бы злые инопланетяне не пускали нас за пределы Солнечной – будь уверен, мы бы прорвались! Так нет же – пожалуйста, летай, исследуй, строй! Но люди сами не хотят. Пятятся, словно пес в конуру. А тем, кто не пятится, вдвойне трудно. Тут и впрямь недолго с катушек слететь. Мне и одного Номада хватает, так что ты меня не подводи… Давай сделаем так: ты летишь на следующую точку, а я скажу, что застал тебя уже там. Сутки тебе якобы на сборы, после чего мчишься на базу в зубы друзьям в белых халатах. Можешь ничего не исследовать, а просто приводи в порядок нервы.
– Понял, – Азвар согласно наклонил голову.
– И еще… Не стоит давать новой планете имя собственное. Никто этого не запрещает, но ты же понимаешь: у наших специалистов все с подтекстом.
– Не буду. Чтобы имя заслужить, планета должна или к сердцу прикипеть, или удивить, вроде как Перстена своим псевдокострищем. Но у меня вопрос нарисовался. Ты упомянул один момент, мне неизвестный. Кто такой Номад и что он натворил?
– Это тот человек, из-за которого у нас косяком идут внеплановые проверки. Позывной у него был совершенно другой, Номадом его прозвали твои любимые психологи, когда изучали его болезнь. Сам понимаешь, историю болезни нельзя публиковать, упоминая подлинное имя человека. А так он прекрасный был разведчик, ничего подозрительного за ним не замечалось. И вдруг он присылает сообщение, что встретил… даже не знаю, как это назвать, не инопланетян же… Конные всадники с каким-то допотопным оружием прошли мимо него на рысях и исчезли. Мы уже тогда подумали, что человек бредит. Планета земного типа, как обычно безлюдная, цивилизации ни малейших следов: откуда там взяться конному войску? Разумеется, туда немедленно вылетели наши люди. Исследователи – и по совместительству спасатели. Никаких всадников найдено не было. Системы корабля также ничего не зафиксировали. Сам пилот клялся и божился, что всадники были, но исчезли неведомо куда. И в доказательство предъявлял некий артефакт, якобы ими потерянный.
Азвар выждал секунду и спросил безразличным тоном:
– Кольцо?
– Нет. Почему обязательно кольцо? Нож. То есть не вполне нож, специалисты говорят, что в качестве ножа он неудобен, но этакий цельнометаллический клинок сантиметров тридцать в длину. Якобы найденный там, где последний раз удалось увидеть отряд.
– Клинок исследовали?
– Несомненно. Оказалось, что это фальшивка, новодел. Номад сам изготовил его. С помощью современной техники это нетрудно.
– Как доказали, что нож фальшивый? Номад признался?
– Нет. Он продолжает упорствовать и сам верит в свой бред. У безумцев такое бывает.
– И как же тогда определили, что перед ними самоделка? Хороший мастер может изготовить такую вещь, что любая экспертиза спасует.
– Химический анализ. Ножик сварганили из трехкомпонентного сплава: железо-цирконий-рений в равной пропорции. Настоящие ножи такими не бывают.
Азвар судорожно сглотнул, надеясь, что командир не заметил его смятения. Затем спросил:
– Изотопный анализ делали? Я имею в виду по рению.
– Представления не имею. Зачем это нужно?
– А затем, что рений самый редкий из стабильных элементов. Кларк у него сверхъестественно низкий. Месторождений рения в природе не обнаружено, он встречается только в виде рассеянной примеси к другим полиметаллическим рудам. Изготовить десяток-другой граммов рения в корабельном реакторе – трудно, но можно, вот только тогда получится один какой-то изотоп: скорей всего, рений-186. А природный металл, добытый, скажем, из марганцевых хвостов, неизбежно будет смесью изотопов, да еще с остаточной примесью марганца. Теперь представь, сколько тысяч тонн пустой породы придется перелопатить, чтобы добыть рения на один ножик. Номад должен был бы выстроить металлургический комбинат, добывающий тысячи тонн кобальта, десятки тонн марганца и несколько граммов рения в год. Такое силами одного человека и мощностями одного разведывательного корабля не осуществить. Так что если рений в ноже природный, то Номад не врет и клинок действительно инопланетный артефакт.
– Любопытно… Я наведу справки. Заодно узнаю, не приобретал ли Номад рений во время побывок на Земле. Штука, как я понял, редкая и дорогая, информация о таких покупках должна сохраняться. А вот ты скажи, откуда ты взялся такой специалист по рению?
И дернул же черт за язык хвастать полученными знаниями! Но с другой стороны, неизвестного коллегу следовало выручать, а не помалкивать втихаря. Так что теперь придется врать напропалую.
Азвар выдержал паузу и авторитетно пояснил:
– Хобби у меня – изучение тугоплавких металлов. Обычно металлические сплавы имеют температуру плавления меньшую, чем для отдельных компонентов. Чугун плавится легче, чем железо, бронзу расплавить проще, чем чистую медь. А для тугоплавких металлов эта закономерность нарушена, там вообще образуются не растворы металлов друг в друге, а сложные композиты. Хотя, возможно, дело не в температуре плавления, а в плотности. Ртуть, самый легкоплавкий металл, вообще не дает сплавов, только амальгамы. Хотя могу и ошибаться – все-таки я в этом деле дилетант. Но пара рений-цирконий в этом отношении замечательна. Оба металла тугоплавки: у рения температура плавления три тысячи сто восемьдесят пять градусов, у циркония и вовсе три тысячи пятьсот тридцать, а разница в плотности какова? Вот бы где кристаллографию сплава поизучать!
Азвар с веселым отчаянием на память отстреливал цифры, пару дней назад взятые из справочников. Пропадать – так с музыкой! Пусть хотя бы умные люди займутся клинком. А кольцо он будет изучать сам, когда его отстранят от полетов. Будет чем заняться на пенсии.
– Железо в ножевом сплаве зачем? – спросил Иванов.
– Вот это надо спросить того, кто ножик делал.
– Да, тебе бы металлургом быть. Чует мое сердце, что ты что-то темнишь. Ну да ладно, день тебе на то, чтобы перышки почистить и нервы в порядок привести, затем врачебная комиссия, а потом зайдешь ко мне, прочтешь лекцию о тугоплавких металлах. Изволь выполнять.
– Слушаю! – отчеканил Азвар и добавил с хищной ухмылкой: – А планету я назову Теща-2. Пусть комиссия кипятком писает.
– Я те назову! Я тебя так взгрею, сам будешь тугоплавким кипятком писать! – проревел Иванов и отключился.
Теща-2, так и не получившая официального имени, величественно проплывала по экрану. Рядовая планетка, ничем не отличающаяся от тысяч уже исследованных. На ней была жизнь и не было намека на разум. Месторождений рения тоже не имелось, это Азвар проверил в первую очередь.
Для посадки Азвар выбрал место, где через несколько минут должно было начаться утро.
Памятуя, что завтра предстоит серьезная проверка, Азвар вышел наружу во всеоружии. Разумеется, никакого оружия у него не было, а вот защита была в соответствии с самыми строгими требованиями. Защитная мономолекулярная пленка покрывала его с ног до головы. Через пленку можно было смотреть и дышать, но считалось, что никакое негативное воздействие к телу не проникнет. На самом деле «кулек», как называли его первопроходцы, – штука достаточно неудобная, но говорить об этом публично не полагалось.
Азвар шагал, поглядывая по сторонам. Отходить далеко от корабля он не собирался: это место годилось для прогулки ничуть не хуже, чем любое другое. Чуть всхолмленная равнина, богатое разнотравье, на котором наверняка пасутся стада травоедов. Даже посадка звездолета не могла распугать их всех: какие-то животные маячили вдалеке и не торопились убегать. Теплый воздух дул порывами. Наверняка он нес ароматы степи, но предусмотрительный кулек не допускал к человеку потенциально опасные запахи. Если бы не завтрашнее собеседование, с каким удовольствием Азвар стащил бы защитную пленку!
Вот она, причина, по которой сходят с ума разведчики дальнего космоса. Вселенная не создана для людей, она существует сама по себе, без оглядки на человечий род, хотя людям хочется верить, что все обстоит иначе. Волнистая степь, нетоптаные травы, теплый ветер, и кажется, сейчас из-за ближайшего увала выметнется конница Чингиза: косматые лошади, бунчуки, скуластые лица всадников – все, что было на Земле и никогда не повторится на скучной планете Теща-2.
Топот, визг, ржание резанули слух. Азвар обернулся. На него мчалась конная лава. Все, как только что представлялось помраченной фантазии. Изогнутые луки, кривые сабли в потертых ножнах, арканы, свернутые у седла. Клочья травы вылетали из-под неподкованных копыт.
За сообщение о подобной атаке Номад был объявлен сумасшедшим и навсегда отстранен от полетов, но делать вид, что ничего не происходит, было бессмысленно.
– Вижу номадов, – отчетливо произнес Азвар. – Скачут ко мне.
Почему-то Азвар был уверен, что камеры корабля не фиксируют галопирующих кочевников, но голос пилота системы корабля обязаны услышать. Кроме того, выброс адреналина заставит взвыть датчики на базе, расположенной на Земле, и уже через минуту на связь выйдет капитан Иванов или кто сегодня дежурит вместо него. Пусть конная атака окажется галлюцинацией, но она должна быть зафиксирована по всем правилам, и неважно, что скажет по этому поводу консилиум психологов.
Азвар выпрямился и поднял руку жестом, понятным во всех мирах и эпохах, где есть кому понимать человеческие жесты: «Я здесь и не собираюсь прятаться».
Еще была несвоевременная мысль: «Представляю, как я выгляжу со стороны, если номады всего лишь мне кажутся, а на самом деле их нет».
Топот надвинулся вплотную, свистнул аркан, и Азвар, стянутый поверх защитного кокона грубой веревкой, повалился в траву, запаха которой не мог ощутить.
Сильные руки перевернули его вверх лицом. Самостоятельно двигаться Азвар не мог. Вот тебе и хваленая защита, а перед простой веревкой спасовала.
Степняк, в шлеме, в стеганом кафтане, на который нашиты металлические бляхи, наклонился над Азваром, резко что-то проговорил. Звуки были членораздельны, но, конечно же, напрочь непонятны.