– Белла, это всего лишь сведения третьей стороны. У нас нет ни единого клочка информации, который бы не вызывал сомнения.
– То есть вы будете спокойно сидеть и смотреть, как мы умираем?
– Этого я не говорил. Я сказал всего лишь, что нужны более веские доказательства, чем находящиеся теперь в нашем распоряжении. Не считай, что Маккинли и остальным наплевать. Они уже делают все возможное, чтобы защитить вас от «вырвавшихся».
– Я напугана.
– Я тоже. И давно так не боялся.
Он осторожно коснулся ее руки.
– А теперь мне нужно вернуться к «фонтаноголовым». Они стали очень добрыми друзьями, и я не могу позволить им смотреть в эту пропасть одним. Когда придут «вырвавшиеся», я хочу быть с «фонтаноголовыми», что бы ни случилось.
– Что делать с «мускусными собаками»? Ты можешь предложить хоть что-нибудь действенное?
– Хотел бы. Но я хорошо знаю нашу историю. И понимаю, что произойдет тогда.
– И я понимаю, – проговорила она обреченно. – Джим, я знаю, что произошло после Порога. И знаю, что слишком сильное оружие чуть не сделало с человечеством.
Впервые за многие годы Белла поняла, что поразила Джима и застигла врасплох. И зло обрадовалась, но и огорчилась в то же время.
– Как ты можешь знать? – выдохнул он.
– Могу. Мне рассказал кое-кто.
– Кто же?
– Подруга по имени Хромис Сон-Трава Шалашник.
Он закрыл глаза, и Белла ощутила, как оживает в его голове колоссальная, древняя, нечеловеческая память.
– Политик? Конгресс Кольца Линдблада?
– Она нашла меня. И я знаю все.
Он посмотрел на Беллу, удивленный и опечаленный:
– У меня появились подозрения, когда ты сказала, что эта Структура – не вблизи Спики. С тобой определенно пообщался кто-то сведущий. Как еще ты могла узнать, насколько далеко мы забрались?
– Думаю, я смогу довериться ей, если дела пойдут скверно.
– В свое время Хромис считали мудрой. Но, Белла, ты ведь не знаешь ее. Тебе известна лишь тонкая тень, посмертная маска. Ее призрак, вероятно считающий, что хочет добра тебе…
– Возможно, она – все, что у нас теперь есть.
Белла стояла в секретной, усиленно охраняемой лаборатории под Крэбтри, у черного куба. Казалось, прошло много месяцев с тех пор, как она впервые притронулась к нему. После того как Хромис вошла в ее голову, у Беллы не было причин вновь посещать куб. Она приказала прекратить все исследования, а ученых, занятых ими, распределила по другим проектам. Сенсоры и датчики убрали. Куб более не вращался. Он уже не притягивал, не создавал ощущения того, что ищет прикосновения. И выглядел не более живым, чем вырезанный и отполированный кусок угля.
– Меня всегда интересовало, что произошло бы, случись мне умереть. Если куб запрограммирован реагировать лишь на мою ДНК, никто другой…
– А, это не важно, – отмахнулась Хромис. – Честно говоря, мы считали ваши шансы найти куб практически нулевыми. И всегда полагали, что лишь ваш далекий потомок сможет обнаружить наше послание.
– Но где гарантия того, что я сумею передать свою ДНК? И какой прок был бы моим далеким потомкам от куба, который невозможно использовать?
– Мы посчитали, что это не станет препятствием для них. По нашему мнению, они наверняка сохранили бы вашу кровь либо хотя бы релевантный образец ДНК как символ и память. Вряд ли им стоило бы больших затрат сохранить часть вас на случай, если ДНК вдруг понадобится.
– И это обмануло бы куб?
– Речь идет не про обман куба, а про возможность дать ему решить, в надежных он руках либо нет. Если он распознает фрагмент нужной ДНК, то посчитает, что попал по назначению.
– А если бы они не сохранили мою ДНК? – задумчиво спросила Белла.
Эксфорд посмотрел на нее удивленно, но заинтересованно – со стороны разговор с собой, вероятно, выглядел весьма забавно.
– Все же они были бы вашими потомками. И при должном старании смогли бы восстановить вашу ДНК.
– Но ведь у меня пока нет детей.
– Время еще есть. Кроме того, ваши люди любят вас. Уж поверьте мне, они непременно сохранят вашу частицу. Вы только посмотрите на нас. Мы же сумели отыскать образец вашей ДНК.
– Я вот все думала – где?
– Было непросто, – призналась Хромис. – В те времена, когда вы отправились в полет, ваша ДНК сохранялась во множестве мест: медицинских, страховых и тому подобных базах данных, но к той поре, когда Конгресс Кольца Линдблада решил осуществить мемориальный проект, все древние хранилища данных и их содержимое были давно утеряны. Нам пришлось проявить… хм, изобретательность.
– Какую же?
– Мы раскопали плато Синай на Марсе – место, где умер ваш муж.
– Гаррисон? – спросила Белла изумленно. – Но его останков так и не нашли!
Хромис не смогла удержаться от самодовольной улыбки:
– А мы нашли. Они оказались глубже, чем кто-либо предполагал, и разбросаны по территории гораздо больше ожидаемой. Когда мы обнаружили останки Гаррисона, уже миновали две попытки марсианского терраформирования. Но все же мы отыскали достаточно материала для работы.
– Но я же не Гаррисон.
– Нет. Но вы дали ему прядь своих волос. И она осталась с ним. Он носил ее в скафандре – надежно упакованной в перчатке. И прядь пережила эти годы, все эпохи, ожидая нас.
– Господи!..
– Белла, он хорошо позаботился об этой пряди. Должно быть, очень сильно любил вас.
Позднее она наблюдала за тем, как посольство разбилось на сотню блестящих осколков, – будто стая сверкающих рыб бросилась внезапно врассыпную, завидев хищника. Осколки упорядочились в слегка неправильную мерцающую структуру и понеслись в направлении открытых ворот отсека. Они достигнут их менее чем за час и встанут против «вырвавшихся».
Белла подумала о Джиме Чисхолме – вернее, о том, в кого он превратился, – и представила, как он отправился в бой, ведомый гордостью и долгом перед инопланетными друзьями. Храбро. И трогательно. Но все же как далеко он ушел от человеческой природы, чтобы настолько привязаться к «фонтаноголовым», а может, и полюбить их? Конечно, люди очень обязаны им за многие дары. «Фонтаноголовые» всегда были надежными и верными союзниками. Но признательность и уважение – отнюдь не симпатия. Белла ощущала себя слишком хрупкой, маленькой, ограниченной, чтобы просто вообразить любовь к «фонтаноголовым».
Невозможно представить, что Джим Чисхолм преодолел хотя бы часть пропасти между людьми и чужаками. И отдалился от людей, ступил на неведомую землю без примет, ориентиров и даже желания исследовать ее. Пусть ему и его друзьям повезет, но если Джим не вернется, едва ли Белла слишком расстроится. Она уже попрощалась с ним, причем давным-давно.
Вместо печали она ощущала нечто очень странное, давно ею не переживаемое и теперь кажущееся экзотическим и ярким, словно неведомая пряность. Но все же это чувство было знакомо.
Это душевный покой, и пришел он отнюдь не из-за Джима и инопланетян.
После стольких десятилетий она наконец смогла подумать о Гаррисоне без тяжелой и мертвящей горечи. Исчез комок, подкатывавший к горлу. Когда Гаррисон ушел в свой последний полет на Марс, Белла разругалась с любимым мужчиной по дальней связи. А он простил ее. Даже падая, когда корабль загорелся от трения об атмосферу, Гаррисон нашел время подумать о любимой, о том, как она почувствует себя, услышав о его смерти, и спрятал прядь ее волос в перчатку, крепко зажал – оставил знак того, что все в порядке, ссора забыта, он все еще любит Беллу. Записать прощальное послание он не мог, но послал ей кое-что более материальное, надеясь, что его тело отыщут. А оно восемнадцать тысяч лет лежало под марсианской почвой, над ним лили дожди, приходила засуха, по равнинам разливались реки и океаны, затем отступали, небо становилось голубым, испещренным облаками, а после возвращалось к разорванной ветрами, лишенной облаков марсианской охре. Цикл перемен повторялся, рождались и распадались империи, человечество двинулось к звездам и стало чем-то странным и прекрасным, частью чего и явилась Хромис. И вот это послание. Лично для нее. Словно дань памяти и прошлому. Оно пересекло немыслимые пространства и времена, в сравнении с которыми пропасть в восемнадцать тысяч лет – всего лишь мгновение.
Послание отыскало Беллу. Круг замкнулся. Не смешно ли: во всей огромной человеческой мудрости, принесенной Хромис, для Беллы стало по-настоящему важным только одно, такое человеческое воспоминание. И теперь казалось, что раньше она лишь билась лбом о стену. Сколько завязавшихся отношений окончилось ничем, сколько мужчин она так и не подпустила к себе, потому что старая боль шевелилась в груди.
А с этим локоном… будто прошлое разрешило будущее. Белле не нужно забывать Гаррисона, но теперь можно идти вперед, зная: когда они расстались, когда Вселенная забрала мужа – он по-прежнему любил Беллу.
Ее окутало спокойствие. Такое воцаряется после землетрясения, сбросившего накопившееся напряжение. Как радостно и тихо! Хотелось просто наслаждаться покоем, ничего более не делая, обдумывать радостно открывшиеся возможности. Но облегчение пришло как раз тогда, когда всему миру угрожала гибель. Еще повезет, если к вечеру останешься в живых.
Вселенная такая: кажется, победил, нашел возможность отправить послание в бутылке за половину вечности, но она всегда найдет способ посмеяться последней.
Чисхолм вызвал ее по каналу посольства:
– Белла, мы достигнем ворот через полчаса. Сенсоры Союза указывают, что «вырвавшиеся» – еще за один отсек от нашего. Но продвигаются быстро. Похоже, они решили драться.
– А вы выиграете бой?
– Во всяком случае, мы им наставим таких синяков, что запомнится надолго. Но если мы не выстоим и остальные члены Союза не успеют вовремя… – Он смолк, но нашел силы продолжить: – Многого обещать не могу. Но мы оставили небольшой спасательный корабль на «железном небе».
– Я знаю, – ответила видевшая его Белла.