Тем не менее теплота привычного ритуала брала свое: Род почувствовал успокоение. Тем временем отец заканчивал: «…одна вера, одна семья, одна плоть!» Он сел на свое место и снял крышку с тарелки. Котлета из дрожжей выглядела, как настоящая отбивная, но в ней не было и грамма подлинного мяса; печеный картофель и жареное лобио, похожее на маленькие грибы… Род сглотнул слюну, вдохнув запах кетчупа.
Он заметил, что мать почти ничего не ест, и это удивило его. Отец не ел много, он только отщипывал маленькие кусочки… С неожиданной теплотой Род вдруг заметил, что отец стал совсем седым и морщинистым. Сколько ему лет?
Его внимание привлек рассказ сестры:
— …и тогда комендант сказала, чтобы я все это сделала. Я ей отвечаю: «Мадам, девушки остаются девушками. Если я каждый раз за такие проступки буду разжаловать своих офицеров, у меня скоро все будут рядовыми. А сержант Дворжак наш лучший пулеметчик…»
— Подожди, — прервал ее отец. — Я думал, что ты скажешь «Келли», а не «Дворжак».
— Она тоже так думала. Она плохо знает моих сержантов, а я не выдвигала Дворжак на повышение, ссылаясь на ее проступки. Между тем Тайпи Дворжак (а она старше меня) — наша главная надежда на ежегодных состязаниях кавалеристов. Конечно, если бы Дворжак лишили всех наград, ей бы не пришлось участвовать в этих соревнованиях, а следовательно, никому из нас.
Так что я исправила свою «ошибку», заставив старую деву чуть ли не грызть свои ногти с досады, а затем сказала, что я держу обеих: и Келли, и Дворжак — на казарменном положении, пока не разбежится эта банда в колледже, и пела ей только о том, что милосердие и пощада не имеют границ, они проливаются подобно теплому дождю с неба, и имела удовольствие слышать, как она сказала, что ее не смущают скандальные — это ее слова, а не мои — инциденты… особенно когда ее окружают офицеры.
В конце концов она нехотя разрешила участвовать обеим, я отдала честь и исчезла как могла быстро.
— Я удивлен, — рассудительно заметил мистер Уокер, — что ты таким образом возражала своему командиру. В конце концов она старше тебя, и ей, вероятно, виднее.
Элен взяла немного грибов с тарелки и проглотила их.
— Чепуха в квадрате и в кубе! Прости меня, отец, но если бы тебе пришлось когда-либо нести военную службу, ты бы понял меня лучше. Я должна быть строга с моими девушками… Но я же за них готова идти в огонь, и это делает их лучшим отрядом на двадцати планетах. Все будет хорошо, пока у меня на правом фланге Келли, а на левом — Дворжак, и каждая из них заботится обо мне, как я о них. Я знаю, что делаю. «Волчата Уокер» — так называют наш отряд.
Миссис Уокер поежилась.
— Все это хорошо, дорогая, но я надеюсь, что ты не подвергаешь себя опасности.
Элен пожала плечами:
— Смертность у нас такая же, как и везде… Все умрут, рано или поздно. Чего же ты хотела, мама? На нашем континенте женщин на восемьдесят миллионов больше, чем мужчин, и ты хотела бы, чтобы я сидела дома и вязала, пока не придет мой рыцарь? Там, где я работаю, мужчин больше, чем женщин. Одного из них, такого же старого и безобразного, как я, я подстрелила.
Род с любопытством спросил:
— Сестра, ты дала согласие на брак?
— Ну да! Я даже не считала его рук и ног. Если он все еще сохраняет страстность и способен кивнуть головой, он сделает то, что мне нужно. Моя цель — шестеро детей и ферма.
Род оглядел ее:
— Думаю, ты добьешься своего. Ты очень хорошенькая, несмотря на тощие лодыжки.
— Спасибо, братец. Большое спасибо. А что на сладкое, мама?
— Я не смотрела. Не посмотришь ли ты, дорогая?
На десерт было подмороженное манго, которое любил Род. Его сестра продолжала говорить:
— Моя служба — неплохая встряска. Моя обязанность — носить эту форму. Мои козлята толстеют, становятся неряшливыми и начинают ссориться друг с другом от полнейшего безделья. По моему мнению, скука в казарме хуже сражения. Надеюсь, что мой отряд примет участие в умиротворении планеты Байер.
Мистер Уокер посмотрел на жену, затем на дочь.
— Ты опять огорчила маму, дорогая. Большая часть твоего рассказа мало соответствует свету мира.
— Меня спросили, я ответила.
— Ну, хорошо…
Элен улыбнулась.
— Не пора ли вернуться к окну? Кажется, все кончили есть.
— Ну что ж, если хочешь. Хотя торопиться некуда.
Элен повернулась к Роду:
— Не ретироваться ли тебе, парень? Я хочу поговорить со стариками.
— Вот ничего себе, сестра: ты действуешь, а я…
— Пока, Бадди. Увидимся позднее.
Род ушел, чувствуя себя оскорбленным.
Он все еще составлял список оборудования, когда в его комнату вошла сестра.
— Привет, козлик.
— А, привет, сестра.
— Что ты делаешь? Готовишься к экзамену?
— Что-то вроде этого.
— Не возражаешь, если я присяду? — Она расчистила себе место на кровати и улеглась. — Ну, давай продолжим.
Род поглядел на нее:
— Значит ли это, что отец не возражает?
— Да. Я капала ему на мозги, пока он не увидел свет истины. Но, как я сказала, давай продолжим. Я хочу кое-что сказать тебе, младшенький.
— О чем же?
— Во-первых, вот что. Наши родители совсем не так глупы, как ты, возможно, думаешь. Напротив, они далеко не глупы.
— Я никогда не говорил, что они глупы.
Отвечая, Род огорченно подумал о некоторых своих мыслях.
— Нет. Но я слышала все за обедом и поняла. Отец слушал невнимательно. Но, Бадди, возможно, тебе никогда не приходило в голову, какая трудная должность — быть родителем, может быть, труднейшая из всех, особенно, когда у тебя нет к этому таланта, как у нашего отца. Он сознавал это и добровольно пытался исправить свои ошибки. В большинстве случаев это ему удавалось. А теперь тебе следует знать вот что: отец близок к смерти.
— Что? — пораженно воскликнул Род. — Я не знал, что он болен.
— Ты и не должен был знать. Но тебе придется уступить отцу: все же у тебя остается выход. Отец опасно болен и умрет через несколько недель, если не будет найдено чудодейственное средство. Но вряд ли что-нибудь найдется. Поэтому уступи.
Она прямо объяснила ситуацию: мистер Уокер страдал наследственной болезнью, из-за которой медленно приближался к смерти, болезнь неизлечима обычными медицинскими средствами, возможно, он протянет еще несколько недель или месяцев, но обязательно вскоре умрет.
Род обхватил голову руками и сжал ее. Отец умрет… а он даже не замечал. От него скрывали, как от ребенка, а он оказался слишком глупым, чтобы заметить что-нибудь.
Сестра тронула его за плечо:
— Перестань. Нет ничего хуже, чем казнить себя, зная, что ничем не можешь помочь. Все равно мы должны что-то сделать.
— Что? Ты ведь сказала, что ничего нельзя сделать.
— Старики готовятся совершить «прыжок Рамсботема» в масштабе пятьсот к одному — двадцать лет за две недели. Они заключили контракт с «Энтропи Инкорпорейтед».
Отец ушел из «Дженерал Синтетике» и привел в порядок все свои дела: они скажут миру «прощай» в следующую среду — вот почему отец был расстроен твоим сообщением о том, что ты будешь отсутствовать в это время. Ты ему дорог, как зеница ока, — бог знает почему…
Род постарался осмыслить услышанное: это была такая неожиданность! Прыжок во времени… конечно! Это позволит отцу остаться живым через двадцать лет. Но…
— Сестра, но это ему ничего не даст! Хотя… конечно, эти двадцать лет для него займут всего две недели… и отец все так же будет болен.
Я знаю, о чем говорю: то же самое сделали для прадедушки Хэнка Робинса, и он все равно умер, как только его извлекли из стасиса. Хэнк рассказывал мне.
Капитан Уокер пожала плечами:
— Возможно, это и бесполезно. Но лечащий врач отца, доктор Хэнсли, сказал, что убежден: случай отца не безнадежен… через двадцать лет… Я ничего не знаю о развитии медицины в области нарушения обмена веществ, но доктор Хэнсли сказал, что они на верном пути и что через двадцать лет отца смогут вылечить так же легко, как сейчас приживляют ногу.
— Ты на самом деле так думаешь?
— Откуда мне знать? В подобных случаях нужно нанимать лучшего специалиста и следовать его советам. Если мы не сделаем этого, отец умрет. Поэтому мы идем на это.
— Конечно, конечно, это нужно сделать.
Она пристально посмотрела на него и добавила:
— Хорошо. Хочешь ли ты поговорить с ним?
— Что? — он вздрогнул. — Зачем? Они что, ждут меня?
— Нет. Я убедила их, что лучше все от тебя скрывать, пока все не произойдет. Затем я должна была все рассказать тебе. Теперь поступай как хочешь. Можешь притвориться, что ничего не знаешь, и продолжать готовиться к своему экзамену на выживание. В таком случае лучше уйди не попрощавшись, как кошка.
Мысли Рода путались. Не попрощаться казалось ему неестественным, неблагодарным по отношению к семейным чувствам — но перспектива прощания была еще более невыносимой.
— Что ты сказала о кошке?
— Приветствуя тебя, кошка проделывает массу действий: мурлычет, трется о ноги, потягивается. Но, уходя, она никогда не оглядывается.
— Ну…
— Я советую тебе уйти так, — добавила она. — Тем более что они делают это для своих целей, а не для твоих.
— Но отец может…
— Конечно, он должен попытаться. — Она подумала, что огромная плата за прыжок во времени оставит Рода практически без средств; решила, что эту сторону проблемы лучше не обсуждать. — Но мама не последует за ним.
— Но она должна идти с ним!
— Почему? Она может оставить тебя одного на двадцать лет, чтобы пробыть с отцом две недели. Или наоборот: — чтобы не делать тебя сиротой, она станет вдовой на двадцать лет.
— Это не очень хорошо для мамы, — ответил медленно Род.
— Я не осуждаю ее. Она сделала правильный выбор. Они оба испытывают чувство вины перед тобой…
— Передо мной?
— Да, перед тобой. Я не преувеличиваю. Если ты будешь настаивать на прощании, чувство вины заставит их искать самооправдание, они начнут добиваться справедливости любой ценой, и всем будет очень плохо. Я не хочу этого! Вы все — моя семья.