испособлены для ведения навесного, штурмового огня. Если бы у казаков была приличная ракетная установка или пара планетарных штурмовиков, они бы выковыряли нас отсюда, как стоматолог мгновенно выдергивает гнилой зуб ультразвуковыми щипцами. А окажись поблизости стационарная батарея орбитальной обороны — вообще никакой военной хирургии не понадобилось бы, просто выжгли бы вместе с куском мироздания. Так что нам еще повезло, мы пока держались и даже отбили две не слишком активные атаки. Я сильно подозревал, что противник не проявляет излишней инициативы, как раз дожидаясь приличной ракетной установки или пары штурмовиков.
Это подозрение было не только у меня. В общем и целом — картина, лишенная оптимистического взгляда в будущее…
Сколько нас оставалось? Четырнадцать человек. Или — боеединиц, как вам угодно. Из моего, можно сказать, бывшего взвода уцелели Цезарь, Рваный, Педофил… Оказалось — очень упорный господин, видимо, в силу обстоятельности сумасшествия характера… И Щука, она тоже, к счастью, уцелела… Я думал о ней отдельно, как-то не хотелось смешивать ее со всеми. Теперь я уже отчетливо понимал, что просто сожалею в глубине души о том, что у нас могло бы быть с нею и чего, наверное, уже не будет…
Оставшиеся девять человек были из других взводов и рот, в основном — бывшие солдаты, те, кто научился не только стрелять, но и выживать в бою… Вот и весь личный состав бывшего штрафного батальона «Мститель».
Пестрый со своими людьми так и не появился, я не знал, что с ними и где они, наша направленная связь в броне все-таки обладает очень небольшим радиусом действия, своего рода — плата за секретность и кодировку…
Вжавшись в камень на этой горной высотке, мы сидели достаточно плотно. И грустно. Что тут еще скажешь? После очередной атаки танки и бронепехота казаков откатились вниз, на холмы, и отсюда, сверху, с учетом телескопического зрения, они были видны как на ладони. Только толку от этого — чуть-чуть без малого! С нашего плато врагов можно было достать разве что «рэксами», а их осталось — раз два и обчелся, лучше уж приберечь до следующего штурма.
«Решатся на третью атаку или нет? — вяло думал я, наблюдая за неспешными маневрами противника. — Впрочем, зачем им решаться? Им-то можно и подождать, над ними как раз не каплет, это над нами, как из поганого ведра, течет…»
— Цезарь? — позвал я.
— Чего? — откликнулся он совсем по-штатски. Что было немедленно замечено остальными.
— Солдат не должен отвечать «чего»! — наставительно произнес Плотник, из второй роты «Мстителя». — Солдат должен обозначить свое присутствие четким и внятным «Я!», или — «Есть!», или — «Нет меня ни хрена!», чтоб командир потом не ломал голову…
Вот, тоже блюститель уставов, пропивший в родной части с подельником-старшиной два контейнера офицерского нижнего белья и комплект новых гусениц для самоходки (!)… Забавный, в общем-то, малый, всегда веселый…
— Рассказал бы, что ли, анекдот, Цезарь? Политический, например, про госпожу Президента и ее отсутствующую ногу…
— А что, думаешь, уже можно?
— Похоже на то, — подтвердил я.
— Тогда — лучше неприличный, про баб, — вставил Рваный. — Чтоб без всякого снисхождения к слабому полу.
— К какому из слабых полов? — ехидно откликнулась Щука.
— Господа, господа! Вы не забыли, что здесь присутствуют и дамы? — напомнила густым басом Капуста.
От этого заявления захмыкали многие. Назвать дамой мужеподобную лесбиянку Капусту — все равно что назвать кувалду хирургическим инструментом. Рваный тут же рассказал несколько расхожих армейских шуточек на тему «дам — не дам». Старо, избито, но, так сказать, проверено временем…
— Нет, я не понимаю, может, я что-то где-то прослушала? Сегодня что — объявлен день плоских острот? — спросила Щука.
— Да не кипятись, девонька, все в порядке. Мужики, что с них взять… — добродушно пророкотала Капуста. — А ты, командир, что молчишь? Лучше ты нам что-нибудь расскажи.
— Когда-то, в бытность мою еще студентом-историком, мне довелось побывать в архиве старого кино, — рассказал я. — Такие, знаете, совсем еще древние фильмы с плоским, двухмерным изображением. Достаточно интересные фильмы, если привыкнуть воспринимать мир в плоском виде. По большей части там разнообразные боевики, где хорошие парни побеждают плохих и наводят справедливость по своему разумению…
— Представляю себе, — хмыкнул Цезарь.
— Да нет, не все так уж глупо. По крайней мере — вполне волнительные истории. Но я не об этом. Так вот, я заметил, у хороших парней в конце XX века была одна коронная фраза: собираясь на последнюю, решающую битву с плохими, они всегда сентиментально оглядывались кругом и мужественно замечали — сегодня хороший день, чтобы умереть!
— И умирали? — заинтересовался Рваный.
— Нет, в древнем кино хороший конец был так же обязателен, как в нашем.
— Обычно, оставались в живых, — уточнил я. — Хорошие, конечно, оставались, а плохие умирали долго и плохо. В общем, все заканчивалось хорошо и по-своему счастливо.
— Да, в старые добрые времена в фильмах, говорят, присутствовала романтика, а не только реклама, — вставил Цезарь.
— Ну и что? Нам-то сейчас какое дело до них? — спросил Рваный.
— В сущности, никакого. Вспомнилось просто… — сознался я. — Так вот, господа легионеры штрафбата, довожу до вашего сведения, что ситуация у нас прямо противоположная.
— Это как?
— Очень просто, — объяснил я. — День сегодня — дрянной, а умереть, по всей видимости, все-таки придется.
— Остроумно! Мысленно хлопаю в ладоши, командир, — заметил Цезарь.
— Да имел я в виду такое гребаное остроумие! — определил Рваный.
— Ну, как я понимаю, выбора у нас немного, — вздохнул Педофил. — Да и тот, к сожалению, от нас не зависит.
Очень справедливое замечание.
— Кстати, командир, ты за спину смотрел? — снова спросила Щука.
За спину я смотрел. Но на всякий случай я еще глянул. Ничего нового не увидел — почти отвесные скалы, уходящие в голубую бесконечность неба. Красивые скалы, если отвлечься от всего остального…
Если бы не противник, мы бы, конечно, перевалили их на антигравах, но в нашей ситуации — нечего даже пытаться. Пока будем подниматься, дальнобойная артиллерия танков перещелкает нас на этой стене, как патентованная, самонаводящаяся мухобойка…
— И чего я там должен увидеть? — спросил я.
— Глянь на одиннадцать часов, видишь, за двумя зубцами, что-то вроде пещеры…
Пещеру эту я уже видел. Отметил. Думал. Действительно — или пещера, или очень глубокая ниша. Сканер не брал глубоко через слой камня, но то, что он нащупывал, уходило достаточно глубоко. Скорее — пещера, просто ниша, образовавшаяся под воздействием эрозии, не уходила бы так круто вниз… От нас до нее — чуть меньше километра… И пять тяжелых танковых орудий, а в точности их наводчиков все уже убедились…
Нет, не успеть, я уже думал об этом.
— Пещера есть, это точно. Только не доберемся мы до нее… — протянул кто-то, словно подтверждая мои невысказанные мысли.
— А если контратаковать? — азартно предложила Щука. — Три-четыре человека имитируют контратаку, остальные — уходят под шумок!
— Нет, не получится, — я покачал головой.
— Точно! Танкисты сначала размажут в соплю нашу гребаную контратаку, а потом снимут тех, кто ломанется в пещеру, — подтвердил Рваный. — Пять тяжелых стволов — не шутка!
— А если попробовать? Что, есть другие предложения?
— А если бы у бабушки были яйца, какое бы у нее было отчество? — не сдавался Рваный. — Здесь, по крайней мере, у нас позиция, пока казачки до нас доберутся, мы еще многих положим.
— Положим, как же… — проворчал кто-то.
Подтащат казачки ракетную установку, и кто кого потом положит ниже уровня рельефа…
Я понимал, что вся эта наша развернутая дискуссия выглядит уж слишком парламентарно, не по-военному. Конечно, есть такие моменты, когда решение должны принимать все вместе, и каждый командир просто обязан определить момент, когда необходимо отпустить вожжи. Но, по сути, все они поглядывали на меня, я это чувствовал. Слово командира всегда решающее, на том стоим, стояли и стоять будем вместе со всеми вооруженными силами…
Я тоже колебался. Смотрел на темный провал пещеры, переводил взгляд на танки… Если бы да кабы, во рту росли грибы… Нет, все равно не успеть, и так и этак… Хотя деваться больше все равно некуда, в чем-то Щука права, смелость, как говорится, города берет… Правда, не насовсем и с большими потерями…
И как раз в этот момент случилось чудо, маленькое чудо, какие иногда случаются на войне! Редко, но случаются!
— Тигр-1, Тигр-1, я — Леопард-1, как слышишь, прием?! — раздался в наушниках голос Пестрого.
— Леопард, слышу тебя, слышу тебя хорошо! — радостно откликнулся я. — Ты где?
— Здесь я, неподалеку. Со мной — четверо, отрываться пришлось по-тяжелому! — доложил Пестрый. — Вас вижу. Вы что там — загорать устроились?
— Ага, припухаем, — согласился я. — Ждем, когда совсем распухнем.
— Да вижу, вижу… Помощь нужна?
— Как там у тебя позиция?
— Нормальная позиция. Хорошая! Могу уйти в горы в любой момент. Здесь у меня скалы ниже, и ущелье ветвистое — можно смыться.
Так, это уже кое-что, соображал я. Пожалуй, это гораздо больше, чем кое-что…
— Леопард, у тебя ракеты для «рэксов» есть?
— Найдем маленько. Осталось… да, осталось двенадцать штук, — доложил Пестрый.
Молодец он все-таки! И людей увел, и даже ракеты остались!
— Тогда действительно сможешь помочь, — сказал я. — Ты вот что — ударишь по танкам, нашумишь, отвлечешь их на себя и сразу уходи в горы. Сразу — понял?! В бой не ввязывайся, никаких реальных атак, только имитация — понял?!
— Понял тебя, Тигр-1!
— Хорошо. Ударил, отвлек и делай ноги!
— Понятно. А ты куда? — спросил он.
— Да есть тут одна задумка. Попробуем под землей прорваться.
— Не понял тебя, командир?! — удивился Пестрый.
— Не важно… Главное — нас не жди, уходи сразу, курс — на точку возврата. Если повезет, там и встретимся… Всё, поехали, начинаем ровно через три минуты по бортовым хронометрам!