Здесь не было данных об оборудовании, сразу пошла информация о больном.
Вместо имени стоял прочерк, а затем какой-то идентификационный номер. Пол – мужской. Возраст – семь дней. Диагноз: отторжение основного набора чипов, обеспечивающих социальную адаптацию. Показана срочная операция по насильственному вживлению чипов…
Последние слова я воспринимал на автомате, просто потому, что не мог выдохнуть и отключиться от проклятой машины.
Возраст – семь дней! Из них четверо суток ребенок заперт в этой душегубке. Да, его чистят, дают водички, поворачивают с боку на бок… какое-то время кормили, пока не кончился скудный запас питания. Но он был заперт совершенно один, а это понимает даже недельный младенец.
Удивительно, сколько мыслей может просквозить в голове, пока руки спешно вскрывают медицинский бокс. Сейчас не мешало бы иметь чип, позволяющий открыть бокс автоматически. Но чего нет, того нет.
Ребенок был жив. Кажется, он спал, но, едва створки бокса раскрылись, он открыл глаза. Он не плакал, он ждал.
Я выдернул из гнезда баллончик с водой, кинул в мешок. Затем взял на руки малыша, прижал к себе, спрятав его под куртку. Там, во всяком случае, тепло и не проникает надоедливая сырость.
Младенец завозился, тыркаясь в меня мордашкой. Зря стараешься, малыш, ничего там не найдешь, одна видимость. Спасатель отказал мне в праве называться мужчиной, но и женщиной он меня не назвал. На руках у женщины ребенок не будет голодным, а у меня… зачем мне грудь, если в ней ничего нет?
На этот раз в заплечном мешке были не только самодельные сухари и пеммикан, но и несколько брикетов с питательной смесью, которой можно было бы накормить малахольного спасателя. Но для новорожденного такая смесь не годится, даже если разболтать ее в воде.
Заросли тянулись нескончаемой чередой. Где посуше, где совсем топко. Всюду прорва съедобных растений. Съедобных для меня, но не для ребенка.
Ржавая вода расплескивалась под ногами, дыхание начало сбиваться, в боку закололо. А ведь пройдена ничтожно малая часть пути. Туда, двигаясь налегке, мне пришлось потратить тридцать часов. Сколько времени я буду бежать обратно?
Несколько тяжеловесных церосидов заметили меня и, проламывая кусты, кинулись наутек. Если постараться, одного из них можно завалить, но мальчика не накормишь ни жеваным мясом, ни теплой кровью. Ему нужно молоко, которого у меня нет.
Малыш снова завозился, тихонько захныкал.
«Не донесу, – мелькнула мысль. – Просто не успею».
Под ногами неглубоко, всего по колено, но вязкое месиво не позволяет бежать. Чуть в стороне – каменные увалы, расщелины, непролазные кусты. Пройти там почти невозможно, а ноги сломать – запросто.
Но именно оттуда потянуло острым, издавна знакомым запахом.
Узкая расщелина, нависающий карниз, образующий подобие пещеры, тьма, в которой непривычный взгляд ничего не различит. Но мне было видно все. Из глубины логова медленно поднялся зверь. Белоснежные клыки, черная с серебром густая шерсть, глаза с вертикальным зрачком отблескивают изумрудом. Хозяин зарослей. Единственный, кто здесь сильней меня.
Я опустился… нет, я опустилась на колени, протянула малыша:
– Амма, накорми. Он умрет без тебя.
Долгую секунду амма стояла неподвижно, потом тяжело повалилась набок. Острой мордой растолкала своих котят, освободив набрякший сосок. Малыш сразу вцепился в него, громко зачмокал. Амма осторожно лизнула нового котенка.
Я стояла на коленях, смотрела и думала, что с этой минуты моя жизнь обрела смысл. Я никому не отдам этого ребенка, мы с аммой сами вырастим его. Собственных родителей у него нет: слабосильные человечки, умеющие прекрасно обращаться с информацией, не способны сами родить ребенка – зачать и выносить его. Малыша зачали в пробирке и вырастили в инкубаторе, и значит те, чьи гены он носит в себе, не слишком в нем заинтересованы и легко утешатся. Делать операцию по насильственному внедрению чипов я тоже не позволю. Мой сын будет таким же, как и я.
И еще. Я постараюсь найти настоящего мужчину, а если таких в мире не осталось, я обойдусь без него, но у меня непременно будут дети. Им никто не посмеет в первый день внедрять в мозг чипы, зато в гости к амме они будут ходить как к себе домой.
Спасатель сказал, что я не мужчина. Что же, он прав, тут не на что обижаться. Но пусть только он попробует сказать, что я не женщина.
Градиент
– Вы что себе позволяете, лейтенант? – полковник Крайт был взбешен и не пытался скрывать чувств. – Это рапорт офицера или поэтические сопли? Что вы тут пишете? «Сильные опасения вызывает изменение градиента нейтринных потоков». Вы офицер или нервная барышня, чтобы какие-то там градиенты вызывали у вас сильные опасения? Вы еще в обморок упадите! И потом… какое отношение нейтринные потоки имеют к вашим служебным обязанностям? Вы, вообще, свою должностную инструкцию читали или нет?
– Так точно!
– Что «так точно»? Так точно читал или так точно в глаза не видел?
– Читал.
Крайт с отвращением оглядел долговязую фигуру подчиненного. Солдат должен быть рослым, а вот штафирка рослым быть не может, штатский разгильдяй в лучшем случае бывает долговязым.
– Так может быть, вы скажете, в чем заключаются обязанности офицера внешнего наблюдения?
– Сканирование пространства с целью обнаружения кораблей потенциального противника, – уныло процитировал опальный лейтенант.
– А вы чем занимаетесь? Нейтринами? Градиентами всякими?
– Но ведь это действительно очень важно! – в отчаянии вскричал лейтенант. – Я связывался с институтом астрофизики, послал им предварительные данные своих наблюдений, и в институте очень встревожились. Они обратились за консультацией к специалистам с Лексона, и те подтвердили мои результаты. Подобные возмущения нейтринных пото… – лейтенант икнул и замолк на полуслове, увидав, что в лоб ему уставилось дуло бластера.
– Что?! – свистящим шепотом произнес Крайт. – Знаешь, что полагается за передачу секретных данных противнику?
– Лексон – нейтральная планета! Даже во время войны они соблюдали нейтралитет… – проблеял лейтенант.
– Молчать! Оправдываться будешь перед трибуналом! На передовой нет нейтральных планет, тебе это втолкуют, прежде чем расстрелять.
Крайт вдавил кнопку звонка и приказал вошедшему ординарцу:
– Срочно конвой. Лейтенант Свенсон арестован. Поместить на гауптвахте в одиночную камеру. И чтобы ни с кем ни полусловом не перекинулся, шпион поганый.
– Неправда! – крикнул побледневший лейтенант. – Я ничего Лексону не передавал. Только на Землю…
– Разветвленная шпионская сеть, – резюмировал полковник.
Конвойные увели слабо упирающегося лейтенанта.
– Подготовьте к старту дежурный звездолет, – приказал Крайт ординарцу. – Похоже, мы разворошили серьезное шпионское гнездо. Этим делом должна заниматься не армейская разведка, а люди из госбезопасности. Арестованного придется отправить на центральную базу.
Дежурный козырнул и отправился выполнять приказание.
Только теперь полковник Крайт позволил себе расслабиться и даже улыбнуться. Конечно, лейтенантишка никакой не шпион, а просто переучившийся дурак, но особисты при желании слепят из него демоническую фигуру. Впрочем, это их заботы. Полковника Крайта куда больше волновало иное.
Опорный пункт под командованием полковника располагался на крошечном планетоиде, который болтался вокруг такой же никчемной звездочки. Никакой ценности данный объект не представлял, гарнизон тут находился только благодаря косности армейской мысли. Во время отполыхавших в прошлом веке войн здесь проходила первая линия обороны, но даже в ту пору враг не счел нужным атаковать бесполезный планетоид. Тем не менее граница должна быть на замке, и полковник Крайт со своими солдатами стерег пустое место.
Чрезвычайно скучное занятие.
А в штабе флота тем временем шла настоящая жизнь. Полковник Моррисон по спецсвязи сообщил приятелю, что на центральную базу завезли партию хорошего коньяка. Нетрудно догадаться, что, когда старенький фотонник, осуществлявший снабжение дальних гарнизонов, доберется во владения Крайта, весь коньяк будет выпит. А чтобы послать на базу единственный звездолет, имевшийся в распоряжении Крайта, нужны серьезные основания. Поимка лексонского шпиона должна была оправдать недельный прогон боевого корабля.
Если очень хочется выпить, обстоятельства непременно сложатся в твою пользу.
А что касается растяпы лейтенанта, то таким, как он, в армии совершенно нечего делать. Посадят дуралея – туда ему и дорога. На службе надо заниматься службой, а не изучением нейтринных потоков.
Два дня прошло в спокойном ожидании. В космосе всегда так. Расстояния большие, скорость света мала; сегодня стрельнешь – послезавтра смотришь, куда попал.
На третий день полковник был поднят с постели сигналом тревоги. К охраняемым границам приближался лексонский корабль.
Больше всего полковнику Крайту хотелось влепить в борт незваному гостю из главного калибра, но правила предписывали прежде вступить в переговоры. Вместо боевой рубки пришлось садиться к передатчику. Но и без того сладостное чувство победы заполняло полковничье сердце. Опоздали, милашечки! Небось думали подкрасться незаметно, благо что на дежурстве должен находиться предатель Свенсон. Думали, перебежчик прикроет вас. Как бы не так! Скоро Свенсон будет давать показания военным следователям. А ваш корабль у меня на прицеле, и прежде чем сжечь его, осталось лишь выполнить некоторые формальности.
– Внимание! – голос полковника заполнил подпространство. – Вы подходите к границе земных владений. Приказываю немедленно затормозить и отойти в нейтральную зону. В противном случае ваш корабль будет уничтожен!
Засветился экран, на нем возникла сплющенная физиономия лексонского космонавта. Звуки, которые он начал издавать, казались совершенно нечленораздельными, но очевидно, автоматический лингвист что-то разбирал в этом кряканье, поскольку из динамика послышались понятные, хотя и лишенные человеческих интонаций слова: