Постепенно они продвинулись к передней части очереди. Последним перед ними стоял кентавр, который, казалось, был нездоров. Он был старым и тощим, его кожа была сморщенной, кости выпирали. На одном его глазу было бельмо, второй глаз был воспален, из него тек густой гной.
Судья, мэр или вожак стада обсудил что-то с двумя молодыми и здоровыми кентаврами, которые сопровождали старика. Затем главный кентавр сошел со своего почетного места, обошел больного, осматривая его со всех сторон и что-то сказал ему.
Старый больной кентавр тихо ответил что-то односложным фырканьем. Главный кентавр снова обратился к нему и получил, как показалось Максу, тот же ответ. Вождь вернулся на свое место и издал какое-то странное ржание.
Со всех сторон сбежались приземистые «уборщики». Они, сопя и хрюкая, стали кольцом вокруг больного и его сопровождающих. Их было несколько десятков. Вождь издал гудок; один из сопровождающих достал из своего мешочка существо, завязанное в узел, погладил его, и оно развязалось. Максу это существо показалось неприятно похожим на угря.
Сопровождающий направил его на больного кентавра. Тот не сделал никакого движения, чтобы остановить его, он лишь стоял и ждал, наблюдая за ним своим зрячим глазом. Конец «угря» коснулся шеи больного кентавра; тот дернулся в характерной для электрошока конвульсии и упал.
Главный кентавр фыркнул, и «уборщики» с удивительной скоростью накинулись на тело, полностью покрыв его. Когда они, хрюкая, начали разбегаться, на том месте, где стоял кентавр; не осталось даже костей.
— Спокойно, Элли! — шепнул Макс. — Возьмите себя в руки, девочка.
— Со мной все в порядке, — ответила она едва слышно.
Глава 19Друг в беде
В первый раз за все это время с них сняли привязь. Их «хозяин» пощекотал «веревки», и они спали с ног. Макс тихонько сказал Элли:
— Если вы хотите убежать, то я постараюсь задержать их.
— Бесполезно. Они догонят меня, прежде чем я успею пробежать пятьдесят футов. К тому же я не смогу найти дорогу назад.
Макс замолчал. Он знал, что она права, но чувствовал себя обязанным предложить. Главный кентавр осмотрел их с характерным выражением легкого удивления на лице, затем обменялся парой фраз с их «хозяином». Казалось, они обсудили какой-то вопрос. Макс достал нож. У него не было никакого плана, но он был полон решимости не подпустить к себе и к Элли ни того, у которого было существо, поражающее электротоком, ни какого-либо другого без боя.
Критический момент прошел. Их «хозяин» обмотал привязь вокруг их ног и утащил их оттуда. Через четверть часа они снова оказались на поляне, где раньше ночевали. Когда кентавр ушел, Элли посмотрела вокруг себя и вздохнула:
— Если бы всегда все было так невинно… Макс, я так рада, что нас вернули сюда.
— Я тоже.
Монотонное времяпрепровождение, последовавшее за этим, разнообразилось только увядающей надеждой и все возрастающим отчаянием. Нельзя сказать, что к ним относились недружелюбно, но на них смотрели пpocтоo как на домашних животных: кормили, поили и большей частью не обращали на них никакого внимания. Один раз в день им приносили воду и множество местной папайи. После первой ночи им больше не предоставляли «искусственное освещение», и гоблин больше не наблюдал за ними. Но убежать было невозможно, если, конечно, не отгрызть ногу.
Два-три дня они обсуждали возможность спасения с возрастающей тревогой, но затем, заездив эту тему до последнего, они оставили ее. Она лишь усугубляла их уныние. Теперь Элли редко улыбалась и перестала отвечать на реплики Макса своими колкостями. Казалось, до ее сознания наконец дошло, что такое может случиться и с Элдрет Коубен, единственной дочерью богатого и почти всемогущего сэра правителя Коубена — теперь она стала собственностью, скотиной, принадлежащей чудовищам, которым самим место в зоопарке.
Макс относился ко всему философски. У него никогда не было многого, и он не ожидал от жизни ничего особенного… хотя такое положение и не нравилось ему. Он держал про себя свой самый страшный секрет. Элли сравнивала их положение с положением «животных в зоопарке», потому что большинство их посетителей составляли маленькие кентавры, которые, сопя и блея, ходили вокруг и осматривали их с любопытством, которого, похоже, не было у их старших. Он не возражал против ее сравнения, так как считал, что их положение еще хуже: ему казалось, что их откармливают на убой.
После недели плена Элдрет отказалась от еды и молчала все утро. Макс не знал, как ее утешить. Отчаявшись, он сказал:
— Держу пари, я обыграю вас в трехмерные шахматы и заловлю флагмана.
Элли словно проснулась.
— Это вы-то? — презрительно проговорила она. — И на чем вы собираетесь играть?
— Мы могли бы сыграть вслепую.
— Не получится. Вы будете утверждать, что ваша память лучше моей, а я не смогу проверить, говорите вы правду или обманываете.
— Мерзкая девчонка!
Она вдруг улыбнулась.
— Так-то лучше. Вы были слишком обходительны со мной в последнее время. А это меня угнетало. Макс, а ведь мы можем соорудить доску.
— Как?
— Вот как. — Она подняла одну из множества шишек, валяющихся на поляне. — Большая — это флагманский корабль. Мы можем подобрать шишки разных размеров и сделать на них различные пометки.
Они оба заинтересовались. Чаша с водой была отодвинута в сторону, чтобы не занимала место между ними; «ничейная земля» была очищена от игл и размечена как шахматная доска. Две доски находились рядом, под прямым углом друг к другу их можно было поставить лишь мысленно; но это было типичной уловкой игроков с хорошей зрительной памятью, когда они использовали для игры обыкновенные доски и хотели сэкономить время на передвижении фигур.
Маленькие камушки стали роботами, кусочки материи служили для обозначения цвета фигур. Во второй половине дня все было готово. Они еще не доиграли первую партию, когда темнота заставила их прекратить игру. Когда они ложились спать, Макс сказал:
— Сегодня мне лучше не держать вас за руку. Иначе в темноте я собью фигуры.
— Я не засну, если вы не возьмете меня за руку. Мне будет страшно. К тому же эта горилла сбила все фигуры, когда меняла воду.
— Ничего страшного. Я помню расположение фигур.
— Значит, вы вспомните их расположение и утром. Давайте сюда вашу руку.
В темноте он нащупал ее пальцы.
— Спокойной ночи, Макс. Спите крепко.
— Спокойной ночи, Элли.
С тех пор они играли с восхода до заката. Однажды пришел их «хозяин» и наблюдал за ними в течение часа, затем ушел, ничего не фыркнув. Один раз, когда Элли свела игру вничью, Макс сказал:
— Знаете, Элли, вы играете очень хорошо… для девушки.
— Спасибо преогромное.
— Я серьезно. Я думаю, что девушки, вероятно, такие же разумные, как и мужчины, но большинство из них почему-то не показывают это в своих поступках. Наверное, потому, что им этого не требуется. Конечно, если у них не очень красивая внешность, то — ну, взять вас, например. Если бы вы…
— Ого! Значит, я уродина, мистер Джоунз?
— Минутку, я этого не сказал. Предположим, что вы самая красивая девушка после троянской Елены Прекрасной. В этом случае… — Он увидел, что она отвернулась от него, обхватила колени и уже не обращает на него никакого внимания.
Он вытянулся, насколько ему позволяла привязь, и сумел дотронуться до ее плеча.
— Элли?
Она стряхнула его руку.
— Держитесь от меня подальше! От вас разит, как от старого козла!
— Ну, — ответил он, — вы и сами пахнете отнюдь не лилиями. Вы тоже давненько не мылись.
— Я знаю! — отрезала она и начала рыдать. — И мне от этого противно. Мне просто… просто… противно. Я ужасно выгляжу.
— Вовсе нет.
Она повернулась к нему своим грязным и мокрым от слез лицом.
— Лгун.
— Ничего такого, что нельзя было бы поправить с помощью воды и мыла.
— О, если бы у меня было немного мыла. — Она взглянула на него. — Вы и сами выглядите неважно, мистер Джоунз. Вам не помешало бы постричься, а ваша клочковатая борода выглядит просто отвратительно.
Он пощупал заросший подбородок.
— Я ничего не могу поделать.
— Я тоже. — Она вздохнула. — Расставляйте фигуры.
После этого она три раза подряд обыграла его, а один раз поставила позорный «детский» мат. Он печально посмотрел на Элли, когда игра была закончена.
— И вы говорите, что завалили неправильные дроби?
— Мистер Джоунз, вам никогда не приходило в голову, что мир устроен так, что женщины иногда предпочитают не казаться слишком умными? — Он переваривал ее слова, когда она добавила: — Меня научил играть в эту игру мой отец еще до того, как я научилась читать. Я была чемпионом Эсперы среди юниоров, пока меня не сплавили на Землю. Заходите как-нибудь ко мне, я покажу вам свой кубок.
— Это правда?
— Я предпочту игру еде, если я встречаю достойного соперника. Но вы быстро учитесь. Когда-нибудь вы сможете оказать мне достойное сопротивление.
— Видно, я совсем не понимаю женщин.
— Это еще мягко сказано.
В ту ночь Макс долго не мог уснуть. Еще долго после того, как Элдрет начала мягко посапывать, он смотрел на светящийся хвост большой кометы, на падающие звезды и думал. Его мысли были далеко не приятными.
Их положение было безнадежным, он это признавал. Если даже Чипси не смогла передать сообщение (он на это не особенно и рассчитывал), поисковые группы должны бы были к этому времени их разыскать. Не оставалось никакой надежды, что их спасут.
А теперь Элли открыто презирала его. Он снова задел ее гордость… снова не вовремя открыл свой рот! Ему следовало бы сказать ей, что она самая красивая девушка по эту сторону райских врат, чтобы доставить ей хоть какое-то удовольствие — у нее ведь так мало было приятного за эти дни!
Плен был вполне терпим только благодаря ей… а теперь ему ничего не оставалось, как день за днем проигрывать ей в трехмерные шахматы, пока Элли будет неумолимо доказывать ему, что женщины не хуже мужчин, а даже лучше. И в конце концов они оба станут блюдом в диете существа, чье рождение на свет было ошибкой.