— Я вышла на информацию… думаю, что смогу отключить всю их систему. Но я подозреваю ловушку.
Шейла заметила, что она колеблется.
— Продолжай.
Светлана остановилась и задумчиво посмотрела на нее, словно решала, что сказать. Шейла махнула рукой.
— Послушай, это наше общее дело. Любая, даже случайная информация может стать спасительной для всех нас.
— А потом?
— Потом? — Шейла усмехнулась. — Майор, каковы бы ни были последствия. Земля уже никогда не станет прежней. Все правила игры изменятся. Изменится образ мыслей, изменится наше представление о самих себе и о нашей планете. Скажи мне, что будут чувствовать обычные мужчины и женщины, когда они узнают, что нас посадили в клетку существа, которые считают нас примитивными варварами? Толстяк наблюдал, как мы убиваем друг друга и отдаем огромные количества ресурсов для массового уничтожения себе подобных. Представь, что на станции Тахаак разыгрываются сцены Второй мировой войны. Когда подумаешь об этом, становится странным то, что они не сбросили на нас что-нибудь в самом начале. Но дело в том, что мы не можем вернуться назад. Подростковый период нашего рода закончен. Должен быть закончен — или Пашти с Толстяком уничтожат нас.
— Интереснее всего мне было бы узнать, что произойдет с Советским Союзом.
Шейла скрестила руки, ее лицо смягчилось.
— Нас должны касаться не только заботы наших уважаемых государств. У нас нет иного выбора. Теперь мы действуем не во имя Англии, Франции или СССР, а во имя планеты.
— И ты пожертвуешь своей страной?
Шейла вздохнула.
— Я помню истории о датских шпионах времен Второй мировой войны. В одном городке немцы поставили ракетные установки. Датские разведчики-получили от союзников информацию о том, что их городок, их соседи и родственники в скором времени подвергнутся бомбардировке. Конечно, они не могли предупредить — об этом узнали бы немцы.
— Какое отношение к делу имеет эта история?
Встретив ее взгляд, Шейла кивнула.
— Она имеет отношение к нашей планете, майор. Если в конце концов окажется, что Толстяк ведет двойную игру, а я в этом почти не сомневаюсь, если надо будет принести в жертву мою страну, чтобы спасти мир, я это сделаю. Как те датские шпионы, я вижу будущее, но пока ничего не могу поделать.
Светлана вскинула бровь.
Шейла протянула к ней руки.
— Позволь мне задать тебе один вопрос, майор. Философский. Ты стоишь перед выбором. Ты заперта в здании вместе с мужчиной, в руках у которого дымится динамитная шашка. Ему все равно, куда ее зашвырнуть. Перед тобой две комнаты, в которых заперты единственные оставшиеся представители человеческой расы, последние одиннадцать человек. В одной комнате — советский гражданин. В другой — десять человек разной национальности. Зная, что мужчина собирается бросить динамитную шашку, какую комнату ты укажешь ему?
Глаза Светланы не дрогнули.
— И ты полагаешь, что перед нами стоит именно такая дилемма?
— Когда я летела в том пузыре, я сделала любопытное наблюдение. Я видела Землю. Я увидела ее по-другому — не как Англию или Восток, противостоящий Западу, а как крошечное местечко, откуда родом мы все. Если мы потерпим поражение, мы рискуем потерять не только Лондон, но и Москву, и Улан-Батор, и Найроби, и Лос-Анджелес, и леса, и океаны. То, что делает Толстяк, противозаконно. Он нарушает запрет, преследуя собственные цели. Сколько раз наши уважаемые правительства использовали наемников — а потом уничтожали их, чтобы замести следы?
— Ты подозреваешь, что Ахимса поступит так же?
— Толстяк говорит, что в их галактической цивилизации существует огромное количество видов. Толстяк честолюбив. Если мы окажемся удобным инструментом, почему бы не использовать нас и в будущем — в собственных целях? Я помню твое беспокойство, так вот — ему не нужно захватывать планету, у него есть стадо, способное к размножению. Он нас так просто не отпустит. Но когда-нибудь все это всплывет наружу. Интересно, что сделают “цивилизованные” существа, поставившие гравитационные маяки вокруг Земли, когда они обнаружат, кто поддерживает нас, выходцев с этой планеты, выполняющих грязную работу?
Светлана понимающе кивнула, подошла к прозрачной оболочке кабины и посмотрела на звезды.
— Я никогда никому не доверяла, майор. Я выросла в доме работников КГБ. Всю свою жизнь я зависела только от самой себя.
Шейла кивнула.
— Забавно получается. Мой отец работал инспектором в страховой компании. Я видела его дважды в неделю. Остальное время я проводила с дедом.
— А твоя мать?
Шейла накрутила на длинный палец прядь белокурых волос.
— Она бросила нас, когда мне было пять лет. Сбежала с летчиком британской авиации. Иногда я получала с оказией открытки из Бомбея, Токио или Сиднея. Я полюбила все эти места. Потом открытки перестали приходить. Много позже я узнала, что отец положил им конец. Теперь, оглядываясь назад, я могу понять, почему. Ему было больно сознавать, что бросившая его женщина живет такой интересной жизнью.
— А тебе нравилось работать на “МИ-6”?
— Наверно. Работа увлекала меня и заставляла постоянно расширять собственные возможности. — Она помолчала, покусывая губы. — Знаешь, во всяком деле есть свои недостатки, промахи, ошибки. Находить их — все равно что охотиться за сокровищами. Но, честно говоря, я становилась все больше похожей на своего отца: кроме работы, для меня не существовало ничего. Мне не хотелось закончить тем же, чем закончил он, и оглядываться на обломки собственной жизни, задавая себе вопрос, почему мой мужчина покинул меня ради кого-то более достойного внимания, спрашивая себя, а жила ли я?
— А твой дед?
Шейла рассмеялась, потом лицо ее погрустнело.
— Он относился ко мне очень хорошо, стал моим лучшим другом. Он докурился до смерти. Умер мучительно, от рака легких. Я унаследовала его любовь к загадкам. Он был настоящим джентльменом, который опоздал родиться. Он мог бы стать очаровательным губернатором в каком-нибудь местечке вроде Мадpaca. Он никогда на самом деле не знал, что со мной делать. Если бы я была мальчишкой, он бы начинил меня всеми традициями и мифами мира. Мы нашли общий язык, отгадывая загадки и играя в интеллектуальные игры. Он приносил мне китайские головоломки и всякую всячину, над которой надо поломать голову. Он заразил меня головоломками. — Шейла посмотрела на звезды. — Мы привыкли разыгрывать шахматную партию за час. Он многие годы состоял членом шахматного клуба — участвовал даже в международных турнирах. В конце концов я так поднаторела в этом деле, что играла в поддавки.
— Возвращаясь к твоей философской дилемме, хочу спросить: ты на самом деле считаешь, что мы находимся в подобном здании? И мы должны указать на одну из комнат?
Шейла взглянула на женщину.
— Нет, не считаю. Наша задача — понять, что мы не отдыхаем в здании, а нас туда бросили силком, Светлана. Динамит уже подожжен, и Толстяк готов кинуть его, если дверные замки захлопнутся за нами. Каким-то образом мы должны найти путь, или затушить динамит, или кинуть его наружу, через входную дверь. Иначе говоря, мы должны определить, кому мы будем хранить верность — советскому гражданину или миру. Что касается меня, я выбираю человечество. А ты?
Светлана уже приняла решение.
— Я прошла сквозь защитные системы нескольких блоков памяти и засекретила свою программу более тщательно, чем они. Мои действия не привлекли их внимания. Расставленные мною ловушки и символы остались на своих местах. То, что я с такой легкостью прорвалась к их секретным архивам, внушает мне тревогу. Ведь они оказались способными прочитать секретные материалы в Вашингтоне, Лондоне и Москве. Почему их защитная система так примитивна?
Шейла покусала губы и нахмурилась.
— А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что с легкостью проникла в их секретные архивы?
Светлана помолчала, стараясь взять себя в руки.
— Если бы у меня был мой Крэй с его программами, я бы сделала эту работу в считанные секунды. В сравнении с банком Гонконга защитная система Ахимса просто смехотворна. Почему? Может быть, это западня?
Шейла кивнула. Еще один осколок вписался в ту схему, которая начала вырисовываться в ее мозгу.
— Я так не думаю.
Черт побери! В какую игру я ввязываюсь!
Светлана стояла перед ней, скрестив на груди руки. Вид у нее был недоумевающий.
— Тогда почему?
Откинув голову назад, Шейла взглянула на нее.
— Ты ведь не будешь помещать дрессированного шимпанзе в тюрьму строгого режима. Ты просто посадишь его на цепь и запрешь клетку на обычный замок. — В ее голове мелькали разрозненные эпизоды, все вставало на свои места. — Толстяк думал, что он исключил любую угрозу в отношении своих компьютеров, тщательно отобрав персонал. Ты скрывала свое умение — даже от своих начальников. Мне кажется, я понимаю, почему. Но у Толстяка не было времени узнать всю подноготную, убедиться в том, что он ничего не упустил. Да, он поступил очень осторожно, исключив людей, которые в прошлом вплотную занимались компьютерами. Ведь твое начальство не догадывалось, что у тебя есть этот Крэй, не так ли?
Светлана на мгновение замешкалась.
— Давай скажем так: советская система ревностно охраняет свое могущество. Она заботливо и тщательно устраняет любую угрозу извне — но ведь существуют угрозы и снизу.
Шейла сложила руки в молитвенном жесте. На губах ее заиграла усталая улыбка.
— То, что ты утаила свой талант, может быть, всех нас спасет — и твое советское начальство в том числе.
— Да? А если Ахимса переделают систему?
— Им надо будет сначала проникнуть в твою программу.
— Но это не так трудно. Ведь они составляли свою?
Шейла улыбнулась и обвела комнату рукой.
— Это сделали за них машины. Я хочу сказать, что это их машины переводили наши слова на Земле. Машины перенесли Голованова из Москвы в Арктику. Не знаю, какими источниками они пользуются, но подозреваю, что они просто считывают данные из… ну… извне. Поэтому я и сказала, что они не будут стремиться проникнуть в твою программу.