— Ой…
Это я ойкнул. А Анна не ойкнула, упал и упал.
Марк сразу поднялся. Он осмотрел «Орленка» и помахал мне рукой — все нормально.
— А здорово упал он, — заметил я. — Прямо как в кино полетел, так и шею свернуть недолго.
Анна промолчала. Марк направился к нам. Он смеялся. Катил велосипед, держал его за руль одной рукой, а вторую выставил перед собой. Правую. А безымянный палец на ней смотрел сильно в сторону, поперек остальных.
— Палец подломил! — крикнул Марк.
Анна не услышала.
— Он говорит, что палец сломал…
— Ага, — кивнула Анна.
Марк взобрался на холм.
— Может, в больницу? — предложил я. — Гипс наложить…
— Само, — отмахнулся Марк. — Безымянный — не курковый.
— Я ему потом шину сделаю, — пообещала Анна.
Это на самом деле больно, думал я. Я как-то палец выбил — и это было очень больно. А тут палец был попросту свернут в сторону и под синеющей кожей виднелись острые обломки кости, сломан, как прут, держался только на коже и мышцах.
— Да на нем все быстро заживает, — махнула рукой Анна. — Ничего страшного.
— Как на лайке, — подтвердил Марк. — Я ногу подломил — раз, через четыре дня уже прыгал — два. И безо всяких шунтов регенерировал…
— Давай вправлю, — Анна подошла к Марку.
— Сам люблю.
Марк бережно опустил на землю велосипед, затем взялся за сломанный палец и рывком его выправил, показал мне.
Затошнило. Палец раздулся и посинел, и из-под основания ногтя капля крови выступила.
— Срастется, — сказал Марк. — А без рук кататься как?
Жестко у них в Алтае. Палец сломал, вправил, дальше беги, белку добывай. Тайга. С другой стороны, правильно — в тайге больниц нет, все самим делать приходится.
— Ты что? — Анна постучала себя по голове. — Как без рук ездить? Ты думаешь, руль только для того, чтобы поворачивать? За него еще держатся.
— Без рук можно, — сказал я.
Я взял «Орленка», чуть разогнался вдоль гаражей, отпустил руль и проехался без рук.
Марк и Анна смотрели на меня как на циркача. Точно я не на велике без рук прокатился, а на мотоцикле по бочке с завязанными глазами.
— Тоже хочу, — тут же объявил Марк.
Я поглядел на Анну.
— Да пусть катится, — сказала она.
— Тогда лучше на «Салюте». Он тяжелый, колею держит.
— Как не падать? — спросил Марк.
— Надо разогнаться… И почувствовать. Если скорость слишком маленькая будет, то руль в сторону свернется…
— Понял. — Марк схватил «Салют».
— Лучше за седло держаться, — посоветовал я. — Это помогает…
Марк не стал дослушивать.
Мы стояли на холме, в общем-то, недалеко до облаков, а внизу река, и бетонка, как две лапши, уходит вниз и теряется в лесу. Анна рядом. Мне с ней хорошо рядом. Потому что я о ней ничего не знаю. С другими девчонками не так, про других все понятно. А еще мне нравится, что она молчит. Наши девчонки все болтушки, с ними неинтересно, а тут по-другому все, молчит — и интересно.
— А у нас атомную станцию будут строить, — зачем-то похвастался я. — Вон там, где река поворачивает.
— Ага.
— Я там работать хочу, — сообщил я.
— Правильно.
Марк разгонялся, раскручивая педали и набирая темп, на середине спуска он опустил руки и взялся за седло и теперь катился вниз с большой скоростью. Хохотал громко.
— Сейчас еще чего-нибудь сломает.
— Главное, чтобы велосипед не сломал, — сказала Анна.
Но в этот раз Марк не упал, он съехал вниз и унесся по плитам далеко к лесу, так что мы его даже и не видели.
— Хочу у тебя спросить, — Анна поглядела куда-то мне за плечо. — Я хочу спросить, мне это важно…
Я оглянулся и обнаружил, что к нам ковыляет Дюшка. У него даже издали был довольный вид, точно в «Спортлото» выиграл.
И Анна так ничего и не спросила.
— Катаетесь? — с завистью спросил Дюшка, приблизившись.
— Катаемся. А ты чего? Тоже хочешь?
— Не, не хочу, — помотал головой Дюшка. — Я это…
Он стал пялиться на Анну.
— В Октябрьском директор клуба угорел, — сообщил Дюшка. — Не до смерти, но в больницу забрали. Вот он там и лежит.
— И что? — не понял я.
— Так он у них там кинщиком еще подрабатывает, — объяснил Дюшка. — Теперь у них кино недели две не будет, и все фильмы к нам перевезли, чтобы они зря не простаивали. Сегодня «Семь самураев» показывать будут, возле клуба афишу повесили.
— Кино? — Анна поглядела на меня.
— Ну да, — ответил Дюшка. — Две недели «Огненные дороги» шли, фильм второй. А до этого две недели первый еще, скукотища редкостная. А тут сразу «Семь самураев»! Представляете?!
— Прямо вот так и «Семь самураев»? — на всякий случай спросил я.
— Точно! Там с обеда очередь была, — вздохнул Дюшка. — Человек сорок! И билеты уже только на завтра оставались, да и то на последний сеанс. Но у меня все предусмотрено.
Дюшка значительно подмигнул, словно достать эти билеты ему каких-то неимоверных трудностей стоило. А всего-то делов — зайти в кинобудку, там его папанька с механиком дядей Мишей, как обычно, в домино играет. А у дяди Миши всегда билеты есть.
— Пять штук отложил! — похвастался Дюшка.
— А пятый кому? — спросил я.
— На всякий случай, — пожал плечами Дюшка.
Понятно.
— Котова можно позвать… — зевнул Дюшка.
Подлизывается. Это он к Котову подлизывается, Котов с ним не очень дружит, а Дюшке нравится быть поближе к людям, у которых «Жигули».
— Ну так что, пойдем? — спросил Дюшка.
— В кино… — протянула Анна.
А я подумал, что сейчас она скажет, что никогда не бывала в кино. Никогда в жизни. Потому что в тайгу кино не привозят. Или еще как-то соврет. А я не хотел, чтобы она врала, пусть молчит лучше, она лучше всех молчит.
— Конечно, пойдем, — сказал я. — Кто же такое кино пропустит?
Со стороны стрельбища опять бахнули. Дюшка присел. Анна засмеялась. Марк поднимался на холм. И тоже смеялся. И Дюшка засмеялся. Смешно им. Мимо проехал молоковоз, усталый водитель из кабины посмотрел на нас как на дураков.
Договорились встретиться на мосту, Дюшка покатил к себе, я к себе, Анна и Марк отправились в сторону столовой обедать.
Мне тоже надо было успеть до обеда, выпросить денег у матери. Вообще-то мне на кино дают без вопросов, да и деньги совсем невеликие, но сейчас дома никого, на работе все. Лезть в отцовский кошелек как-то не хотелось, поэтому пришлось оторвать от крыльца доску — зимой отец упустил в щель как раз двугривенный. Тогда мороз стоял и отдирать доску не стали, а потом папка забыл, а я не забыл, у меня память хорошая.
Под крыльцом собралось много разного мусора, но я место примерно заметил, так что перебирать долго не пришлось. Монета потемнела, но Дюшке и такая сойдет. Все. Деньги были, теперь одеться надо. В шкафу у меня свой отдел, там для особых случаев припасено одевание, если в кино, или на вокзал кого провожать, или в гости. Штаны, пиджак, под пиджак футболка, а еще и ботинки итальянские синие — бабушка мне на сданную клюкву купила. Я быстренько переоделся и побежал к Дюшке.
Он меня уже возле дома выхаживал, бродил по тропинке, заложив руки за спину. Дюшка нарядился примерно так же, как я, только еще красную кепку с козырьком нацепил. Эту кепку ему в Таллине тетка купила, а ей из Польши привезли, хотя на самой кепке написано «CUBA». А ботинок у него синих не было, обычные кеды без надписей, только с резиновым футбольным мячом.
Мы дожидались Анну и Марка у столовой электросетей, слушали запах жареного лука и биточков с макаронами. Дюшка пообедать не успел и живо рассказывал про то, как он любит картофельное пюре с поджаркой, его мама не умеет так, как в столовых, готовить, когда он, Дюшка, вырастет, он дома никогда питаться не будет, всегда в столовых. В столовых Дюшка разбирается чуть хуже, чем в книгах, но тоже неплохо. Говорит, что самые вкусные — на заводах, а самые плохие на вокзалах. Он и Анне посоветовал сюда ходить, потому что тут работают поварихи, которых выгнали из техникума, и они готовят, как дома, и воровать не приспособились еще.
— Сегодня пирожки с картошкой, — Дюшка втянул воздух. — Я их особенно люблю!
Он все особенно любит, особенно если по части пирожков. Даже если с зеленым луком. То есть он может и с зеленым луком есть, вот никто не может, только Дюшка.
А я с повидлом яблочным люблю.
— У меня шесть копеек лишних есть, — Дюшка похлопал по карману. — Можно купить один пирожок…
— Или два чая, — сказал я.
— Точно. Зайдем, возьмем два чая, и с черным хлебом…
Из окон пахло так вкусно, что я чуть было не поддался этому Дюшкиному искушению, но тут двери открылись и из столовой вышли Анна и Марк. Выглядели они осоловело и сонно, наверное, по два обеда навернули. А Марк еще и карманы хлебом набил, и, пока мы шли до клуба, он ел хлеб.
Сломанный палец у него почернел и выглядел гангренозно, но Марка это совсем не заботило — он доставал из карманов куртки куски черного и жевал. Молча.
Анна тоже молчала.
Сначала по Пионерской, потом через парк, она все молчала, а Марк хлеб ел. Я не знал, что сказать, сначала пытался придумать, а потом и бросил, не все же болтать? К тому же за меня болтал Дюшка. Да и не только за меня, а за всех. Рассказывал про то, как три года тому назад он был в Крыму, как они жили в какой-то глуши у моря, отец ловил рыбу, а мама ее жарила. А самому Дюшке было дико скучно, потому что книги ему взять не разрешили — чтобы зрение не портил. Но он быстро придумал, что делать — и слонялся по древнегреческим развалинам и выковыривал из мозаики красные камешки, надеялся, что рубины.
Хорошо, когда у тебя друг трепло. Трепло болтает, а ты идешь о своем думаешь. А и действительно, не жарко ей в этой куртке?
Возле клуба уже народу много собралось, человек двести, хотя сеанс и был на четыре часа. Но на «Семь самураев» всегда много собирается, их в позапрошлом году привозили зимой, так из дальних колхозов люди приезжали.
Все толпились у входа, до сеанса полчаса, но зрители на всякий случай собрались и бродили вокруг, курили, сидели на скамейках, в парке от клуба через дорогу по поводу скопления народа включили карусель, все, как обычно.