Дела будущие: смонтировать фильм, показать миру, отчего на самом деле гибнут бюфтоны, добиться права заниматься своим делом в открытую. Нужно поставить на поток производство жидкого белка и организовать подкормку кровососущих насекомых. Здесь тоже придется схлестнуться с гринписовцами, они немедленно попытаются запретить искусственный белок и для комаров. Почему? Только из неумного снобизма? Или за демонстрациями зеленых маячит чья-то крупная прибыль? Ведь на самом деле искусственная смесь полипептидов ничем не хуже натурального белка, по крайней мере в натуральном белке мутагенных примесей гораздо больше, чем в искусственном. В любом случае придется драться, не яичницей же кормить комаров… А для того, чтобы восстановить популяцию бюфтонов на материке, насекомых потребуется очень много. Странно, почему никто не догадался подумать, что раз на планете столько кровососов, то значит, они должны эту кровь где-то регулярно брать. Нет, человек в ослеплении полагает, будто миллионы лет земландийские комары вегетарианствовали, дожидаясь того часа, когда прилетят вкусные человеки!
Потом придется помогать Никифорову перестраивать его хозяйство на разведение комаров и опять драться с идиотами из природоохранных обществ, которые дико воют, если речь идет о нормальном использовании природы, но не умеют понять, что природа жива только целиком. И значит, человек должен либо уйти вообще, либо вписаться полностью, а не уничтожать комаров, глупо надеясь, что при этом уцелеют красивые бабочки и редкие звери.
А еще говорят, в западных хребтах материка шастают-таки браконьеры. Ничего, эти сами вымрут, как только будут налажены регулярные поставки неконтрабандного мяса. И все-таки охрану придется организовывать как следует. Жаль, немногие согласятся жить в комарином заповеднике, так что дела каждому будет выше головы…
Сагит на минуту прекратил работу и, глядя на пелену обложных туч, мстительно сказал:
– А Гоца я не возьму даже ночным сторожем.
Клинок и перстень
Кольцо белого металла, ощутимо тяжелое, что подчеркивало его драгоценную сущность. Изнутри и с исподу оно было совершенно гладким, а спереди, где у ювелирных вещичек располагаются печатка или гнездо для камня, металл сплетался сперва в косичку, а затем в причудливую веточку. Растительный орнамент, как сказал бы специалист по археологическим находкам.
Меньше всего Азвар хотел отдавать кольцо в руки археологам. Они, конечно, с полувзгляда решат, что это, откуда и зачем, и тайна исчезнет.
Загадка состояла в том, что кольцо Азвар нашел на одной из планет внешнего круга, куда никогда не залетали экспедиции, да и отдельные разведчики если и бывали, то в такие времена, о которых никаких сведений не осталось.
Кое-что Азвар мог установить и сам, не обращаясь к узким специалистам. Сплав, из которого было изготовлено кольцо, оказался неожиданным: серебро, цирконий и рений в равных пропорциях. Серебро – металл привычный для ювелиров, цирконий из-за чрезвычайной твердости и тугоплавкости для ювелирных поделок неудобен, а рений в таком качестве не встречается никогда. Он не только тверд и тугоплавок, но и чрезвычайно редок. А особой красоты в нем, как и в цирконии, не наблюдается. Но растительный орнамент на колечке четко указывает, что оно служило украшением. Это в докосмическом средневековье любой инструмент или оружие непременно покрывались узором, как бы в предвиденье времен, когда бывший пистолет или коровье ботало очутятся в музее.
Галактический разведчик, несмотря на малые размеры, достаточно серьезная машина и может проводить фундаментальные исследования планет. На этот раз Азвар потребовал от разведчика все, что тот мог дать. Результаты были практически нулевыми. Планета (Азвар назвал ее Перстеной в честь таинственного перстенька) оказалась вполне ординарной. Кислородная атмосфера, богатая растительность, разнообразный животный мир – и, как обычно, никаких следов разума. Картина, привычная для Галактики: жизнь повсюду, а братьев по разуму и в заводе нет. Отчего такое происходит, последние сотни лет волнует только теоретиков. Те, кто реально исследует безлюдную Галактику, относятся к этому факту философски. Нет – и нет, такие мы уникальные. На самом деле философское безразличие наносное, в противном случае работать в дальнем космосе невозможно, а верней – незачем.
И тут объявляется перстень из рениевого сплава, которым земляне никогда не баловались.
Следов посадки чужих звездолетов найти не удалось, хотя современный земной звездолет и не оставляет таких следов, – спрашивается, с чего инопланетянам быть хуже? Геологическая разведка не нашла никаких аномалий, касающихся рения. Самый редкий из стабильных элементов встречался здесь ничуть не чаще, чем на иных планетах. Значит, чтобы добыть два грамма рения для кольца, нужно переработать прорву горных пород, а такие разработки следы оставляют. Однако ничего подобного на Перстене не нашлось. Сложный изотопный состав и следовые количества марганца указывали, что рений природный, а не получен в результате ядерного синтеза. Значит, кольцо не местное, и кто его привез, сказать трудно.
Пора было завязывать с бесплодными поисками и лететь дальше. И без того он недопустимо много времени провел на Перстене.
Лететь до следующей точки предстояло всего десять часов, причем основное время корабль шел в автоматическом режиме. Однако выспаться Азвару не удалось. Раздался сигнал вызова, и в рубке появился капитан Иванов. Не сам капитан, разумеется, а его изображение, хотя от этого было не легче. Просто так начальство собственной голографической персоной перед разведчиками не появляется. Значит, предстоит неприятный разговор.
– Добрый день, – неуставно поздоровался капитан.
– Здравия желаю, – осторожно произнес Азвар.
– Что у тебя случилось?
– По большому счету – ничего.
– Почему тогда застрял на этой… Перстене? И имя ей зачем дал?
– Я там выгарь нашел, – произнес Азвар заготовленную полуправду, – ни дать ни взять – кострище. Я и подумал: вдруг люди?
– Что оказалось?
– Одинокое дерево, скорее всего сухое. Ударила молния. Оно стояло и горело, как свечка. Пожара не было, а почва вокруг выгорела. Это я потом понял: корни-то в земле уцелели. После этого, уже с горя, я устроил себе отпуск. Палатку разбил на берегу озерка. Теперь там настоящее кострище, без дураков. Купался до посинения, рыбу ловил. Только анализатор ее есть не велел: мол, подозрительно.
– Не боялся, что тебя в озере местный крокодил схарчит?
– Нет там крокодила, я проверял. Вся планета – сплошной курорт.
– А вот не едут курортники, и все тут… Тебе там как, комфортно было?
– Вроде ничего. Нет, я понимаю: отпуск себе я устроил не по делу, но это же не запрещено – напротив, психологи рекомендуют время от времени устраивать подобную встряску.
– Верно, рекомендуют, но встряску предпочитают устраивать сами. А теперь слушай приказ. Маршрут бросай к ядрене фене и дуй на базу. Тебе назначена внеплановая проверка.
– С чего это? Я проходил меньше года назад, все было в норме.
– Я понимаю, но у тебя есть право на внеплановый отпуск, а у них – на внеочередную проверку. Ты воспользовался возможностью устроить недельный пикник с использованием космического корабля, и я тебе слова не сказал. А им захотелось исследовать тебя прямо сию минуту. Не знаю, связано это с твоим отпуском или случайно совпало, но дисциплина требует подчиниться.
– Ты полагаешь, это из-за моей задержки?
– Я уже сказал, что ничего не полагаю. Я исполняю приказ. Ты должен бросить маршрут и лететь в лапы эскулапам.
– Не хочу.
– А кто хочет? Но не вздумай сказать им это при встрече. От полетов отстранят в ту же минуту.
– Капитан, а тебе не кажется, что эти сволочи забрали слишком много власти? Наши корабли рассчитаны на команду из двух человек, так сначала они запретили разнополые команды. Как будто кому-то будет плохо, если во время свободного полета двое займутся любовью. Лично я был бы не против летать с симпатичной напарницей и гарантирую, что на качестве работы такие полеты сказались бы самым благотворным образом. Еще говорят, что они боятся появления детей космоса. Но это уже полная ерунда. Следом наши мудрецы запретили однополые команды. Мол, в них возможна психологическая несовместимость, а заодно и всяческие извращения. На Земле бушует самая гнусная толерантность, а эти жрецы проповедуют пуританскую мораль. Интересно, каким местом они думают?
– Тем самым, – вставил словечко Иванов.
Азвар зло рассмеялся.
– Теперь они взялись за пилотов-одиночек. Нам не с кем быть несовместимыми, и это, по мнению ученых-психолухов, крайне подозрительно. Если бы они могли, они вовсе запретили бы дальний космос…
– Есть и такие. И у них весьма сильные доводы. Подобных нам – один на миллион, и значит, мы непременно окажемся отклонением от нормы. Следовательно, тех, кто хочет летать, надо отстранить от полетов. Себя я тоже отношу к племени бродяг, хотя уже десять лет, как не выползаю из кабинета. А что делают остальные, то самое нормальное большинство? Миллиарды жмутся на Земле, где уже не хватает места, обживают купола на Луне, Венере, Марсе, Титане… Колонии процветают даже в таких неподходящих для жизни местах, как Меркурий и Плутон. Но за пределы системы никто даже носа не кажет. На твою курортную планету туристов не затащить и на аркане.
– Не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь. Я знаю все это не хуже тебя.
– Вот потому и рассказываю. Ты сейчас в истерике – можно сказать, желанная добыча для медицинского сектора. Поэтому лучше ты выкричишь все, что наболело, мне, а перед комиссией появишься чистым, как свежевымытый слон.
– Ты, я вижу, тоже психолог, только с нашей стороны.
– А зачем, ты полагаешь, я тут сижу? Вас, дураков, беречь. Вы все, кто в дальний космос летает, на какой-нибудь идее повернуты. Каждый мечтает встретить в космосе друзей, врагов, просто соседей, черта в ступе – кого угодно!.. Человеку невмоготу видеть пустой космос, да еще существующий не для человека, а сам по себе. Добро