атывает в шары, разделяет и бережно разводит по местам, и снова сшибает, и снова, и снова, и в миллиардах лет этой терпеливой мясорубки выковываются железные обручи орбит, рождаются миры, а ненужный и лишний мусор выметается на окраины системы.
Встретить летучего голландца, один из шести кораблей, потерянных во время первой Экспансии. Это были первые дальние рейдеры, они одновременно стартовали с орбиты Земли по разным векторам, и связь с ними была потеряна тоже одновременно. Это исчезновение надолго приостановило развитие внесистемной космонавтики и продолжало оставаться неразгаданным, существовало больше десятка гипотез и предположений, которые, впрочем, не подтверждались и не опровергались ввиду отсутствия хоть какой-то информации. Лютер предполагал, что раньше между зоной гелиопаузы и Облаком располагались многочисленные инопланетные базы, первая волна Экспансии натолкнулась на них, после чего инопланетяне убрались от греха подальше, захватив с собой всех невольных свидетелей.
Встретить хотя бы завалящую кометку, чахленькую, с куцым хвостиком. Увидеть ее глазами, а не светящейся точкой на экране радара… Впрочем, точку на экране радара мы тоже никакую не увидели. Я предполагал, что в пределах Облака Оорта комет гораздо больше, ведь именно отсюда они то и дело сваливаются на наши головы, но здесь пустота. И встретить кометки не получилось.
Да хоть чего-нибудь встретить не получилось. Ни астероида, ни метеороида, ни каменька завалящего, пространство пустынно, как и положено быть пустым межзвездному пространству. Впрочем, и Ярослав и Лютер не считают, что мы в межзвездном пространстве: все, что внутри Облака, для них Солнечная система. И это их чрезвычайно удручает, внутрисистемные рейды среди курсантов Академии Циолковского не считаются полноценными рейдами, только после пересечения внешней границы Облака курсант считается космонавтом, может снять курсантскую форму и набить наколку с картой звездной системы, куда он собирается отправиться. Ярс и Лютер давно уже выбрали Руку Прачки и Сердце Карла, подозреваю, что из-за названий.
Теперь каждый день они спорят, что труднее — бросок к Прачке или бросок к Карлу. Меня они не слушают, я впервые за орбитой Нептуна, головастик без лапок.
Хотя, если честно, все эти бесконечные разговоры Ярса и Лютера о границах гелиосферы, испытаниях сверхприводов и строительстве первого межзвездного корабля, который дойдет до Альфы Центавра меньше чем за сутки, мне уже неистово надоели. С другой стороны, это полезно с социологической точки зрения, хотя я не особо пока к социологии склоняюсь, я склоняюсь…
Экран погас, за секунду до этого я успел заметить свое глупое отражение в черном зеркале фонаря.
— Стазис нарушен. Стазис нарушен. Дамп маршевых двигателей через десять секунд. Задействован протокол четыре. Займите места по расписанию.
Так! Протокол четыре. Через десять секунд исчезнет гравитация, отключится стандартное освещение, остановятся вентиляция и компенсаторы инерции. На секунду «Улисс» окунется во тьму, после чего аварийный режим. Первая фаза — гаснут двигатели, корабль переходит на минимальное энергообеспечение, задействуется система диагностики, спасательные капсулы готовятся к отстрелу. Вторая фаза — в воздух выбрасывается противопожарный агент, после чего пространство отсеков заполняется амортизационным гелем, экипажу предлагается занять место в шлюпках. Третья… Надеюсь, до второй фазы не дойдет.
Интересно. Стазис нарушен, это значит датчики зафиксировали внезапные пиковые вибрации, отклонение от курса, падение давления, одним словом, столкновение и пробоина. Мне представился метеорит, простреливший «Улисс» в продольной проекции и по дурному расположению удачи разбивший капсулы Лютера и Ярослава. Лютер и Ярослав задохнулись соплями во сне, я остался на корабле один, и теперь…
Не успел придумать, что там дальше, заорали сирены. Сирены удивительно мерзкие, могу поспорить, двести лет тому назад при крушении океанских лайнеров именно эти отвратительные сирены будили спящих пассажиров.
— Дамп двигателей через три секунды. Протокол четыре. Займите места по расписанию.
Я ухватился за скобу сбоку от ложемента. До места по расписанию не успею, если невесомость застанет врасплох, да еще минус ускорение…
— Дамп.
Сказала Мими. У нашего бортового компьютера противный писклявый голос, но это и понятно: бортовые компьютеры должны раздражать, а не успокаивать, я, когда слышу Мими, начинаю волноваться и искать, за что бы ухватиться покрепче.
Дамп.
Маршевый двигатель погас. В корме корабля треснуло, на полсекунды в глазах потемнело, все, норма. Невесомость.
Бутылка воды выскочила из держателя и поплыла к потолку, кувыркаясь.
— Макс! — рявкнул над ухом Ярс. — Макс! Пробоина! В грузовом!
— Пробоина…
Я растерялся, если честно, я не мог представить, что метеорит может пробить корабль, как такое возможно, существует же защита, существует…
— Что сидишь?! В отсек! Живо!
Ярс схватил меня за шиворот, вырвал из ложемента и отправил в свободный полет.
— Лютер где? — успел спросить я, уворачиваясь от встречного… не знаю, похоже на мотор.
— «Бродяга» в грузовом сорвался! Энергоблок поврежден! Лютера задело! Нужно установить пластырь!
Лютера задело… Ярослав уже занял место в ложементе, вокруг его головы монтировался шлем пилота, а на руках перчатки. Я перевернулся и, хватаясь за скобы, рывками направился в сторону жилого отсека.
Я старался держаться подальше от стен и выступающих предметов, но мерцающий свет и орущие сирены не добавляли ловкости, к грузовому отсеку я добрался с вывихом безымянного пальца и большой шишкой на лбу.
Особого беспорядка в отсеке я не встретил, полноразмерный макет Объекта, как положено, висел на тросах в центре, в воздухе плавало несколько гаек, ключей и еще некоторая техническая дребедень, Лютера я не заметил. Зато услышал тонкий и неприятный свист, вероятно, от пробоины. Затем из-за Объекта вылетел здоровенный ржавый болт. Действительно огромный, метра два высотой. Вслед за болтом показался Лютер, его комбинезон был перепачкан красным, а на лице сосредоточилось некоторое страдание. Простреленный метеоритом, а жив, редкое везение в такой ситуации.
— Держи домкрат! — простонал Лютер и отлетел в сторону. — Заводи пластырь!
Оказывается, ржавый суперболт — это домкрат. А круглая широкая пластина на конце — пластырь, слово-то какое… Домкрат летел на меня, как торпеда, грозил размазать пластырем. Раздавлен домкратом в пятнадцать лет, что смешно.
— Держи! — мужественно всхлипнул Лютер. — Держи его!
Я толкнулся навстречу домкрату, уклонился от пластыря, ухитрился вцепиться в домкрат и немножко его затормозить. Но инерция у домкрата была гораздо больше, чем у меня, так что, прежде чем обуздать его окончательно, пришлось попотеть. Я уперся в железо ногами, руками же хватался за все встречные скобы, в результате чего сорвал кожу с левой и усугубил вывих пальца. Но домкрат задержался и завис по центру отсека.
— Надо завести пластырь! — Лютер указал пальцем. — Скорее! Туда!
По правому борту я увидел вспученный бугор обшивки, из-под которого, как мне показалось, и доносился свист уходящего воздуха. Пробоина. Я представлял пробоину мощнее — дыра, размером с пушечное ядро, оборванные и искрящиеся кабели, рев воздуха, вырывающегося наружу, космос, вливающийся внутрь. Но пробоина оказалась какой-то… заурядной.
Я поднырнул под домкрат и стал толкать его плечом, стараясь подогнать пластырь к пробоине, а основание домкрата упереть в комингс. Это оказалось нелегким делом. Проклятый домкрат вырывался, выворачивался, как огромная сороконожка, пинал опорами по ногам и бил воротом в спину, а свист тем временем усиливался, так что стало казаться, что я слегка задыхаюсь.
— Давление падает… — сообщил откуда-то сбоку Лютер. — Через три минуты отсеки заполнит газ…
Кажется, Лютер сознание потерял.
Три минуты. Потом газ. Потом газ начнет сворачиваться в гель. Насколько я знаю, в случае выброса геля в отсеки, бортовой компьютер подает аварийный сигнал Земле и через семь часов прибывает спасательный катер. Миссия к Объекту считается проваленной и прекращается, меня ненавидят. Почему меня — потому что я не завел этот самый пластырь. Лютера и Ярослава вместо летних каникул отправят искупать провал на Марс, а я…
А я всю жизнь думай — отчего это при встрече со мной некоторые с улыбкой отводят в сторону глаза. Я схватился с домкратом вновь, и схватка была серьезной. Я зарычал и напружинился, внутри организма что-то хрустнуло, домкрат выпрямился, и пластырь встал на место. Я схватился за рычаг и стал его крутить.
Домкрат распрямился и приложился к пробоине, свист стих. Я расслабился, выдохнул и подумал, что странное это дело, на любом корабле должна существовать автономная система на случай аварии. В конце концов при аварии экипаж может оказаться в бессознательном состоянии, и корабль должен сам латать пробоины, диагностировать двигатели, поддерживать системы навигации и жизнеобеспечения, почему тогда…
— Стазис восстановлен, — сообщила Мими. — Маршевые двигатели будут запущены через двадцать секунд. Гравитация возобновится через двадцать секунд. Приятного ускорения!
Я услышал смех. Обернулся. У входа в отсек безобразненько покатывались со смеха Лютер и Ярослав. Секунду я не мог догадаться, что они там веселятся, потом догадался. Я идиот. Я терминальный идиот. Только что я, надрывая последние пятки, заделывал метеоритную пробоину с помощью ржавого механического домкрата, кувыркаясь в невесомости, поминая космических чертей и опасаясь, что вот-вот кончится воздух.
Гравитация. Домкрат заскрипел, но не отвалился. Вот тебе и пластырь.
— Поздравляю, — ухмыльнулся Ярослав. — Ты преодолел первые сто астрономических единиц, выдержал настоящее межпланетное испытание… Теперь ты не черпак соплистый, теперь настоящий космопроходец! КП!
Ярослав и Лютер перестали хохотать, соорудили строгие лица, подошли ко мне.