— Я не могу решать за тебя, — сказала Дирив.
— Я и не прошу. Кроме того, я уже решил.
Каренон задумчиво произнес:
— Насколько я понимаю, если бы я все же надумал остановить тебя или попытался сообщить обо всем моим несчастным рабочим, у тебя нашлись бы возможности это предотвратить, У него за спиной, за темными холмами огромного некрополя, первые лучи солнца коснулись пиков Краевых Гор.
Йама ответил:
— Я не стану вас принуждать, но надеюсь, вы поможете мне по доброй воле.
26. И ДО КОНЦА СВЕТА
Как-то в начале зимы леопард унес козу. Это была пегая козочка, которая за свою недолгую жизнь принесла шестерых прекрасных здоровых козлят, и только один из них оказался самцом. Зима обещала быть трудной. Дожди шли больше декады, потому-то Беатрис так долго не переводила коз с поросшего колючими кустами летнего пастбища на зимние делянки. И скорее всего эти же дожди выгнали леопарда с его обычных охотничьих угодий в хвойных лесах среди гор. У ручья на краю пастбища Беатрис обнаружила отпечатки его лап, но никаких следов козы, ни одной капельки крови. Она сообщила новость Озрику и добавила, что тут уж ничего не поделаешь, потом спросила:
— Почему ты плачешь, друг мой? Ведь это всего-навсего коза.
— Это знак.
Беатрис сняла мокрый плащ и повесила его на крючок у кухонной двери. Кончики ее белых пушистых волос промокли. Она намотала их на свои сильные, умелые руки и выжала воду прямо на каменный пол.
— Это знак, который показывает, что другим козам этой зимой достанется больше корма, а у нас весной будет меньше молока.
— Скоро это начнется. Он придет к нам…
Беатрис бросила на него острый взгляд.
— Мальчик.
— Да. Будущей весной.
— Значит, мы точно не увидим Дирив до тех пор. Она не захочет ехать из Эолиса к самому началу подземной дороги в такую погоду. А я тоже не рискну посылать голубей в ненастье. Но не беспокойся, у нас достаточно времени, чтобы объяснить ей, как надо действовать. Друг мой, что еще?
Озрик выглядел огорченным, взволнованным и ослабевшим. Казалось, в последние дни его разум постоянно цепляется за какую-нибудь незначительную мысль. Он вдруг замечал, что находится на вершине башни, в одном из маленьких садиков с каменными стенами, и не помнил, пришел ли он собрать овощи или полить грядки.
— Что я скажу ему, жена?
— Когда настанет время, ты вспомнишь. Иначе не может случиться. Будет то, чему суждено быть.
Озрик следил, как жена возится на кухне. Она развела огонь, за которым он забыл проследить, пока она под холодным дождем ходила навещать оставшихся коз. Ветер задувал в узкие окна. Хлопнула отошедшая ставня. Левая сторона лица заныла, как всегда бывало в холодную, сырую погоду. Но им здесь хорошо, на зиму приготовлено множество консервированных овощей, мешки сухих бобов, дикого риса, выменянного у местных горцев на сыр из козьего молока. Они будут спать в нишах по обе стороны очага. А весной…
Озрик снова начал плакать, всхлипывая от горя. Он слишком слаб, слишком стар и растерян. Он уже старше, чем Брин, а Брин считал себя очень старым. Он спит теперь больше половины суток и не может работать дольше часа, а потом ему приходится отдыхать не менее двух часов. Он не может в точности припомнить, что должно случиться, но знает, что это очень важно, и он обязан вспомнить каждую мелочь. Он должен сказать мальчику достаточно, но все же не слишком много.
Беатрис заметила, что муж расстроился, и приготовила ему чай из ромашки. Она улыбнулась:
— Ну, сказал лис, в первый раз увидев виноград, что будем с ним делать?
— Я думаю, мне надо попытаться все вспомнить. Я перескажу еще раз эту историю. Я буду говорить, а ты, жена, записывай.
— Как я понимаю, ЭТО более важно, чем полсотни дел, которые мне надо переделать до того, как зима начнется по-настоящему.
— Это важнее всего на свете.
Размышляя об этом, Беатрис грела у огня руки. Наконец она сказала:
— Мы будем заниматься этим понемногу. Час или два в день. Мы уже старые, муж мой. Нам не следует переутомляться.
Озрик погладил ее длинные белые волосы. Она потянулась к его руке, как кошка. Он сказал:
— Мне надо обязательно дожить до весны, — Надеюсь, что дольше. Ну, с чего мы начнем?
Озрик глубоко задумался, потом сказал:
— Я думаю, лучше всего начать с момента, когда доктор Дисмас вернулся в Эолис из Иза. Тогда все началось по-настоящему. Но вообще-то можно выбрать любое место. Это же замкнутый круг, как река.
— Как река раньше, теперь не так. В последние… ах, я все время путаюсь с концами и началами этой истории.
— В том-то и дело, не имеет значения, где она начинается и где кончается.
— Разумеется, имеет. Начала так же важны, как и концы.
И наоборот. Нам действительно нужно все это записать, а то мы начнем в конце или где-нибудь в середине и никогда не разберемся что к чему.
— А может, начать надо как раз в середине. Большинство людей начали бы с младенца и мертвой женщины в белой лодке на Великой Реке. Но я считаю, начинать надо с козы и с того, как мальчик сюда попал.
— Вижу, мне прямо сейчас надо браться за перо и бумагу, — заметила Беатрис. — Пока я ищу их, подумай, что ты хочешь написать.
Почти вся зима ушла на то, чтобы записать эту историю.
Наконец они добрались до места, когда Йама вернулся домой в последний раз. И когда началась их собственная история, общая история мужа и жены.
— Ты помнишь, — ласково спросила Беатрис, — помнишь, как был возмущен отец Квин, когда мы ворвались к нему на рассвете, разбудили его и Ананду и потребовали, чтобы нас тут же обвенчали.
Озрик улыбнулся, — Ананда знал. Он сразу догадался, кто я такой.
Каренон заявил отцу Квину, что, если потребуется, он готов применить оружие, но свадьба должна состояться. Однако отец Квин заверил его, что в таких крайностях нет нужды. И все это время молодой служка, Ананда, не сводил с Йамы глаз, а потом больше не смог сдерживать свое любопытство и, не переводя дыхания, разразился целым потоком вопросов.
— Почему ты вернулся? Ты был в Изе? Что там случилось? Ты что, убежал от префекта Корина? Это он искалечил тебе лицо?
И так далее, и так далее, пока Йама не расхохотался.
— Я вернулся, потому что случилось нечто чудесное и ужасное одновременно, — объяснил он. — Скоро ты все поймешь, Ананда. Хотел бы я тебе все рассказать, но нет времени.
— Но ведь ты и правда уходил в Из.
— Да, да, уходил. И после множества приключений вернулся, но только тайно и на чуть-чуть. Эдил не должен знать. Никто не должен знать, кроме тех, кто находится в этой комнате.
Ананда улыбнулся:
— Как я рад снова тебя повидать!
Отец Квин прочистил горло, и Ананда проглотил следующий вопрос.
— Принеси-ка лучше масло, — приказал священник своему служке.
Все прошло очень быстро — в конце концов, это был всего лишь смешанный брак, так что церемония представляла собой скорее благословение, чем службу. Потом отец Квин открыл глиняный кувшин с вином, и пока они сидели за кухонным столом в доме священника, Ананде удалось выудить у Йамы еще кое-какие подробности его приключений. Он считал, что Йама прибыл прямо из Иза, и Йама его не разубеждал — времени не было.
— Я больше тебя не увижу, — проговорил наконец Ананда после слегка затянувшейся неловкой паузы.
— Думаю, это не так. Ты ведь останешься в храме.
Йама имел в виду, что, когда явится префект Корин, Ананду и отца Квина поместят под домашний арест. Храм принадлежит Департаменту, и он останется, когда Эолис будет сметен с лица земли. Но ничего этого Йама не мог рассказать Ананде.
— Конечно, — безмятежно ответил Ананда, — и стану священником после Квина. — Он искоса посмотрел на жреца, который беседовал с Дирив и ее родителями. Ананда наклонился поближе к Йаме и зашептал:
— Похоже, этот высохший кол меня переживет. Я до ста лет буду подметать наос и надраивать оракул, а вы с Дирив отправитесь тем временем. искать приключений. Уж ты-то наверняка.
— Мы будем жить вместе, — возразил Йама. — У нас будет маленький садик, козы, голуби. Но, думаю, не сразу. Я рад, что мы снова встретились, Ананда. Мне не понравилось, как мы расставались.
— Просто я раньше никогда не присутствовал на казни, — вспомнил Ананда. — Меня потом вырвало. Отец Квин просто взбесился от злости. Из-за того, что мне стало плохо, и потому что он узнал, что я нарушил пост.
— Фисташки, — рассмеялся Йама, вспомнив тот день.
Ананда ухмыльнулся:
— С тех пор я их не ем. Однако выпей еще вина.
— Наверное, уже время сказать благодарственную молитву, — возразил Йама. Он отвел Дирив в сторону и велел ей прощаться с родителями.
Потом как муж и жена они подошли к оракулу, где Йама ребенком так часто помогал эдилу выполнять длинные и бессмысленные ритуалы, входившие в его обязанности официального лица. К тому самому оракулу, где фантом Анжелы впервые отыскал Йаму, чем страшно напугал эдила, и тот безнадежно сломал механизм оракула.
Но он все еще действовал как пространственная щель. Йама и Дирив вошли внутрь и оказались далеко-далеко, в круглой камере, висящей над огромным залом глубоко в килевых породах мира. В длину зал был в сотни лиг. На полу его громоздились машины величиной в целые города. По стенам похожей на пузырь камеры вспыхнул свет. Открылись освещенные окна. Некоторые выходили в такие же залы во всех частях мира.
Из пустоты возник голос, приветствующий Йаму. Он спросил, что Йаме будет угодно сделать.
Так был сделан первый шаг к концу света.
Потом Йама вызвал корабль, и он провез их по временной петле, в которой сорок лет сжались в несколько дней, и они смогли увидеть конец света, а затем через пространственную щель нырнуть в далекое прошлое. Они появились в пространстве вблизи одной из звезд, о которых говорил Страж Ворот, когда Йама впервые вернулся в Слияние. Когда Хранители покинули галактику, эта звезда переместилась ближе к Слиянию.