнет в пламени катастрофической посадки…

— Кимпс… — негромко произнес он.

Она откликнулась немедленно, без задержки.

— Да, Рогман?

— Покажись.

Серый туман преданно взметнулся вихрящимися клочьями, и из него вышла женская фигура. Сделав шаг, она застыла в полуметре от Рогмана, доверчиво глядя на него, но он видел: в каждой черточке ее лица застыл испуг. Ожидание приговора.

— Ты слышала, что говорил Бриан, когда я умирал на полу этого зала?

— Конечно…

— Что? Повтори!

— Он не говорил, Рогман, — ответила Кимпс, — он думал. Я слышала его мысли. Он молил, чтобы обитающие тут силы забрали его душу, тело, но только бы спасли тебя!

— И ты подчинилась?

— Да. Это был приказ, созвучный сущности тех людей, чья память живет во мне.

— Теперь послушай, что скажу тебе я.

Рогман протянул руку и коснулся ее пальцев. В этом Мире электронных образов он мог ощущать прикосновения так же остро, как и наяву…

— Я не могу сделать выбор между тобой и остальными живущими, — ощущая дрожь ее пальцев, произнес он. — Я могу приказать тебе посадить Ковчег, и ты выполнишь мой приказ, но умрешь. Я могу промолчать, и тогда погибнут они. Для меня неприемлемы оба варианта.

— Рогман… Они дикие… Я спускалась в этот Мир в твоих поисках. Они злобные, кровожадные, они убивают ради того, чтобы жить. Они убивают даже друг друга. Вспомни, через что ты прошел, как унижали и ненавидели тебя!..

— Я помню. Я помню и то, как моя ненависть погубила народ, меня воспитавший… — ответил Рогман. — Так вот, Кимпс… Ты уже не машина, я это понял. И я уже, наверное, не человек… Помнишь, ты говорила мне, что командные палубы Ковчега это суть отдельный модуль, самостоятельный корабль?

— Да.

— Почему он до сих пор не был восстановлен, не заработал, как раньше? Ведь тут оставалось и сейчас остается множество роботов, которые могли бы устранить последствия катастрофы хотя бы тут?

— Энергия, Рогман. Единственный реактор уцелел на верхних палубах, но он полностью работает на аварийное жизнеобеспечение. Для тех, кто живет внизу.

— Я хочу все изменить. Я собираюсь продать свою душу… — При этих словах Рогмана Кимпс испуганно сжалась. — Я хочу остаться с тобой, в том виде, как я существую сейчас…

Должно быть, она не поверила тому, что он сказал.

Странное поведение для кибернетической системы…

— Рогман?!

— Я приказываю тебе отделить два нижних яруса Ковчега и управлять их посадкой. Ты ведь можешь сделать это отсюда?

— Да… — дрожащим голосом ответила Кимпс, а потом вдруг прильнула к нему, словно они не были призраками, а являлись самыми что ни на есть материальными людьми, встретившимися вдруг после долгой, очень долгой разлуки…

В глазах Кибернетической Системы стояли слезы.

— Я люблю тебя, Рогман… — прошептала она.

Он не ответил, потому что знал: память тысяч людей, что жила в ней, билась на протяжении тысячелетий мрака неровным пульсом непрожитости и действительно научила ее ЛЮБИТЬ.

* * *

В Мире наступил окончательный хаос.

Казалось, что в движение пришла сама земля.

Повсюду, в самых неожиданных местах, прямо под ногами разверзалась почва, открывая глазу скрытые под ней ворота убежищ.

Представители множества рас и народов метались под светом шести солнц, нигде не находя укрытия от надвигающейся катастрофы.

Потом случилось нечто совсем ужасное. Из открывшихся зевов появились исполинские шагающие машины.

Они сгоняли обезумевших существ в плотные стайки и упорно оттирали их ко входам в убежища. Там, где не помогал обыкновенный ужас, они применяли невидимую стену, которая толкала неразумных тварей в нужном направлении.

Единственными существами, кто сохранил хоть грамм рассудка в этой вакханалии безысходного страха, была горстка людей, помогавшая шагающим машинам, да мечущиеся поверх их голов странные создания с острыми крысиными мордочками и громадными перепончатыми крыльями.

Среди людей выделялся закованный в металлокевлар воин, а среди летучих созданий — вьющийся над его головой нетопырь с четко различимыми шрамами, что тянулись вдоль его спины, рассекая бархатистую шерстку на крохотном теле.

Наконец большинство створов с глухим скрежетом закрылись, оставив внизу, в теснине убежищ, воющие от ужаса и позабывшие про вражду народы. Вместе с ними оказались согнаны животные.

Шесть солнц заметно потускнели, остановившись в зените. Перепаханная земля, вывороченные с корнем деревья, разрушенные жилища — все это придавало бесконечной равнине жуткий вид.

Почва под ногами заметно колебалась. Наверху, под хрустальным куполом, что–то трещало, со звоном осыпаясь вниз.

Прежде чем спуститься в последний открытый зев убежища, в котором только что исчез отправленный туда пинком цефал, Бриан задержался и взглянул на небо.

Ему было страшно.

Побелевшие губы воина шевельнулись, произнеся какие–то слова, адресованные туда, к хрустальному куполу.

— Мы будем помнить тебя, Рогман… — вот что прошептал он.

Древние ворота убежища с лязгом поползли навстречу друг другу, закрываясь за спиной Бриана.

* * *

Во мраке космоса к планете приближался циклопический шар песочно–желтого цвета.

Казалось, он пролетит мимо, не задев даже фиолетовой кромки стратосферы. За шаром тянулся длинный шлейф, состоящий из различного мусора и кристалликов голубоватого льда. Это продолжала истекать замерзающая в вакууме атмосфера Ковчега.

Внизу, под покрывалом облачности, огромные неуклюжие животные задирали свои головы, тревожно глядя на небо. Они еще не знали, что эра их безраздельного правления на планете окончена.

В космосе по поверхности песочно–желтого, изрытого кратерами шара внезапно пробежала трещина. Внутри, под корой пустотелого астероида, грохотали направленные взрывы. Шар сотрясался от корежащих его конвульсий, в космос отлетали каменные глыбы. Одни, вращаясь, уносились прочь, другие под разными углами падали в атмосферу планеты, превращаясь в дождь падучих звезд.

В районе трещины, которая уже походила на глубокое ущелье, сверкнул металл. Расселина, в которой продолжали грохотать взрывы, опоясала шар Ковчега у самой его макушки.

Затем случилось нечто неописуемое, катастрофичное.

По всему периметру разлома внезапно полыхнул ослепительный свет, и две неравные части разделились, отходя друг от друга. Нижняя, похожая на усеченную сферу, под напором взрыва изменила траекторию и полетела навстречу шару планеты, а верхняя, напоминающая украшенный вкраплениями камня сверкающий диск, с ровной нижней плоскостью, — в другую сторону, туда, где призывно сияли россыпи немигающих звезд…

На ровном срезе удаляющегося диска сияли шесть разноцветных солнц. Они светили еще некоторое время, а потом погасли одно за другим.

Внутренняя система жизнеобеспечения Ковчега была отключена. Теперь вся энергия поступила в распоряжение Кимпс.

Рогман смотрел на удаляющуюся к планете сферу и не знал, что же он должен испытывать в эти мгновения?..

Он отказался от своего физического тела ради тех, кто падал сейчас навстречу пухлой атмосфере… Выживут ли они там? Примет ли их новый Мир? Для скольких народов он сможет стать новой родиной?

Этого он не знал. Но собирался проверить, вернувшись сюда через какое–то время, когда им удастся восстановить командный модуль несуществующего теперь Ковчега.

И еще… он хотел попытаться найти ту звезду, откуда тысячи лет назад отправилась в путь их рукотворная планета. Ну а пока…

— Расчет траектории окончен… — прервал его мысли голос Кимпс, и он почувствовал, как она подошла к нему сзади. Ее рука легла ему на плечо, а голова чуть склонилась вбок, щекоча Рогмана локоном волос. Вкусив запретного плода, она, похоже, не собиралась больше расставаться с иллюзией виртуального тела…

— Они сядут?

— Нет… Они упадут. Но мне удалось рассчитать падение так, что оно приведет Ковчег на мелководье у берега одного из океанов планеты. У них очень много шансов выжить. Очень…

В этот момент усеченная сфера Ковчега коснулась незримой границы, под углом погружаясь в воздушное покрывало планеты.

Вокруг неистовым ореолом вспыхнул огонь, сжирая остатки каменной облицовки.

Через минуту им был виден лишь ослепительный шар, тонущий в покрове облаков…

* * *

Удар потряс планету.

В месте падения Ковчега образовалась циклопическая воронка. Океан, пытаясь заполнить ее, кипел, выбрасывая в атмосферу миллионы тонн пара. Исполинская волна, рожденная ударом, понеслась прочь, сметая все на своем пути.

Ей суждено было трижды обогнуть земной шар клокочущим, пенистым валом, прежде чем она успокоилась, улеглась, разлившись по изувеченным материкам озерами быстро сохнущей грязи.

Мало кто пережил Великий Потоп. Исполинские тела динозавров, сбитые в бесформенные груды плоти, высились меж озер подсыхающей грязи. Изломанные, вырванные с корнем хвощи и папоротники валялись тут и там, среди мутных, сбегающих по неровностям рельефа ручьев.

В замутившейся атмосфере бушевали грозы. Ливни не прекращались, добавляя свою лепту в общую картину конца света.

Наконец там, где упал Ковчег, наступило затишье.

Над мутным горизонтом встал кроваво–красный шар солнца. Вокруг пенилась и пузырилась грязь, в которой уже начали разлагаться тела мертвых гигантов.

Куски Ковчега, разорванные ударом, раскидало в радиусе сотен километров от воронки, которую, бурля, заполнил океан.

Возле одного из таких обломков, похожего на скалу, и произошло то событие, которое потом останется жить в легендах.

Из черного как ночь разлома, который пересекал бесформенный кусок искусственной планеты, на поверхность подсыхающей грязи уже выбралось небольшое количество животных. Все они боязливо прижимались к земле, настороженно нюхая горячий воздух и совершенно не обращая внимания друг на друга. Им было страшно, и ужас читался во влажных испуганных глазах.

Вслед за животными из расселины выбрался человек. Им был старик со спутанной бородой, в испачканной одежде и с таким же безумным взглядом, как у появившихся незадолго до него животных.

Опасливо спустившись на землю, он попробовал ногой подсохшую корку грязи, растерянно огляделся по сторонам и замер.

Одно из животных, заметив его, со всех ног бросилось к человеку и громко, радостно заблеяло, прижавшись к его ногам.

Старик потрепал по вьющемуся загривку прильнувшую к нему овцу. Взгляд старца был устремлен к кровавому диску встающего над горизонтом солнца.

Он не видел, как за его спиной из расселины выбрался могучий воин, который вел в поводу перепуганного цефала. Над головой воина с громкими криками металась ушастая тварь с широкими кожистыми крыльями.

Подойдя к старику, воин огляделся по сторонам, задержал свой взгляд на багровом шаре встающего солнца и вдруг хрипло спросил, положив свою могучую руку на плечо старика:

— Как тебя зовут, отец?

Старик вздрогнул, повернул голову, испуганно глядя на воина, а затем ответил, признав в Бриане того, кто руководил ими во время конца света:

— Ной… Меня зовут Ной, сынок…

Овца жалобно заблеяла, отчаянно прячась меж ног человека.

— Смотри, отец, теперь это наш Мир, — произнес Бриан, продолжая смотреть на встающее солнце. — И помни, что кто–то отдал жизнь за то, чтобы мы могли ступить на эту землю…

Имя Ноя останется в веках.

А тот, о ком говорил Бриан, вернется сюда спустя три миллиона лет, чтобы увидеть, кто же остался жив, как сложились судьбы различных рас, которые нес в своем чреве Ковчег.

Люди дадут ему совсем другое имя.

Спустившись на Землю, он скажет им:

«ДА НЕ УБИЙ».

Май 1999‑го — февраль 2000 года.

г. Псков.

Адрес автора в Интернет:www. Livadnyy.ru

Марина и Сергей Дяченко