— Ты уверен, что мы идем на север? — спросил Лютер. — Солнца не видно же… Мы не сбились?
— Нет, думаю. Я с вечера заметил направление, с утра держались…
— Без солнца легко заблудиться…
Туман расходился лапами и быстро оседал к земле, окружая нас широким полукольцом, собираясь у корней деревьев плотными облаками.
— Что делаем? — спросил Лютер. — Отступим?
Туман тек слишком быстро, отступать бесполезно, да и с пути собьемся наверняка.
— Дальше идем. Туман нам преимущество даст, в нем нас трудно заметить. А потом, это же интересней даже…
Лютер спорить не стал. Через минуту мы оказались окружены туманом совершенно, если вернее, мы в нем оказались. Лютер насторожился, как настоящий десантник, он не любит плохой видимости, а мне, напротив, в тумане нравилось. Загадочно, таинственно. Словно и не на Земле. Если бы не след Ярослава.
— Идем.
Через туман, как сквозь космос, некуда спешить. Да и Тыквер где-то, безусловно, рыщет. Расстояние трудно определять, во мгле ориентиров мало. Ничего не видно, не слышно, вот только…
— Ржавчиной пахнет, — сказал Лютер.
Остановились. Лютер прав, воздух чуть кисловатый, пропитанный железом, мы точно зацепились за прозрачную полосу жженой жести. Я сделал для эксперимента шаг назад, металлический запах потянулся за мной.
— Если по карте, то развалины крепости… еще не скоро…
— Да тут везде крепости, — Лютер нюхал. — Здесь каждый хутор был как крепость, у меня прадед воевал, тут километрами…
Из глубины тумана послышался электрический звук. Если, допустим, на ховере подняться километров на пятнадцать и поймать на корпус молнию, звук получится чрезвычайно похожий. И мурашки по коже тоже электрические, Лютер поежился. И я тоже, стало заметно холоднее. С погодой в заповеднике неладное творится…
— Озон, — с удивлением сказал Лютер. — Чувствуешь?
Озон. Поверх железа. А может, тут, в глубине леса, погодная установка? Раньше этим увлекались, потом бросили, а установку и забыть могли — вот она и работает. Атмосферу нормализует в автономном режиме.
— Мне кажется, лучше не задерживаться, — сказал Лютер.
И в голосе его я не услышал пренебрежения к грунту.
Дальше. Я отметил, что следы у Ярослава изменились — в них тоже исчезло пренебрежение к грунту.
— Смотри! — Лютер запнулся и остановился. — Ничего себе лапша…
Лес поменялся, причем поменялся разом, вдруг. До этого мы продвигались по просторному сосновому бору, где деревья были ровны и высоки и выступали из тумана, точно колонны одной толщины и роста, наверное, это и называлось мачтовым лесом, и этот лес сломался. Сосны за несколько шагов измельчали и выродились, на коре вылупились плешивые шишковидные наросты, деревья перестали тянуться вверх и стали растопыриваться в стороны, стволы скручивались в спирали, отгнивали уродливыми черными культями, некоторые деревья изогнулись настолько, что умудрились завязаться в кольцо. И тихо, птицы замолчали, то есть, похоже, они здесь не водились попросту.
А может, я их с утра и вообще не слышал, не помню.
— Я слыхал про это, — Лютер похлопал по уродливому дереву. — Пьянущий лес. Деревья начинают болеть, и вот что получается…
— Зато красиво, — сказал я.
Красиво. Полумертвые черные и причудливые деревья и белый, похожий на тяжелые снежные облака, туман.
— Я слышал, что такое случается в тех местах, где погибло много людей. — Лютер подобрал с земли ветку, завязанную в несколько узелков. — Здесь… нехороший воздух…
И камни. Из мха поднялись камни, большие, вполроста, синеватые, с волнистой поверхностью, они выступали из тумана и казались мне ягодами гигантской голубики.
— Все гораздо проще, — улыбнулся я. — Почва песчаная, верхние слои подвижны, корневую систему перекручивает — и деревья тоже скручиваются. Это Земля, Лютер, это тебе не Фобос. Да здравствует материализм!
Я приметил сосну, расходившуюся от корня тремя расплющенными стволами, и собрался пролезть между ними, но Лютер поймал меня за куртку.
— Лучше не надо, — попросил Лютер. — Мне кажется, это…
Я дернулся и протиснулся между косыми и липкими соснами.
— Плохая примета, — шепотом закончил Лютер. — Зря ты так… Что это?
Я поглядел в указанном направлении. Между синими камнями и соснами, скрученными винтами, темнело нечто похожее на скалу.
— Кажется, танк, — сказал Лютер. — «Яггер», пятое поколение…
Из мути действительно выступил танк. Наверное, последняя модель с гусеницами, может, последний танк в истории, а в поколениях я не очень.
— Осторожно, — прошептал Лютер. — Тут может быть опасно…
Вряд ли Тыквер устроил бы нам засаду возле танка — место слишком приметное. В таких люди настораживаются волей-неволей, ждут нападения, пусть нападать никто и не собирается, генетика, «синдром водопоя», на Лютере это весьма показательно сработало. Космопроходец ты или не космопроходец — инстинктам сопротивляться бесполезно.
Я вгляделся в лес, в камни, в танк.
— Все спокойно, — сказал я. — Спокойно.
Вблизи танк показался еще больше, но почему-то выглядел не по-настоящему, видимо, от того, что с него демонтировали всю мелочь — систему наведения и связи, скорострельные пулеметы, маскировочные зонты, светотехнику, остались лишь крупные детали — башня, катки, орудие, кормовые турбины.
Я потрогал броню. Она сильно отличалась от брони «Улисса», которая была весьма необычайной на ощупь, когда я дотрагивался до борта космического корабля, мне всегда казалось, что он резиновый, а танк был танком, холодным и мертвым, тяжелым камнем среди камней.
— Их разве не должны были убрать? — спросил я. — Танки?
— Наверное, оставили на память, — предположил Лютер. — То есть для назидания…
Мы обошли вокруг. Башня танка оказалась изжалена многочисленными ямками от давних плазменных разрядов и поедена ржавчиной. Конечно же, в ржавчине было выцарапано: «Ждите здесь! Я.», а в метре от буквы «Я» чернела оплавленная дыра размером с футбольный мяч, сюда влупили штукой помощнее. По краям дыры успел поселиться бархатный зеленый мох.
— Будем ждать? — спросил Лютер. — А если это Тыквер накорябал? Если ловушка? Мы тут стоим, а Тыквер…
Лютер потрогал шеврон. В тумане громыхнуло железо. Я толкнул Лютера за танк, спрятался рядом. Лютер на всякий случай достал штык-нож.
Через полминуты показался Ярослав. Он шагал, не скрываясь, разгоняя туман можжевеловой веткой, явно пребывая в не очень хорошем настроении и уже сильно хромая.
— У него уха нет, — прошептал с удивлением Лютер.
Я присмотрелся — и действительно.
— Не везет ему этим летом с ушами, — сказал я.
Лютер хихикнул. Ярослав остановился перед танком, постучал веткой по броне.
— Выходите, грунтоходы!
Лютер помотал головой, подмигнул.
— Выходите! Я все равно вас слышу!
Прятаться дальше было глупо, мы с Лютером показались из-за танка.
Большая половина правого уха у Ярослава отсутствовала, косой запекшийся срез и длинный по голове ожог. С выгоревшими волосами. И нос, он оказался расквашен в фиолетовую сливу, отчего дышал Ярослав громко, как через сплющенную трубку.
Подумалось — где ухо? Ярослав каким-то образом лишился уха — и куда он его дел после? Выкинул, закопал, положил в карман? Кажется, у Лютера были похожие мысли, во всяком случае, он тоже явно находился в растерянности. От того, что Ярослав вернулся без уха.
Это было странно. И да, не везет ему этим летом с ушами.
— Он подло выстрелил из бластера, — объяснил Ярослав.
Ярослав дернул головой.
— Тыквер? — спросил Лютер.
— А кто еще?!
Ярослав в бешенстве пнул танковую гусеницу.
— Я же говорю — этот негодяй стрельнул из бластера! — Ярс потыкал пальцем в ожог. — Исподтишка!
— А потом? — спросил я.
— Тебе в башку из бластера палили?! — нервно спросил Ярс. — Нет?! Вот и мне тоже! Знаешь, я только пищание это бластерное успел услышать, потом — бздых — вспышка! И ослеп!
Ярослав потер глаза, проморгался, еще потер.
— Нет, этот Тыквер все-таки… подонок!
Ярослав вспомнил нужное нехорошее слово.
— Я бы не стал так резко, — заметил я. — Да, мы в лесу, но необходимо придерживаться некоторых рамок…
— Какие рамки?! — почти заорал Ярослав. — У Тыквера нет ни рамок, ни совести! Исподтишка, как грязный и подлый подонок…
Ярослав произнес еще несколько слов, некоторые из них мне были вовсе не известны, другие давно вымерли, но, видимо, с ретролексикой в Академии курсантов знакомили плотно.
— Расскажи по порядку, — попросил я. — Только давай без… конструкций, хорошо?
— А тебе башку отстрелить не пытались?! — огрызнулся Ярослав. — Как я домой без уха, а? Что я скажу?!
Без уха, если честно, Ярослав выглядел хорошо. Взрослее. Космопроходистее. Заслуженнее.
— Тебе так даже лучше, — сказал я. — Интереснее. В Академии завидовать будут. Не ногу отгрызли, но тоже… выразительно. Скажешь, что ухо тебе метеоритом оторвало.
Ярс глянул на Лютера, тот пожал плечами.
— Ухо тебе восстановят, — успокоил Лютер. — Если слух не нарушен, не вижу вопроса, со всеми случается. Вопрос — почему Тыквер использовал оружие. Мы же договаривались…
Лютер вглядывался в лес.
Ярс насупился.
— Потому что он подонок, — Ярс сжал кулак. — Я давно подозревал… Я обещал домой заехать, а сразу после посадки сюда рванул, дома скука… Покажусь без уха, мама опять начнет… «Сынок, может, космос не для тебя, может, тебе лучше в медицинский…» А ухо будут не меньше месяца наращивать, медики…
— Ты не рассказал, — остановил я Ярославовы причитания. — Как тебе его отстрелили-то?
— Подло. Исподтишка. Вероломно. Значит, так все происходило…
Ярослав рассказывал, трогая то, что у него осталось от уха, морщась и ритмично сжимая могучие кулаки.
И была у Ярса бессонница, в отличие от некоторых. Не спалось никак, вот Ярс и подумал погулять немного. Ночь лунная, все видно, прохладно, хорошо. Погулял Ярс вокруг, поскучал, затем подумал — а не сходить ли ему в разведку? Посмотреть, что там да как, недалеко, на пару километров, чтобы враги не подкрались к нам под ночным покровом. Прошел Ярс пару километров, размялся, лес ровный, прозрачный, настроение хорошее, и решил Ярс