Шагали домой молча, потом Дюшка все-таки ответил.
— Не знаю… Она… Мне кажется, я ее раньше видел. Не могу объяснить… Как будто я все это уже переживал… Или читал об этом? Или сразу.
— Как это сразу? — не понял я.
— Так, сразу, — Дюшка сцепил пальцы. — Вот вижу, как ты воздушку делаешь, и тут же в голове — раз! Читал об этом! Точно читал, и буквы видел и предложения, и ощущения те же самые, я гляжу на тебя, а словно кино смотрю. И тут же раз — и наоборот…
— А наоборот-то как? — осторожно спросил я.
— Да так же! Вот с этой твоей воздушкой. Гляжу, как ты ее вырезаешь, — и понимаю — когда-нибудь это точно прочитаю. Сам у тебя про насос спрашиваю, и знаю, что уже спрашивал про этот насос…
Мне как-то неприятно стало. У меня ведь тоже… Похожие, короче, ощущения.
— А потом увидел ее, — Дюшка поморщился. — Нет, я ее видел где-то…
— Это потому, что ты слишком много читаешь, — объяснил я. — И много фильмов смотришь. Вот и кажется, что ты уже все видел и что все уже случалось. У тебя то, что ты в книжках прочитал, перемешивается с тем, что ты видишь. Путаница в башке.
Я хотел сказать, что он еще и врет напропалую, а когда много врешь, очень часто начинаешь путать собственное вранье с окружающей правдой, по себе замечал сколько раз, вранье вообще очень сильно все вокруг разрушает.
— Может быть, и так, — согласился Дюшка. — Иногда сон приснится, а через два дня я уже и не разбираю, то ли сон, то ли было… Мне кажется, я скоро умру.
Я вздрогнул. Это действительно было неожиданно, от Дюшки то есть, обычно Дюшка собирался жить долго.
— А если это Соленый Бор? — спросил шепотом Дюшка. — Если они радар испытывают, а? И на меня он влияет, а? Какое-то предчувствие вдруг…
Дюшка потрогал себя за бок.
— Это здорово, — сказал он. — У меня никаких раньше предчувствий не было, а сейчас каждый день почти. Удивительно… Совсем как в книгах. Точно, Вадь, я помру скоро.
Тут мне его треснуть хорошенько захотелось. Как старуха, честное слово, распричитался. Утешать я его, что ли, должен?
— Чушь несешь, — зевнул я. — Ты будешь жить вечно. Как и я. Могу поспорить.
— Я ее видел. Я ее знаю… Откуда я ее знаю?
На следующий день я заглянул к Котову.
Котовы жили и вправду хорошо. Дом у них тоже за мостом, и не какой-то там домишко, а с мансардой и балконом. Участок большой с грядками, гараж с ямой, синие «Жигули» четвертой модели, георгины желтые, георгины красные, летний душ и долгий вид на реку, беседка и самовар.
Сам Котов сидел дома и обедал, ел рыбные пельмени.
Увидев меня, он ничуть не смутился вчерашней и внезапной своей трусости и объясняться не стал, словно ничего позорного не случилось.
— Привет, — сказал он.
Я — приличное знакомство, поэтому меня мама Котова пригласила за стол. Отказываться не стал, у Котовых всегда интересно готовят, то макароны длинные с укропом, то картошка в масле жареная, то пирожки с мясом размером в грецкий орех, а то и вовсе долма.
В этот раз были обычные рыбные магазинные пельмени, но не со сметаной, а с настоящим баночным майонезом.
Котов мне обрадовался — сам он пельмени не жаловал, но в их семье полагалось все доедать. А за компанию доедать всегда веселее, хотя лично я пельмени и так могу, и обычные, и рыбные, и с грибами даже.
Стали мы есть. То есть я ел, а Котов вилкой по тарелке скрипел. А меня не раздражает. Что там дальше вчера случилось, не спрашивал, вроде как не интересно ему.
— И что? — спросил я, зачерпнул майонез чайной ложкой и съел. — Получилось? Фотографии то есть?
— Как сказать… — уклончиво ответил Котов. — Не все. Сейчас пойдем посмотрим.
— Не получилось?
Котов задумчиво раздавил пельмень и размазал его по тарелке.
— А вы как? — все-таки спросил он. — Познакомились?
— Ага. Немного. Анна и Марк, они с Алтая. У них отец лесник, а сами они на каникулах.
— Ну да, сейчас же каникулы.
Ладно, мы доели пельмени, не сумели отвертеться от шарлотки и уже после шарлотки побежали в мансарду.
У Котова своя комната, то есть даже свой маленький этажик, мансарда, правда, сейчас напополам с дедом. А по бокам мансарды такие треугольные чуланы, в одном кладовка, в другом фотолаборатория. Котов, кстати, хороший фотограф, его часто в газете печатают в местной. Он портретист, фотографирует городских знаменитостей, комбайнеров, машинистов, ударников труда.
— Вот вчера вечером проявил. Не знаю…
Котов вручил мне тоненькую пачку фотографий.
— Фотография — это не лобзиком выпиливать, — сказал Котов задумчиво. — Фотография — это стихия…
На первой фотографии как раз стихия. Река. Тот самый пляж с сухим деревом. Все очень четко, красиво, сразу видно — не хоть бы кто снимал.
— И что?
— Дальше смотри, — продолжал Котов.
Я стал смотреть дальше.
Хотя дальше смотреть особо и нечего было, на всех следующих фотографиях ни реки, ни Анны с братом, ничего, только размазанные сияющие пятна, такие получаются, если падающие снежинки камерой ловить.
— Непонятная такая штука, — сказал Котов. — Пленка словно частично засвечена. Но она не может таким образом засветиться. То есть может, но для этого ее надо в рентген-установку засунуть.
— И что ты думаешь?
— А ничего не думаю, — ответил Котов. — Если бы я на «Агфу» снимал, то тогда можно было бы думать. А это же «Свема», что с нее взять? Она в одном месте снимает, в другом не снимает, в третьем брак. А может, проявитель паршивый.
Пожал плечами Котов.
— Сейчас нормального проявителя и в Москве не найти… Вот, смотри, тут интересный кадр, — Котов показал фотографию.
Самый краешек берега, река с изгибом, деревья. Левая часть снимка съедена белизной, а на правой над рекой висит яркий шар. А на некотором расстоянии от него еще один, поменьше
— И что это значит? — не понял я.
— Похоже на гало, — пояснил Котов. — Природное явление. Это когда вокруг Солнца круги. Иногда это совпадает с повышенной влажностью, и объектив это ловит. Тогда образуется как бы световой купол, и создается впечатление, что на небе не одно солнце, а несколько…
— И что? Ты же сам говоришь — природное явление. Если природное явление, то чего удивительного?
— Природное, это да… — Котов проморгался. — Я про него в журнале читал, вживую никогда не видел. Как-то со льдом в атмосфере связано. Причем кажется, оно крестообразное…
Котов достал лупу и стал разглядывать фотографию.
— Смотри, — Котов сунул фото мне под нос.
Много света, это точно. И при желании можно увидеть крестообразность — между маленьким и большим пятнами вроде как протянута тоненькая световая жилка. А можно и не увидеть.
— Раньше считалось, что гало — это знак беды, — сказал Котов.
Еще один, подумал я. Знаковидец и предчувствователь. Я вот ни в чем никаких знаков не вижу, если черная кошка через дорогу перебегает, я не отворачиваю. И на люки водосточные без опаски наступаю. И по дереву не стучу.
— Гало предвещает наступление тяжелых времен, — заметил Котов мрачно. — Это и в «Слове о полку Игореве» сказано.
— Ты что, туда же? — испугался я. — Читателем стал? «Слово о полку Игореве» осилил? Его же по программе нет…
Котов усмехнулся.
— Нет, не читал, что я, Дрюшка какой? Журнал «Советское фото» смотрел, там про это заметка печаталась. Так вот, перед набегом половцев в небе целых четыре солнца сияли. Четыре. Во как.
Котов указал пальцем в потолок, точно там эти солнца крутились.
— Ты еще про грибы расскажи, — хмыкнул я. — Что грибы к войне лезут, а сова к гусеницам кричит.
— Сова не к гусеницам, — возразил Котов. — Сова к колорадским жукам. Если долго ухает, значит, жуков много вылупится.
Мы немного поспорили про колорадских жуков и сову. Я говорил, что это неправильно все, жуки и сова никак не могут взаимодействовать, потому что сова русская, а жуки заморские. Котов возражал, жуки и сова, по его мнению, взаимодействуют исключительно научно. Сова всегда кричит по утрам, если погода стоит теплая, — это раз. А если погода стоит теплая, личинки колорадских жуков выбираются на поверхность земли гораздо чаще. Это два. Вот тебе и простая логическая связь. Получается, что на самом деле сова это к жукам. Сошлись, что это все американские происки. Что специально они сюда этих жуков заслали, чтобы они у нас всю картошку сожрали, управы-то на этих жуков нет.
— Их и керосин не берет, — пожаловался Котов. — Мы их в банку кидаем, а они плавают как ни в чем не бывало…
— Придумают что-нибудь, — сказал я. — Какую-нибудь отраву. На всех придумают отраву, прогресс не стоит на месте.
— Поскорей бы. А то надоело уже, каждый год одно и то же, как проклятые корячимся.
Котов замолчал и стал разглядывать фото, кажется, он на нем опять что-то подметил.
— А ты что думаешь? Про Анну и ее брата?
— Ничего не думаю, — ответил Котов. — Они же вам сказали — отец их сюда на каникулы отправил, сам за ними скоро приедет. Вот и все объяснения. Слушай, Вадим, вот что я сейчас сделаю…
Котов почесал себя фотографией по носу.
— Я сейчас к Геннадию Ивановичу схожу, — сказал он. — У него увеличитель помощнее моего, может, еще чего из пленки вытянем. Хотя зачем?
Котов поглядел на меня.
— То есть как зачем? Узнать…
— Что узнать? — щурился Кот. — Ну, Дрюшка понятно, он «Трех мушкетеров» перечитанный, но ты же нормальный человек? Ты-то что хочешь узнать? Что вы ко всем лезете, а? Живут люди, не трогают никого, а вы…
Котов умный. У него отец инженер, мама бухгалтер, и сам Котов считать умеет. И думать.
— Нечего узнавать, — повторил Котов. — Дайте людям покоя.
Котов умный, Котов прав. Чего мы взбесились, на самом деле не надо лезть, пусть отдыхают, не деревенщина мы, точно.
— Хорошо, — сказал я. — Ты к Геннадию Ивановичу тогда, а я тоже побегу, мы встретиться договорились…
— С кем?
— С ними. С Анной и братом ее.
— А, понятно…