— Теперь ты понимаешь, куда я привел тебя?
— Ты прыгнул за пределы видимого горизонта, — произнес Кьатай. — Отодвинул пространство так далеко, что свет от остальной вселенной просто не успел дойти до нас. Теперь мы изолированы от остальных частей реальности. Можно даже сказать, что мы в некотором смысле представляем теперь независимую вселенную.
— Так что, этого они боялись? И ты вместе с ними?
— Того, что скалярный привод в потенциале может стать оружием ужасающей мощи? О, да. Возможность откинуть любого врага за пределы досягаемости. Изгнать их за грань вселенной, лишив возможности когда–либо вернуться назад.
— Да, я верю, что так и было, и даже верю в то, что ты сам действовал из чистого альтруизма, когда решил поучаствовать в этом ментальном геноциде. Но мы совершенно не собирались использовать эту технологию в качестве оружия. Будь иначе, разве бы мы не попытались выкинуть вас?
На некоторое время во тьме более глубокой чем сама тьма установилось молчание.
— Может объяснишь?
— Лучше покажу еще кое–что.
Теперь математические расчеты требовали немыслимой точности. Скалярный генератор жадно пожирал материю кометы. Если ее останется слишком мало, чтобы вернуть их домой…
«Верь числам, Ога. Ты всегда им верил. Здесь, за пределами вселенной, ты можешь положиться только на них».
Он ничего не ощутил и не увидел кроме чисел, когда включил и выключил двигатель. На секунду он даже испугался, что расчеты его подвели и что это станет первой и последней ошибкой. И тут над темной глыбой льда засиял свет. Единственная яркая звезда сияла в абсолютной темноте.
— Что это?
— Я отправил единственный фотон за горизонт этого горизонта. Послал так далеко, что прорвал ткань пространства и времени.
— Так значит, я вижу…
— Свет творения. Это рождается целая новая вселенная. Еще один Большой Взрыв. Один парнишка как–то сказал мне: «Каждая частица будет так далека от остальных, что станет находиться в своей собственной, персональной вселенной. Это создаст бесчисленное множество одиноких вселенных». Объект таких размеров, как эта комета или наши тела, слишком велик. Но в случае единственного фотона квантовые флуктуации создадут новую, ждущую нас галактику.
Два человека в течение долгого времени смотрели новорожденный свет огненного шара, на поверхности которого рождались физические законы и бурлили первозданные силы.
«Вот теперь ты все понял», — подумал Ога. — «Это не оружие. Это выход. Способ избежать тепловой гибели. Здесь, за горизонтом, мы можем создавать новые вселенные, а за ними — еще и еще. Разум сказал свое последнее слово. Мы не умрем в холоде и во тьме».
Он ощутил прикосновение лучика, исходящего от юной вселенной, и произнес:
— Полагаю, нам стоит вернуться назад. Если мои расчеты верны — а, к слову сказать, погрешность довольно велика, — эта огненная сфера скоро пройдет транзитивную фазу, и тогда высвободятся темные энергии и начнется стадия катастрофически быстрого расширения. Сомневаюсь, что будет разумным остаться здесь и испытать на себе все то, что сопровождает молодость вселенной.
На полноватом лице Кьатая возникла улыбка.
— Тогда тащи меня домой. Устал я чувствовать себя богом.
— А разве мы боги?
Кьатай кивнул.
— Думаю, да. Вот только я предпочту снова стать человеком.
Ога вспомнил все свои личности и жизни, тела и облики. Плоть, вначале обремененная множеством самостей, а потом — только одной, собравшей в себе весь опыт и память. Он был жидким, был кораблем, был нанотехнологическим зверем. И он устал, безумно устал от того, что одинок в этой вселенной, что его отделяют века от всего того, что он когда–то знал и любил. У него остался только его враг.
— Теяфай — плохое место для детей.
— Согласен. Надо восстановить Тей.
— На это уйдут века.
— Нам помогут Родители Эо Таэа. У них полно времени.
Кьатай рассмеялся.
— Похоже, мне придется тебе довериться, да? Черт, я мог разнести тебя вдребезги, расщепить на атомы. А ты берешь и создаешь целую вселенную…
— А Враг? Они могут вернуться.
— Ты будешь готов встретить их, как был готов ко мне. В конце концов, я ведь по–прежнему один из них.
Поверхность огненной сферы вдруг начала расширяться более активно, а ее свет потускнел.
— Пора убираться, — сказал Кьатай.
— Да, — ответил Ога. — Возвращаемся домой.
ОГА ВЕРНУЛСЯ.
Роберт Рид«КАМУФЛЯЖ»[136]
I
Этот человек мужского пола жил здесь уже около тридцати двух лет. Соседи по авеню считали его бобылем, порой вспыльчивым, но никогда не хамящим без причины. Не многие имели возможность познакомиться поближе с его черным юмором и убийственным интеллектом, который, по слухам, угадывался во взгляде его темно–карих глаз. Ценители красоты утверждали, что мужчина не особенно привлекателен: лицо, мол, слегка асимметрично, шелушащаяся бугристая кожа жирновата, а каштановые волосы выглядят так, словно он собственноручно обкорнал их тупым ножом. И все же, если верить праздной болтовне, эта грубоватая внешность вызывала интерес некоторых дам. Для человека он был не слишком крупным экземпляром, зато многие считали, что мужчина отличается крепким телосложением, — возможно, из–за того, что он ходил выпрямив спину, расправив плечи и слегка наклонив голову, словно разглядывая что–то с большой высоты. Кое–кто высказывал предположение, что он родился в мире с высокой гравитацией, поскольку старые привычки, как известно, бессмертны. Или, быть может, это тело не являлось его настоящим телом, а душа все еще тосковала по тем дням, когда хозяин был великаном. Вокруг прошлого мужчины строились бесконечные предположения. Естественно, у него имелось имя, и все его знали. Обладал он и подробной биографией, которую без труда можно было найти в общедоступных источниках. Но, кроме того, существовала по меньшей мере дюжина альтернативных версий его прошлого и пережитых им невзгод. Его называли и поэтом–неудачником, и чертовски успешным поэтом, и беженцем, ускользнувшим из некой политической заварухи, — и, конечно же, не обошлось без намеков на криминал. Сомнений не оставляло только его вполне стабильное финансовое положение, но вопрос, откуда к мужчине текут денежки, являлся предметом горячих споров. Некоторые твердили, что дело в привалившем счастливчику наследстве. Другие делали ставку на удачу в азартных играх или прибыльные инвестиции в отдаленные колониальные миры. Как бы то ни было, загадочный человек мог позволить себе роскошь ничегонеделания, а за годы проживания на этой уединенной улочке он не раз помогал соседям безвозмездными ссудами, а иногда и кое–чем посущественнее.
Тридцать два года — не так уж и много. Тем более для существа, запросто путешествующего меж звездами. Большинство пассажиров Корабля и весь экипаж относились к нестареющим, вечным душам, стойким, не подверженным болезням, с усовершенствованным разумом, отличающимся стабильностью и глубочайшей памятью, готовой вместить миллион лет комфортного существования. Вот почему три десятилетия немногим отличались от вчерашнего дня, и вот почему еще век–другой, а то и все двадцать, местные будут называть своего соседа новичком.
Так уж устроена жизнь на борту Великого Корабля.
Миллионы таких же, или почти таких, проходов–авеню прорезали судно. Некоторые улицы, те, что покороче, можно было пройти за день, другие же не прерываясь тянулись на тысячи километров. Многие пустовали, оставаясь такими же темными и холодными, как в тот момент, когда люди обнаружили Великий Корабль. Но прочие дали приют пробудившим их людям и всяческим странноватым чужеземным пассажирам. Кто бы ни построил корабль — а была это, вероятно, древняя, давно вымершая раса, — судно, бесспорно, предназначалось для обитания самых разнообразных организмов. Другого звездолета, подобного Великому Кораблю, просто не. существовало: огромного, больше многих планет, необычайно надежного, переживающего эры в кружении между галактиками, и приятного на вид едва ли не каждому глазу.
Богатейшие жители тысяч миров буквально разыгрывали в лотерею удовольствие погрузиться на борт этого сказочного корабля, чтобы совершить полумиллионолетний межгалактический круиз. Даже самый бедный пассажир, проживающий в крохотной «каютке», глядя на величие своего грандиозного дома, чувствовал себя особенным, счастливым и благословенным.
Длина авеню, о которой идет речь, была почти сто километров, а ширина — около двухсот метров. Шла она слегка под уклон. Сточные воды неглубокой певучей рекой текли по гранитному полу цвета соли с перцем вот уже пятьдесят тысяч лет, выточив в камне канал. Местные возводили над ручьем мосты, а вдоль берегов расставляли кадки и горшки с землей, имитирующей почву бесчисленных миров, в которых что только не росло, — так что было где побаловать ноги. Большой горшок торчал и перед дверями мужчины — сосуд из керамической пены, стянутый отполированным до блеска ободом, клумба площадью в одну десятую гектара. Едва прибыв сюда, мужчина вытравил старые джунгли и посадил другие; впрочем, он явно не питал склонности к садоводству. За новыми растениями никто не ухаживал, их нещадно теснили сорняки и прочие зеленые самозванцы.
Вдоль края горшка тянулась неровная кайма льянос вибра — инопланетного цветка, известного своими дикими навязчивыми песнями.
— Надо бы выполоть этот сорняк, — говорил мужчина соседям. — Ненавижу шум.
И все же он не выдергивал ни сами ростки, ни маленькие голосовые коробочки. А после десятилетия–другого подобных жалоб соседи начали догадываться, что мужчина втайне наслаждается сложными, абсолютно чуждыми человеческому уху мелодиями.
Большинство его соседей являлись разумными, полностью автономными машинами. В начале путешествия эта улица была сдана в аренду благотворительному фонду, в задачу которого входило обеспечение жильем и средствами к существованию освобожденных механич