— Какая ошибка? — спросила она, но все так же недоверчиво, замкнуто.
— Никакой. Я тоскую по нашим спорам.
— Знаю. Работа в навигации… она просто не отпускает от себя.
Она глядела на него, но не видела. Этого Луис перенести не мог.
— Вот так. Просто… поделился тревогами, как говорят на уроках мира. Спасибо, что уделила время.
Он уже стоял в дверях, когда Синь проронила:
— Луис?
Он остановился, не оглядываясь.
— Нам еще обязательно надо будет об этом поговорить.
— Ладно. Ты не волнуйся.
— Мне надо обсудить это с Хироси.
— Хорошо, — бросил Луис и вышел в коридор.
Ему хотелось уйти — ни в коридор 4–4 и ни в один из знакомых коридоров, ни в одну из комнат, ни в одно из ведомых мест. Но неведомых мест в корабле не было. Не было во всем мире.
— Я хочу наружу, — прошептал он себе. — Вовне.
В тишину, во тьму, вовне.
В рубке
— Передай своему другу, чтобы не паниковал, — проговорил Хироси. — Ангелы не контролируют положения. Пока это делаем мы.
Он вернулся к работе.
— Хироси?
Он не ответил.
Она постояла немного рядом с его креслом, у навигаторского пульта, глядя на единственное на «Открытии» «окно» — метрового поперечника экран, на котором данные с эпидермальных датчиков преобразовывались в видимую картину. Тьма. Яркие точки, и тусклые точки, и мгла — окрестные звезды и клочок далекого галактического диска в нижнем левом углу экрана.
Школьников–третьеклашек приводили сюда, чтобы показать «окно».
Когда–то приводили.
«Это правда то, что нас ждет впереди?» — недавно спросила она у Тео, и тот ответил с улыбкой: «Нет. Кое–что уже позади. Это фильм, который я сделал. Так бы выглядело небо, если бы мы держались графика. На случай, если бы кто–то заметил».
Сейчас, глядя в «окно», она вспомнила фразу Луиса — ВН. Виртуальная Нереальность.
Она заговорила, не глядя на Хироси:
— Луису кажется, что ангелы владеют положением. Тебе кажется, что ты владеешь положением. Мне кажется, что ангелы завладели тобой. Ты не осмеливаешься сказать людям, что мы обогнали график на десятки лет потому, что тебе кажется, что, если узнают об этом архангелы, они захватят корабль и изменят курс, мы пройдем мимо планеты. Но если ты так и будешь скрывать правду, они точно будут у власти в тот день, когда мы достигнем планеты. Что ты собираешься сказать им? «Сюрприз! Мы прилетели!» И ангелам останется заявить: «Это бред безумцев, они ошиблись в расчетах и пытаются скрыть это. Мы не на Синдичу — до нее еще сорок лет, — это другая звездная система». Они захватят Рубку, и мы полетим дальше. И дальше. В никуда.
Последовала долгая пауза — такая долгая, что Синь решила, будто он не слушал ее и не слышал.
— Последователей Пателя очень много, — прошептал Хироси. — Как обнаружил твой друг… Это было непростое решение, Синь. У нас нет никакой власти, кроме установленных фактов. Реальность против фантазии. Когда мы прибудем, когда выйдем на орбиту, мы сможем сказать: «Вот планета. Она настоящая. Наша работа — высадить на нее людей». Но если мы скажем сейчас… четыре года или сорок — нет разницы. Люди Пателя очернят нас, заменят, сменят курс и… как ты и сказала… полетят в никуда. К «Благодати».
— Как ты можешь ожидать, что тебе поверят, что тебя поддержат, когда ты лжешь людям до последней минуты? Простым людям. Не ангелам. Что тебя оправдывает в твоей лжи?
Он покачал головой.
— Ты недооцениваешь Пателя, — промолвил он. — Мы не можем оставить единственного своего преимущества.
— А я думаю, что ты недооцениваешь людей, которые могли бы поддержать тебя. Недооцениваешь… и презираешь.
— Давай не переходить на личности, — неожиданно сурово оборвал он.
Синь вскинула голову.
— Личности?
Пленарный совет
— Благодарю, председательница. Мое имя — Нова Луис. Я прошу Совет обсудить созыв ad hoc комитета по религиозной манипуляции, в целях расследования изменений в учебном расписании, доступности определенных материалов в архивах и отделе кадров, а также состава перечисленных на экране четырнадцати комитетов и совещательных органов.
Тут же вскочил на ноги 4‑Феррис Ким:
— Согласно Конституции, комитет по религиозной манипуляции может быть созван только для расследования «выборов или решений законодательного органа». Школьное расписание, материалы архивов и отдела кадров, а также состав перечисленных советов и комитетов не могут быть определены как законодательные органы, а потому расследованию не подлежат.
— Это решит конституционный комитет, — проговорила председательствующая на собрании Ума.
Луис поднялся снова.
— Учитывая, что упомянутой религией является исповедание Благодати, могу я предложить Совету учесть возможные предубеждения членов конституционного комитета, поскольку пятеро из шести его членов являются последователями Благодати?
Снова вскочил Феррис.
— Исповедания? Религии? Что за непонимание мы видим здесь? В нашем мире нет религий или вероисповеданий. Это слова — лишь эхо древней истории, разделяющих нас ошибок, давно оставленных в прошлом. — Басистый его голос елейно смягчился. — Назовете ли вы воздух «исповеданием», доктор, потому что дышите им? Назовете ли жизнь «верой», потому что живете ею? Благодать суть основа и цель нашего бытия. Иные из нас радуются сему знанию, другим же сие только предстоит. Но здесь нет религий, нет соперничающих доктрин. Все мы объединены в братстве «Открытия».
— А в Конституции записано, что целью «Открытия» и всех его обитателей является совершение межзвездного перелета к определенной планете, изучение этой планеты, по возможности — колонизация и отправка информации о ней на изначальную планету — Дичу, Землю. И всех нас объединяет решимость достичь этой цели. Не так ли, советник Феррис?
— Безусловно, заседание пленарного Совета — не место для игры ума и теоретических обсуждений, — отозвался Феррис с легким укором, обернувшись к председательствующей.
— Обвинение в религиозной манипуляции — не игра, советник, — отрезала Ума. — Я обсужу этот вопрос с группой экспертов. И он будет включен в повестку дня следующего заседания.
Похлебка сгущается
— Ну, — заметил Биньди, — мы определенно плеснули помоев в суповой котел.
Они занимались на беговой дорожке. Биньди одолел двадцать кругов, Луис — пять, но уже сбился с шага и дышал тяжело.
— С хлебовом Благодати, — прохрипел он.
Биньди сбавил шаг. Луис остановился, хватая ртом воздух, и постоял минуту, астматически сипя.
— Проклятье, — выдавил он.
Они двинулись к скамейке за полотенцами.
— Что сказала Синь, когда ты с ней говорил?
— Ничего.
— Знаешь, — помолчав, заметил Биньди, — эти, в Рубке и в команде советников Умы, — они не лучше архангелов. Только между собой общаются. Они, как архангелы, стали кликой.
Луис кивнул.
— А мы, получается, третья группировка, — отозвался он. — Фракция помоев. Похлебка густеет. Древняя история повторяется.
Великое увеселение 88‑го дня 161 года
Через два дня после того, как пленарный Совет объявил о созыве комитета по религиозной манипуляции для расследования случаев идеологической дискриминации в учебных программах, а также уничтожения и искажения информации в архивах и отделе кадров, Патель Воблаге призвал к Великому увеселению.
Теменос был забит народом. «Должно быть, так было в день похорон 0‑Ким», — говорили все.
Старик поднялся на трибуну. Смуглый, без единой морщинки, лик его — череп просвечивает сквозь тонкую кожу — явился на каждом экране, в каждом жилпространстве.
Патель Воблаге воздел руки, благословляя толпу, и толпа вздохнула — точно ветер пронесся по лесу, хотя никто здесь не слышал, как вздыхает ветер в лесу, не слыхал иного голоса, кроме голосов людей и машин.
Речь Пателя Воблаге длилась почти час. Поначалу он говорил о важности учения и следования законам жизни, положенным в основу Конституции и преподаваемым в школах. Он страстно заверял, что лишь скрупулезное следование этим правилам может привести к миру, справедливости и всеобщему счастию. Он говорил о чистоплотности, о переработке, о родительстве, о спорте, об учителях и обучении, о дополнительных уроках, о важности таких неброских профессий, как лаборант, почвенник, нянюшка. Расписывая счастье, которое можно найти в «скромной», по его определению, жизни, Патель словно помолодел, темные глаза его сверкали. «Благодать, — говорил он, — разлита повсюду».
Это и стало главной темой его речи: корабль по имени «Открытие», корабль жизни, летящий в смертной бездне, — сосуд Благодати.
Внутри корабля человеку даны законы, и правила, и обычаи, следуя которым, любой смертный может, научившись гармонии и счастью, прийти к пониманию Истинного Назначения.
— Смерти нет! — говорил старик, и снова над лесом столпившихся в круглом зале пронесся вздох. — Смерть — это ничто. Смерть — пустота. Смерть — иллюзия. Жизнь есть все. Наши судьбы движутся вперед, все вперед, прямо и не сворачивая, по курсу на жизнь вечную, к радости и свету. Мы зародились во тьме, в боли, в страдании. И наши предки на той черной земле зла, в этом месте ужаса, познали в мудрости своей, где суть истинная жизнь и истинная свобода. Они отправили нас, детей своих, вперед, прочь от тьмы, земли, тяготения, отрицания, в вечный путь к вечному свету.
Он благословил собравшихся снова, и многие подумали, что проповедь окончена, но, будто подстегнутый собственными словами, Воблаге продолжил:
— Не обманывайтесь в истинной задаче нашего путешествия, цели наших жизней! Не примите за реальность символ и метафору! Не для того предки отправили нас за этим открытием, чтобы вернуть к истоку. Не для того освободили от тяготы, чтобы вернуться к тяготению! Не для того освободили нас от земли, чтобы обречь на землю иную! Это буквализм — научный фундаментализм — чудовищная близорукость мысли! Мы зародились на планете, во тьме и убожестве — да! — но не в том наша цель! Как может быть так?