Ничего путного на ум не шло, да и не могло прийти: знакомых — почти никого, казино Дюммель с некоторых пор обходил стороной, о публичном доме и думать не хотелось, — какие уж тут бабы, того и гляди по миру с протянутой рукой пойдешь! — а больше в Ново-Ургенче идти ему было попросту некуда.
— Хо-хо-о-о-о! — сладко зажмурившись, протяжно зевнул герр Дюммель, открыл глаза и остолбенел: прямо перед крыльцом на каком-то дурацком коврике стояли мужчина и женщина. Он — поджарый, широкоплечий, с резкими чертами лица и коротко остриженными черными волосами, она — вылитая курляндская баронесса, белолицая, золотоволосая. Позади незнакомцев медленно оседало белесое облачко пыли. Герр Дюммель мог поклясться всеми святыми, что еще минуту назад на улице не было ни души.
Мужчина наклонился к стоявшему у ног чемодану, отсоединил какие-то провода и захлопнул крышку.
«Кто бы это мог быть? — медленно шевеля мозга ми, соображал Дюммель. — Одеты, как иностранцы».
— Добрый вечер! — произнес он неуверенным, сиплым от удивления голосом. — Гутен абенд.
Мужчина бросил на Дюммеля насмешливый (как тому показалось) взгляд и тронул женщину за руку. Женщина вздрогнула, поспешно шагнула с коврика. Мужчина аккуратно стряхнул с него пыль, сунул под мышку и произнес, наконец, на плохом немецком (у Дюммеля от души отлегло) языке:
— Добрый вечер, сударь. Помогите, пожалуйста, внести чемодан.
«Вот это да! — Дюммель чуть не подпрыгнул от радости. — Постояльцы! Наконец-то!». Он с неожиданным для самого себя проворством сбежал с крыльца и схватился за ручку чемодана.
Оставив приезжих в зальце, середину которого занимал биллиард в сером полотняном чехле, а вдоль стен стояли кожаные кресла, герр Дюммель извинился и сбегал за Реей — жившей неподалеку одноглазой уральской казачкой лет сорока с хвостиком. Сунул ей сгоряча двугривенный и, дыша пивным перегаром, зашептал на ухо, хотя поблизости никого не было:
— Генеральские апартаменты убирать… Мигом! Чтобы все блестело! Иностранцы приехали!
— Бона че?! — изумилась казачка. — Чичас, батюшка, чичас-чичас…
«Апартаментами» именовались комнаты, в которых якобы останавливался когда-то проездом генерал Кауфман. Через час они были приведены в порядок, а пока Рея, косясь единственным глазом на необычных гостей, наводила в них чистоту, Дюммель развлекал приезжих разговорами: описал местное общество, не скупясь на едкие эпитеты, обрисовал картину делового мирка, прошелся по адресу интендантов от инфантерии, с горькой иронией упомянул о пресловутом «годе тигра».
В самый разгар его монолога женщина что-то сказала спутнику. Тот кивнул и положил ладонь ей на руку.
— Фрау чего-то изволят? — галантно осведомился герр Дюммель.
— Фрау спрашивает, не найдется ли у вас бутылки минеральной воды.
— Ми… — захлопал глазами хозяин. — Никак нет-с, минеральной не держим-с.
— Тогда просто воды из холодильника.
— Холодильника? — еще больше удивился хозяин. — Из ледника, вы хотели сказать? Это другое дело. Рэйя! — обернулся он к казачке, которая, закончив уборку, выжимала над ведром тряпку у порога. — Сбегай, голубчик, принеси куфшин холодной воды с этот, ну как его, лет, лет!
— Со льдом штоль?
— Й-а, со льдом. И пифа, пифа! На, фосьми деньги.
Как всегда, волнуясь, он начинал путать русские обороты с немецкими и говорить с диким акцентом.
Немного погодя гостям понадобилась ванная. Дюммель чуть не взвыл от отчаянья. К счастью, все уладилось и супруги Симмонс обошлись сколоченной из досок душевой кабиной во дворе, куда Дюммель, чертыхаясь и охая, натаскал из колодца сорок ведер воды.
Деловая часть разговора состоялась поздно вечером, когда после ужина при свечах фрау Симмонс ушла наконец в свою комнату, а мужчины закурили, удобно развалившись в широких кожаных креслах. Герр Дюммель курил неизменную носогрейку, господин Симмонс — странную папиросу с коротеньким коричневым мундштучком. «Европа», — вздохнул Зигфрид Дюммель.
— Послушайте, герр Дюммель, — спросил вдруг ни с того ни с сего приезжий. — Надеюсь, вы умеете держать язык за зубами?
«Вот оно! — пронеслось в голове немца. — Начинается! Чуяло мое сердце: что-то тут нечисто!». Однако вида не подал, ответил, важно кивнув:
— О да. На Зигфрида Дюммеля можно положиться.
— Я так и думал. И излишним любопытством вы тоже не страдаете?
— Зигфрид Дюммель уважает суверенитет.
— Похвально. Так вот, герр Дюммель, мне предстоят сегодня кое-какие деловые встречи. Не могли бы вы ссудить мне немного денег? Русских, разумеется. Иностранная валюта у меня есть. Завтра я обменяю в банке и верну вам долг.
Видя, что Дюммель колеблется, господин Симмонс достал из кармана два золотых соверена и положил на стол перед немцем:
— Хотите залог?
Герр Дюммель взял монету, поднес близко к свече, даже на зуб попробовал, настоящая ли. Осклабился.
— Дело есть дело, а, господин Симмонс? Сколько вам надо денег?
— Рублей двадцать. Золотом. А эти, — он кивнул на стол, — можете взять себе. В задаток.
Дюммель кивнул, сгреб со стола монета и отправился за деньгами. Возвратившись, выложил на скатерть двадцать золотых рублей, столбиком, как в казино. Подмигнул, ухмыляясь:
— Хотите попытать счастья?
— Там видно будет, — беззаботно ответил гость, ссыпая монеты в портмоне.
Час спустя, когда уже совсем стемнело, Дюммель из своей комнаты слышал, как он, весело насвистывая, прошел по коридору к выходу. «Обдерут, как липку, беднягу», — подумал немец. Но постоялец вернулся неожиданно скоро и потом долго плескался в душевой, фыркая и напевая вполголоса.
Утром Дюммеля ожидал сюрприз: улыбаясь, как ни в чем не бывало, Симмонс высыпал ему на ладонь двадцать золотых монет.
— Не понадобились, — лаконично объяснил он. — Распорядились бы насчет завтрака, герр Дюммель. И пусть заменят скатерть. Вчерашняя была вся в пятнах.
— Слушаюсь, — почему-то по-военному ответил Зигфрид и еще некоторое время глядел, разинув рот, вслед уходящему по коридору иностранцу. — Дела-а!!.
После завтрака Симмонс опять куда-то исчез и вернулся только к ужину, потный, запыленный, но довольно улыбающийся. Дюммелю пришлось таскать ведрами воду в бочку над душевой кабиной, а когда он попытался принять душ после супругов, оказалось, что воды в бочке почти нет.
— Послушайте, Дюммель, — неожиданно спросил Симмонс после ужина, когда они опять остались тет-а-тет за бутылкой мозеля. — Почему бы, собственно, вам не нанять прислугу? Жалко смотреть, как вы надрываетесь.
Герр Дюммель насупился и густо побагровел.
— Стесненные материальные обстоятельства… — сипло забормотал он.
— Полно вам прибедняться.
Симмонс поднялся из-за стола, сходил в свою комнату и положил перед владельцем гостиницы тяжелый сверток. В свертке что-то глухо звякнуло.
— Здесь пятьсот рублей, — буднично сообщил Симмонс. — Распоряжайтесь по своему усмотрению. Наймите прислугу. Постройте новую душевую. К этой не проберешься — целое озеро вокруг. Туалет оборудуйте, наконец. Кстати, почему бы вам не поступить ко мне на службу, герр Дюммель? Неплохое жалованье положу, а? Пятьдесят рубликов в месяц устроит?
— Золотом? — хрипло спросил отпрыск крестоносцев.
— Золотом, ассигнациями, монетой хивинской чеканки — чем вам заблагорассудится.
— Согласен, — поспешно кивнул немец.
— Ну вот и прекрасно. — Симмонс отечески похлопал его по плечу. — Все и устроилось. А то вы совсем приуныли, я смотрю. С сегодняшнего дня вы мой главный поверенный в делах. Или управляющий — как вам удобнее.
— Все равно, — прохрипел герр Дюммель.
— Мне тоже. Да вы пейте вино, Зигфрид. Хотите на брудершафт?
Было от чего закружиться непривычной к сумасшедшим симмонсовским зигзагам медлительной немецкой башке!
«Вот тебе и год тигра! — соображал он ночью, впервые за много дней нежась на свежей крахмальной простыне. — Я-то, положим, не тигр, зато герр Симмонс… Нет, за него надо обеими руками держаться. Этот своего не упустит и меня в обиду не даст!» Какую роль отводит он себе при тигре-Симмонсе, — Дюммель не уточнял. Задул свечу и повернулся лицом к стене.
На следующее утро, одетый по-дорожному, Симмонс заглянул в комнату Дюммеля. Оглядел обшарпанные стены, покрутил носом.
— Скверно живете, Зигфрид. Так и опуститься недолго. Проветривали бы что ли?
— Куда уж больше? — удивился немец. — И так день и ночь окно настежь.
— А вот это зря. Человек вы теперь денежный. Не дай бог воры заберутся.
До Дюммеля вдруг дошло, что Симмонс разговаривает с ним по-русски, причем вполне сносно. Открытие это так ошеломило немца, что минуты две он не мог произнести ни слова.
— Ну что вы на меня таращитесь? Обдерут за милую душу. Сами говорили — год тигра. Распорядитесь, пусть решетки на окна поставят. Сторожа заведите, а то и двух. Но я не за этим. Я уезжаю, Дюммель. По делу, разумеется. — Симмонс усмехнулся. — Денька на два. Мадам останется на ваше попечение. Чему вы улыбаетесь?
У Дюммеля и в мыслях не было улыбаться.
— Вы мне эти штучки забудьте!
— Либер готт! — вырвалось у немца.
— То-то же. Я вам не следить за ней поручаю. Она в этом не нуждается. Смотрите, чтобы подавали кушать вовремя, чтобы в душевой постоянно была вода, ну и прочее.
Дюммель с готовностью кивнул.
— Эх, Зигфрид, Зигфрид! — Симмонс присел на ручку кресла, залихватски сдвинул шляпу набок. — Вернусь, — такие дела с вами завернем, ахнете! Штопайте амуницию, барон. Сушите порох! А теперь — рысью в город. Сделайте покупки к завтраку. Меня не ждите, завтракайте одни. Да, кстати, есть у вас запасной ключ от входной двери? Давайте сюда.
Симмонс отсутствовал двое суток, на третьи, как ни в чем не бывало, вышел к завтраку в новенькой голубой в полоску пижаме. На фрау Симмонс всеми цветами радуги переливалось японское кимоно.
— Не скучали без меня?
Дюммель кинулся было докладывать, но Симмонс остановил его жестом.