й богемы смогли лишь один-два из десятка. Не нашлось у «звёзд» ни нужных навыков, ни желания к примитивному и грубому труду. Они даже не захотели просто перетаскивать что-либо с места на место. Особо упорствующих, криком добивающихся права на существование, – пристрелили, как бешеных собак.
Тут народ простой и грубый. Право на существование надо добиваться – молча. Делами. Поступками. Так – честно! А канючить – низко, мерзко. Повторяю ещё раз – по мнению вольного народа Пустоты. А мерзость – противна. Если мерзотник достал – его затыкали зарядом дроби или лучевым импульсом. Тут дикость – повальная! Вооружены и в боевой экипировке даже дети, не то что женщины! И переродившийся ДБ, после боёв и потерь – обновлённый и переименованный в СП – в стражей порядка – не видел таких преступлений. В упор не видел. Не считая их преступлениями. Вызывали труповозку и отправляли мерзость на перереботку. Хоть так будет польза!
Мир вольных вообще суров. Например, голодной смертью умирают сначала дети. Потом – женщина. И только потом – мужчина. Даже меня это коробило, ломало. Но это было по-своему логично. Потому как пока жив мужчина – есть шанс на выживание для остальных членов семьи. А потеря кормильца – однозначный каюк всем. И на работу принимают так же – сначала мужчин. У меня пока почти мужской коллектив. Рата и Асара – бойцы, доказавшие свою доблесть, не считаются. У нас даже кашеварят мужики. Попробуй кто-то протащить свою бабу мимо длинной очереди мужиков в отдел кадров – разорвут! У некоторых – ни одного рациона в семье, а ты – бабу тащишь! А жирно не будет? А харя от заряда дроби не треснет?
Мир вольных до оторопи рационален. И – жесток. Как радиация в вакууме межзвёздной Пустоты. Но не бесчувственен. Именно поэтому такое простое и естественное для меня действие, как горячие обеды для собственных сотрудников, нашло горячий отклик в их сердцах. А вот попытку организовать детское питание для всех детей без разбора – встретили рычанием диких зверей, злобными оскалами и обнажённым оружием. Оказывается, выжить должны только дети полезных для общества людей. Этакий естественный отбор. Для потерявших кормильца есть семья. Она же – клан. Клан заботится об оставшихся без попечения. Если родители ребёнка доказали, что их отпрыск имеет достойную кровь. И есть – приюты. Императорские, кстати. Откуда дети выходят пламенными паладинами, защитниками веры Основателя.
Потому мои пламенные речи, что они «всего лишь дети и наше будущее», канули в Пустоту. В вакуум. Даже без эха.
И как тут не соответствовать собственным сотрудникам? Пристрелят, как бродячую крысу! А я-то мечтал как Рейган – раздал задания, и на гольф! Куда там! Приходят ко мне с во-от таким «арбузом»! Закатывают его в мою бестолковку и смотрят с любопытством – «Ну, как, гражданин начальник, справишься? Или нового искать?» Такая вот у нас сложилась неоднозначная, но рабочая, обстановка. Потому пахали, как те самые Павки Корчагины в забое.
Не скажу, что было влом. Самому было интересно и увлекательно. Настолько, что погрузился в дела «Арлекина» с головой! Полностью растворился. Забыв обо всём, кроме графиков сдачи объектов, финансовых отчётов, калькуляций, графиков поставок сырья и оборудования, графиков сменности бригад, графиков переподготовки кадров и прочих сводок, постоянных, перетекающих друг в друга планёрок, переговоров, совещаний.
Но не всё так радужно в этом обществе, которое выстраивали теперь вольные на Стире. Кое-что меня жестоко вымораживало.
Например – тот самый бардак. Хаос, который был тут повсюду. За который их и назвали – Хаосом.
И их вечная холодная война всех со всеми. Любой сотрудник однажды утром мог не выйти на работу. И плакали все мои финансы, вложенные в кадровое повышение квалификации всех этих работяг! Потому что этого работника – нет уже. Грохнули потому что. Или соседи, или – СП. Правосудие тут скорое и не всегда – правое. Презумпция невиновности тут – фантастика. Более того – фэнтезя! А следственное действие – скорое. Исполнение наказаний – на месте. А приговоров тут два: достоин потребления воздуха или нет. За оскорбление и «мать-перемать» не пишут жалобу в СП. И даже не бьют в морду. Сразу стреляют. И тут, как в вестернах, прав тот, кто быстрее кольт выдёргивает из широких штанин и стреляет точнее.
От полного уничтожения этим обществом самого себя отгораживает только эфемерный и негласный кодекс. Крайне запутанный – для меня, но интуитивно понятный для всех вольных. А кодекс имеет в своей основе как раз ту самую веру, проповедник которой и сжёг моих соратников «очищающим пламенем». И это меня, атеиста православного, не может не вымораживать.
Я их искренне ненавидел. Фанатиков. Праведников, гля! Эти праведники тут – всюду! Как чёрные тараканы. Или просто мой неравнодушный взгляд цепляется к ним? Но должен признать, что именно эта их вера и удерживала вольный народ от самоаннигиляции. Более того, вынужден был констатировать, что именно вера и создала феномен вольного народа. Отличного от остальных народов огромного человечества. Внося некоторую упорядоченность в их общежитие, не только цементируя всех этих обитателей Пустоты, но и придавая им импульс саморазвития. Как личности, так и надличностных объединений, общностей. Делая их – народом.
Так что та структура общества, что принесли с собой вольные, мне разом и нравилась, и ужасала. И, если честно, хотелось бы разобраться во всём этом. И я – вникал. Параллельно работе. Вместе с работой. Потому как это было неразделимо. И поглотило меня, как пучина, без остатка. Там столько всего и сразу! Я весь погрузился в это восстановление Стиры и это самоустановление общественного устройства. Со всей силой и энергией своей «широкой русской души» стараясь повлиять на это дикое общество. Хотя бы в «Арлекине». А разве это легко? В общем, было не до далёких и отвлечённых тем. Заземлился так заземлился!
Потому вызов меня на орбиту, на станцию – был как удар кувалды в темечко. Снова проснулась паранойя. Вспомнил об их большой игре. С раздражением и злостью – вспомнил. С ненавистью!
И ещё вспомнил, с сожалением, что на станции ещё ремонт идёт в полный рост. Фактически станция – открытый космос. А я так и хожу в дырявом «Кабши», без шлема, лишь сняв скорлупу бронещитков. Глава корпорации с многомиллионным месячным оборотом – ходит оборвышем.
Но как-то было похрену. «Кабши» – удобный. В нём не жарко, не холодно, не трёт, не жмёт, не потеет, от разных случайностей строительных защищает. На что-то другое менять было как-то влом и недосуг. На другой «Кабши» бы – поменял. Но тут дело даже не в деньгах. Комплексы подобного класса просто не продаются. Ни за какие деньги. Своим мало. А я у Пса спросил какую-то хрень, до которой мог бы и сам допетрить, а не новый легендарный комплекс личной защиты производства корпорации «Затмение». Что ещё раз говорит о моей тупости. Несмотря на все три с лишним сотни очков счётчика интеллекта, разогнанного местными высокими технологиями.
Вот и кукиш мне с маслом, а не скафандр «Затмения», которое не занимается производством товаров военного и двойного назначения. Официально. А раз «Затмение» не производит «Кабши» – то и купить его невозможно.
За мной прислали орбитальный челнок и целое звено чемпионов. Наверное, чтобы не сбёг. От таких убежишь! За три метра ростом, в броне толщиной с ладонь! Вся раскрашена, как яйца товарища Фаберже. Не золотом и платиной. Резьбой, печатями, медалями, следами ремонта и адамантом. Звоню Ване, поворачиваю камеру так, чтобы были видны бойцы моего сопровождения, говорю:
– Вань, а Вань, ты бы подкачался, что ли?
Ваня посмотрел мимо меня тупым телячьим взглядом, отключился. Чтобы не слышать тот взрыв хохота, что породили мои слова. Вокруг меня всегда людно. Всем от меня что-то надо. И мне было лестно, что вся эта толпа очень напряглась при виде чемпионов. Особо грело, что они готовы были меня отбивать у великанов даже ценой своих жизней. А как умеют жертвовать собой вольные – я успел заценить. И это же – напрягало. Мне только бойни тут не хватало! А что снимает напряжение? Точно! Юмор. Шутка – самое то.
Ваня не обидится. Он только выглядит недалёким подгорным троллем. А вот кем он на самом деле является – отдельный вопрос. Как обычно и уже привычно – не имеющий ответа.
Когда взлетели – прилип к обзорным экранам. Второй раз я в космосе. Второй раз – восторгаюсь.
Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе —
видна.
Как сын грустит по матери, как сын грустит
по матери,
Грустим мы по Земле – она одна.
А звёзды тем не менее – чуть ближе,
но всё так же холодны.
…
Но снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева.
А снится нам трава, трава у дома —
Зелёная, зелёная трава!
Глава 6
– Уважаемый Вадим, – обратился ко мне один из бронированных великанов, – позвольте нам сохранить и использовать запись.
– Да пожалуйста! – махнул я рукой, смотря на приближающуюся громадину второй Звезды Смерти. Той, которую взорвали недостроенной в том кино. Только потом я догнал: – Запись чего? Песни? Я не настолько хорошо пою.
– Это красиво, – ответил мне другой великан.
Видя моё удивление, один из великанов снял шлем. Едва удержался, чтобы не воскликнуть: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!» Не лицо, а шрам на шраме. Как глаза уцелели? Старые-старые шрамы, ставшие складками кожи.
– Удивлён, что недалёкие вояки имеют представление о красоте? – спросил он.
– Немного, – не стал отрицать я. Тем более что у каждого своя красота. Какая «красота» у вас и для вас – «красота»? Один «художник» вон довольно крупный город сжег, одну из мировых столиц, посчитав, что это – красиво.
Ещё один великан снял шлем. Тоже вся морда шрамирована. И не художественно, а естественно, то есть безобразно.