– Извини, приятель, – сказал Азвар, – лингвистов, которые бы с ходу переводили любые наречия, у нас не придумано. Придется тебе объясняться иначе.
Кочевник продолжал отстреливать короткие фразы. Лицо его, первоначально бесстрастное, искажалось все сильнее, затем он схватился за плеть. Тонкие ремешки, сплетенные в косичку, со свистом рассекали воздух.
«Камча, – вспомнил Азвар. – Такая плетка называется камчой».
Решив, что пленник достаточно напуган, кочевник стегнул лежащего по животу. От удара должен был вспухнуть багровый рубец, но на этот раз нелюбимый кулек спас хозяина. Удары чувствовались, пленка слегка прогибалась под камчой, а боли не было совершенно. Но подобного унижения Азвар представить не мог… Вот так броситься с плетью на человека, которого видишь впервые в жизни!
– Ты что делаешь, кузен по разуму? – закричал Азвар. – Это называется первый контакт?!
Кузен по разуму продолжал хлестать камчой. Такое уже ничуть не походило на глюк. Азвар извивался, безуспешно пытаясь высвободить руки.
«Погоди, наши прилетят – ты по-другому запоешь!»
Хотя когда прилетят «наши»? В лучшем случае через три дня. За это время может случиться что угодно.
Но что нужно этому болвану? Ведь не из чистого же садизма он машет плетью. Хоть бы знаками или еще как показал, чего хочет добиться. Так ведь нет, для него добиться – значит бить до победного конца. И он бьет, хотя видит, что мне не больно и усилия его пропадают втуне. Или не видит? Кто его поймет, узкоглазого…
Узкоглазый отшвырнул камчу, вытащил из костра дымящуюся головешку. Минуту назад никакого костра не было и в помине, а достаточно было протянуть руку – и головеха очутилась в кулаке. Горящий конец вдавился Азвару в живот.
– Этого я тем более не боюсь, – произнес Азвар, стараясь говорить безразличным тоном. Номад хрипел, словно это его пытали, ну а Азвар решил быть спокоен, как партизан на допросе. Зря он поначалу кричал: сразу надо было показать палачу, что ничего тот не добьется.
Что огонь не действует на пленника, палач понял быстро. С проклятием он отшвырнул погасшую головешку. То, что последняя фраза была проклятием, Азвар понял и без словаря.
Кочевник присел возле Азвара на корточки; казалось, на секунду задумался. Хотя кто скажет, способен ли он на такое… Задумчивость кончилась тем, что в руке мучителя появился нож. Эта вещь была отлично знакома Азвару. Вчера, после разговора с Ивановым, вместо того чтобы идти отсыпаться, Азвар затребовал отчет врачебной комиссии по делу Номада. Там имелся прекрасный голографический снимок ножа, который комиссия признала фальшивым. Клинок тридцати сантиметров длиной, цельнометаллический, с короткой, неудобной рукоятью, обоюдоострый, сходящийся на конце в отточенное острие, он напоминал старинный мизерикорд. Самая неподходящая вещь, чтобы служить инопланетным артефактом. Неудивительно, что комиссия посчитала его самоделкой, не потрудившись обратиться к специалистам.
Теперь точно такое же оружие красовалось в руках кочевника.
– Я, кажется, понял, – быстро сказал Азвар. – Ты ищешь пропавший клинок. Так у меня его нет. Его нашел другой человек, а потом его забрали психологи. У них он и хранится. Я очень советую тебе прискакать на заседание врачебной комиссии и потребовать возвращения твоего имущества. Этим ты окажешь большую услугу сразу всем космическим разведчикам.
Кузен по разуму никак не отреагировал на последнюю тираду. Он попытал пальцем острие и наметился Азвару в глаз, видимо намереваясь выколоть его.
Азвар мигом забыл о своих планах сохранять абсолютное спокойствие.
– Ты с ума сошел! – заорал он. – Выколоть глаз ты не сумеешь, но ты его выдавишь!
Проколоть защитную пленку, которая закрывала и глаза, клинок, скорее всего, не сможет, но вдавить пленку в глазницу так глубоко, чтобы глаз погиб, – отчего бы и нет? У всякой защиты есть свои пределы. Современная медицина может восстановить даже вытекший глаз, но в такую минуту мысль о достижениях врачебного искусства почему-то не утешает.
Варвар, навалившись на Азвара, деловито орудовал ковыряльником в его глазнице. Азвар изо всех сил старался зажмурить глаз и закатить его под лоб, где, может быть, глазное яблоко сумеет уцелеть. Тупая боль наполняла голову. Разноцветные круги плавали перед ним и готовились взорваться смертельной вспышкой. Но в последнюю секунду Азвар почувствовал, что враг отпустил его. Приподняв измученную голову, он увидел здоровым глазом, что по степи мчится еще одна конная лава.
Этих всадников никто не рискнул бы назвать номадами. Золотистые жеребцы легко несли бешеных всадниц. Развевались белые одежды, взблескивали шлемы с волосяными гребнями, тонкие пики нацелены на врага, изготовлены луки – не такие, как у степняков, но столь же убийственные.
Не оставалось никаких сомнений: войско амазонок, вырвавшись со страниц древних мифов, шло в бой.
Чудилось, номад, лишенный своего отряда, будет стоптан во мгновение того самого ока, которое он только что пытался выколоть. Но степняк стоял твердо, страха в его взгляде не было, а рука сжимала нож.
В десятке шагов от цели передовая амазонка на всем скаку спрыгнула с лошади, и в тот же миг скачущее войско исчезло. Осталась лишь одна амазонка без лука и пилума, но она продолжала идти навстречу противнику, угрожающе вздев руку, и на пальце ее сияло кольцо.
«Кажется, свои», – с облегчением подумал Азвар.
Дуэлянты, иначе их было не назвать, сошлись на расстоянии вытянутой руки и начали смертельный танец. Оружие – клинок и перстень – засветились, окутав руки ярким сиянием: голубовато-зеленым у клинка и желто-оранжевым у кольца.
Бесследно исчез костер, пропала валяющаяся камча, истаяли веревки, стягивающие руки. Азвар почувствовал, что он свободен; варвару сейчас не до него. С трудом Азвар поднялся с земли. В голове тупо стучала боль, но сильнее боли билась мысль: «Ай да колечко, ай да ножик, вот вы какие на самом деле».
Одним движением Азвар отключил защиту, и спасительная пленка сползла, рассыпавшись невесомой пылью. Степняк и амазонка продолжали кружить, выбирая мгновение для удара. На Азвара они не обращали внимания, и разведчик, вместо того чтобы броситься к кораблю под ненадежную защиту его стен, прыгнул вперед, ударив кольцом, сиявшим на правой руке, в морщинистый лоб кочевника.
Звук был такой, словно лопнул воздушный шарик. Пахнуло горячим воздухом, коренастая фигура степняка неожиданно стала прозрачной, а следом и вовсе рассеялась. Остался нож, который веско упал на землю.
Амазонка стояла с растерянным видом, затем произнесла что-то. Было невозможно понять, тот ли это язык, что у номада, или же иной.
– Спасибо за помощь, – сказал Азвар. – Я ваш должник. К сожалению, я не понимаю ни словечка. Придется вам учить наш язык или учить нас вашему.
Амазонка выдала длинную тираду. Что она говорит, оставалось непонятным, но протянутую руку Азвар истолковал однозначно:
– На твои трофеи я не претендую, – произнес он, поднял нож и рукояткой вперед протянул амазонке.
Реакция была совершенно неожиданной. Женщина вскрикнула, отшатнулась, закрывая лицо безоружной рукой, и вдруг безо всякой подготовки очутилась в седле, а позади возникло все недавно исчезнувшее войско. Теперь было ясно, что каждая всадница является точной копией предводительницы. Рыжий жеребец встал на дыбы, разворачиваясь, и вся армада унеслась быстрее, чем это можно представить.
Азвар потерянно стоял, озирая пустынную степь с нетоптаной травой.
– Похоже, я совершил какой-то жуткий проступок, – произнес он. – Судя по всему, упавшее оружие поднимать нельзя. Где упало, там пусть и лежит. Хотя Номад безо всяких последствий поднял первый клинок, а я – найденный перстень, – Азвар нарочно говорил погромче, чтобы на корабле осталась запись. Даже если связь не работает, внешние микрофоны на корабле достаточно чуткие и с расстояния сто метров запись сделают. – Могу предположить, что кольценосцу нельзя касаться клинка, а ножевщику – перстня. А я это правило нарушил. Пока у меня не было ничего, я смог поднять найденное кольцо, но после этого трогать нож уже не имел права. Не знаю, что зафиксировали камеры корабля… боюсь, что ничего. Здесь были армии номадов и амазонок, но они бесследно исчезли. «Бесследно» значит, что ни на траве и нигде вовсе следов не осталось. Подозреваю, что таким способом я вижу что-то недоступное человеческому восприятию. Угодно – можете считать, что я свихнулся. Но невещественный кочевник едва не лишил меня зрения. А сейчас у меня на правой руке перстень амазонки из того самого цирконий-рениевого сплава с добавкой серебра, а в левой – клинок номада. Их-то вы видите?
Азвар поднял руки и почувствовал, как жарко вибрируют инопланетные артефакты, оказавшись поблизости друг от друга.
В искалеченном глазу болезненно застучал пульс, но Азвар уже не обращал внимания на боль. Он смотрел в небо, которое минуту назад было окрашено в яркие цвета восхода. Теперь небо раскрылось, явив трехмерную картину Вселенной. Кто-кто, а космический разведчик, привыкший работать с навигационными картами, сразу узнал изъезженные галактические просторы.
Человеку менее опытному это было бы не так просто сделать: звезды и туманности смутно просвечивали сквозь почти непрозримое пространство. Все, что опрометчиво полагалось вакуумом, на деле представляло субстанцию ощутимо густую и вязкую… хотя как можно определить вязкость на взгляд? А если точнее, то субстанций было две, и они резко различались цветом: золотисто-рыжим и голубовато-зеленым. Все видимое пространство было окрашено в эти два цвета. Две зоны перемешивались, вытесняя друг друга, но нигде не сливались в нечто третье. Местами там, где, казалось, они не могут не слиться, четко сияли разграничительные точки: синие или рыжие. Порядок нарушался лишь в одном месте, где уродливой кляксой чернело пятно вокруг одной из незначительных звезд. Не надо быть галактическим разведчиком, чтобы узнать в этой звездочке Солнце.