Светлана вспомнила, как наблюдала за играми других девочек во дворе. Но ребенок сотрудников КГБ никогда ни с кем не общался, чтобы случайно не скомпрометировать своих родителей.
Она резко остановилась.
Как много я упустила в своей жизни! Сколько раз я отказывалась от приглашений посидеть и поболтать с другими людьми! И что я знаю о людях? Я могу только использовать их в своих целях!
Она подошла поближе к зеркальной стене и внимательно посмотрела на себя, стараясь заглянуть в глубину души сквозь озера голубых глаз.
— Такое мне даже не снилось в дурном сне. — Генеральный секретарь Карпов смотрел на пробоину в кремлевской стене от попадания американского снаряда.
Маршал Растиневский, потирая руки, невесело усмехнулся.
— Они подобрались слишком близко, Евгений. Думаю, что с сегодняшнего дня нам следует разместить штаб на даче.
—Но он не разорвался.
Сергей выразительно пожал плечами.
— Это дорогое оружие трудно использовать на практике. Чем больше расчетов, тем большая вероятность осечки.
— Так же, как с нашими западными войсками? — Карпов взглянул на него исподлобья. — Ты говорил — четыре недели. Идет уже третий месяц, а конца не видать. На западном направлении творится черт знает что! С каждой нашей промашкой НАТО набирается сил. Даже здесь становится небезопасно. Это уже третья ракета, угодившая по Кремлю.
— Но ни одна из них не разорвалась, — Растиневский махнул рукой в сторону пролома. — Кроме того, это нам может пригодиться.
— Пришлось подтянуть целую армию, чтобы разбить силы НАТО под Варшавой. Поляки от этого слишком осмелели. — Карпов развернулся и пошел в сторону ворот. — Ты уверен, что нужно посылать подкрепления к остаткам хаммеровской дивизии? Каждый раз мы ухитряемся терять два из трех грузовых самолетов.
Растиневский поежился от холодного воздуха.
— Есть вещи и похуже. Каждая попытка укрепить бельгийский плацдарм съедает очень много ресурсов. Я не верю, что они удержатся, ведь дивизия, которую мы высадили в Бонне, окружена. Хотя и большой ценой, но все же англичане разгромили наш лондонский десант.
Карпов покачал головой.
— Это безумие, какая-то гулаговская война — по всей Европе островки сражений, и мы никак не можем стянуть воедино все силы. Мы едва в состоянии снабжать войска и вывозить раненых. Растиневский широко развел руками.
— Товарищ Генеральный секретарь, вообще нет никакой логики в том, что происходит. В самом начале стратегия была осмысленной. Но теперь? Я больше ничего не понимаю. То ли мы контролируем события, то ли они управляют нами.
— Уже погибло почти полмиллиона, Сергей. Ситуация в Польше критическая. Против нас растет недовольство. Восточная Европа получает шанс порвать с нами окончательно. Узбеки совсем обнаглели. Прошлой ночью в Душанбе убито около ста человек. Там, где раньше мы наступали, теперь мы попросту обороняем наши базы.
— На прошлой неделе нам удалось сбросить бомбы на Вашингтон, — возразил Растиневский. — Из-за огневого прикрытия мы взорвали только несколько деловых кварталов, но это только начало — мы их деморализовали.
— Но когда-то наши бомбы иссякнут. — Карпов поддел ногой кусочек алюминия, отвалившийся от вражеского снаряда. — А что насчет нашей ядерной программы?
— Мы круглосуточно работаем над возведением новых реакторов. Если мы в производственной сфере опередим американцев и не появятся новые зеркальные шарики, будут сконструированы новые боеголовки. И мы взорвем Вашингтон водородной бомбой. Тогда войне конец.
— Это наша единственная надежда, единственный путь к победе, Сергей. — Вздыхая, Карпов посмотрел на серое небо. Тоска растекалась в душе.
Рива уже вполне освоилась с контрольным пультом. Ее торпеда устремилась к космической станции Пашти. Гигантская станция вращалась среди звезд подобно огромному колесу, тут и там мерцали огоньки, высвечивая башенки, забавные антенны и бугристые выступы, выделяющиеся на бело-серой поверхности. Диск освещался лучами желтого солнца, а за ним в туманной дымке далеких галактик вспыхивали и гасли мириады звезд. На ее монитор косо падали желто-белые сполохи света от находящегося справа ромбовидного созвездия.
Она выпустила реактивные ракеты, которые должны были размягчить металлическую обшивку стен станции Пашти, и сбавила скорость. Перегрузка в 6 g бросила ее вперед, длинный лазерный луч взрезал приближавшуюся обшивку. Нос торпеды скользнул, и судно замерло. Торпеда дрожала и вибрировала в гравитационном поле, и Рива подключила корпусные приборы, которые предохраняли судно от углового ускорения, не давая ему сбиться с курса и проскочить прорезанную в стене брешь.
Рива приложила ладонь к замковой панели и увидела на мониторе переднего обзора нос своей торпеды, раскрывающийся подобно цветку лотоса.
— Путь свободен!
Торпеду затрясло: танки Моше и группа Виктора стали выбираться наружу. Со своего места она видела внутренние помещения Тахаака. Из коридоров ползли Пашти, и танки Моше окружали их слева и справа. Люди Виктора шли сзади, поливая огнем рассеянные по коридорам фигуры чужаков.
Рива включила контрольное устройство, чтобы убедиться, что торпеда прочно закрепилась у стены станции, проверила блоки питания и, удовлетворенная результатами проверки, откинулась на сиденье и стала ждать.
Поразительно. Она сидит в тренажере, а почти в полумиле от нее десантники Стукалова бегут по полномасштабному макету. Она покачала головой, отказываясь верить тому, что ей всего лишь надо было приподнять крышку люка, чтобы увидеть несколько рядов сверкающих серебряных капсул, таких же, как ее собственная, плавающих в мягком свете панелей. Все время, что она находилась внутри кабины, окруженная странной пеной, она испытывала чувство настоящего полета. Как Ахимса добились этого? Как они смогли создать такую совершенную имитацию?
В помещение ворвался Пашти и стал оглядываться по сторонам. Рива привела оружие в состояние готовности, прицелилась в тварь и хладнокровно выстрелила. Краба разнесло на куски. Она долго рассматривала останки. “Это всего лишь робот”, — напомнила она себе. Но наступит день, когда она лишит жизни и живое существо.
Что это значило? Лично для нее? И в целом для человечества? Это значило, что первые люди выйдут в космос в качестве наемников — наемных убийц. Эта мысль мелькнула в голове и исчезла, оставив только чуть тлеющее чувство неловкости.
Как будто нам оставлен выбор. Будь ты проклят, Толстяк. Чтоб тебя разорвало ко всем чертям!
Она рассматривала поверженного робота, и голова ее наполнилась обрывками речи Пашти. Они говорили, заставляя воздух вибрировать. Получались скрежет и дребезжание. Как можно воспринимать такую речь? Воздух дребезжал, но пол под ногами оставался неподвижным. Интересно, как мыслят существа, общаясь подобным образом?
Может быть, мы никогда этого не узнаем.
Из глубины души поднималось смятение, превращаясь в осознанное негодование. Толстяк, ты ничем не отличаешься от вашингтонских недоумков. Ты делаешь политику, а на чувства тебе наплевать. Ну ладно, мы уничтожим станцию Пашти. Это все равно что закидать бомбами несчастную деревушку.
Через двадцать минут в ее радиотелефоне послышался голос майора Данбер:
— Дело сделано. Станция разрушена. Возвращайтесь.
Еще через пятнадцать минут Рива включила программу выхода из боя и направила торпеду к кораблям Ахимса. Даже во время учений она мысленно возвращалась к языку Пашти. А что, если Ахимса задумали использовать людей для уничтожения всех Пашти? Если Толстяк не солгал, Пашти и не подумают оказать сопротивление. А если это так, тогда чем будет отличаться нападение людей на Тахаак от бесконечных террористических актов, с которыми она боролась всю жизнь?
Она почувствовала резкую боль в желудке — ощущение, которого не испытывала с самого Наблуса.
— Майор, я пришла вернуть пудреницу. Большое спасибо, она мне пригодилась.
Шейла оторвала глаза от стопки бумаг, лежавшей на столе.
— Можешь брать ее в любое время, — взяв пудреницу, сказана она. — Если не возражаешь, я открою.
Она приподняла крышку и прочитала: “Есть прогресс. Надо поговорить”.
Шейла несколько раз провела кисточкой по ресницам и, потянувшись, зевнула.
— День был длинный. Может, прогуляемся?
Светлана устало кивнула.
— Я так увлеклась компьютерами, что не могла остановиться. Это путешествие, несмотря на всю его необычность, открыло мне глаза. Я и не понимала, насколько плохо я подготовлена.
Шейла уловила ее интонацию.
Что ей удалось обнаружить?
— Ясно, ты все время проводила взаперти. Не хочешь ли полюбоваться на звезды?
— Звезды?
— Все-таки это космический корабль. Пойдем, я тебе покажу.
Они немного поболтали, обсуждая этапы обучения и процесс адаптации.
Шейла вошла в прозрачную кабину и протянула вперед руку, указывая на вереницу звезд:
— Посмотри, какая прелесть!
И не услышала перевода.
Светлана ступила внутрь и устремила глаза к светящемуся каскаду звезд.
Шейла настроила свой головной обруч на торпедный тренажерный зал. Ничего не получилось. Потом она попробовала связаться с радиотелефоном Виктора. Опять ничего не вышло.
Тогда, понизив голос, она сказала:
— Я думаю, здесь мы сможем поговорить. Из твоего досье я узнала, что ты бегло говоришь по-английски. Ну, с чего начнем?
Светлана не отрывала взгляда от проплывающих мимо звезд.
— А ты уверена?
— Уверена, если вообще можно быть в чем-то уверенной. Какой бы ни была их система наблюдения, кажется, здесь она не работает. Наушники не включаются, перевода нет.
— Думаю, мы рискуем. А ты проверяла? Не пыталась поймать их?
— Пыталась. Не было никакой реакции. — Шейла села на свое привычное место.
Светлана повернулась и неловкими шагами прошлась по кабине.