СО СКОРОГО ПОЕЗДА
Перевод
А. Эбаноидзе
Мы жили вблизи железной дороги, возле станции. С детства, во сне и наяву, я мечтал стать машинистом. И только мне исполнилось семнадцать лет, как я уже забрался в паровозную будку.
Впрочем, было это так или немного иначе — неважно, главное — вскоре я стал помощником машиниста, а паровоз — моим родным домом.
…Несемся мы то вверх, то вниз, то остановимся у маленькой станции, то на крутом повороте спугнем пятнистых коров, пасущихся у самого полотна, то нырнем прямо в сердце горы и, вынырнув, пролетим над рекой…
Смотрю вперед, и кажется мне, будто это я впряжен в вагоны, это я мчусь во весь дух. Да что вагоны, сейчас мне все нипочем — взвалю на спину эту станцию, вон ту гору, поверну вспять течение реки.
Паровоз надрывается от натуги. Стоит потянуть рычаг — и раздастся пронзительный свист, — шарахнутся деревья, взлетят птицы, детишки зажмут ладонями уши, замечется привязанный к кусту козленок…
А паровоз грохочет в горах, дробно стучит на мостах — мчится вперед.
Деревни, реки, тополя, дубы, виноградники, люди, земля… Моя земля!
Машу рукой, вылезаю по пояс в окно.
— Здравствуйте, мосты!
— Здравствуйте, реки!
— Горы!
— Люди!
— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
— Привет и тебе, маленький домик на косогоре! Я тебя издали приметил, даже узкую лесенку без перил разглядел… Что это красное мелькнуло в окне?
…Прямо перед носом выросла гора. Исчезли лесенка, окно, домик… Ежевика рдеет — рукой подать.
— Здравствуй, ежевика!..
Гора отошла. Опять косогор и домик с раскрытым окном, а на подоконнике сидит девушка в красном платье.
— Здравствуй, девушка!
Машу рукой, смеюсь. Она улыбается, высовывается в окно. Поезд спешит, вот-вот девушка скроется из глаз… но нет, она выбегает на балкон, обнимает столбик и машет мне, машет.
Поезд торопится, мчится.
— До свидания, девушка!
Остаются позади двор, косогор. Я приподнимаюсь на цыпочки — хочу еще раз увидеть что-то… А поезд продолжает бег, грохочет, стучит. И вновь — дома, телята, мосты, виноградники… виноградники…
Прибавляю скорость…
Вечером, на обратном пути, веду длиннющий состав цистерн: черных, коричневых, желтых. Солнце упало за горы. Растаяли тени между деревьев. Под мостами сгустился мрак. Я тороплюсь… что-то меня тревожит, кто-то подгоняет — не знаю кто, не знаю что, но мне хочется ехать быстрее. Скоро стемнеет. Смотрю вперед… сейчас кончатся скалы, эти безмолвные мрачные глыбы, и покажется косогор, домик, распахнутое окно…
Как медленно тянется время!
Но вот и косогор. Какой он, оказывается, нарядный и сколько на нем полевых цветов — белых, красных и голубых. А двор потонул в прохладной зелени… Такого двора нет вдоль всей дороги, ни такого дома, ни такого окна. Окно раскрыто, но девушки не видно. Я не теряю надежды и машу рукой. Она, должно быть, где-то здесь, во дворе… Вот и она! Держит охапку листьев — кормит теленка. Обернулась, увидела меня, замахала рукой, и листья посыпались к ее ногам.
А поезд несется дальше…
Исчезла девушка. Надвинулась гора. До ежевики рукой подать.
…Рейс окончен. Я вхожу в ярко освещенную дежурку. За окном темно, из темноты кто-то движется на меня, черный, с ног до головы покрытый сажей… Неужели это я? Я засмеялся и увидел, как сверкнули мои зубы.
Неужели я всегда такой черный?
Неужели таким знает меня та девушка?
В эту ночь я не сомкнул глаз, а утром раньше обычного вышел на работу и целых два часа слонялся без дела.
У билетной кассы стояла очередь. Маневровый паровоз, пронзительно вскрикивая, метался из стороны в сторону. Дежурный в красной фуражке грузно ступал по перрону.
Медленно шло время. Стрелки больших круглых часов словно застыли. Но вот появился машинист, и я обрадовался его приходу.
…Дрогнул всем телом состав, неслышно заскользил по рельсам, будто хотел незаметно сбежать, потом заскрипел, застучал, запыхтел. И снова дома, деревья, мосты, люди и голубые виноградники.
Я смотрю вперед, только вперед. Я знаю — еще далеко до косогора, до того домика и того окна, но когда мы обогнем эту гору, оставим позади лес, я увижу…
Обогнули гору, миновали лес, но опять гора, петляющая дорога, лес…
Наконец-то косогор, и домик, и узенькая лестница без перил. Окно распахнуто. Но где же девушка? Она на балконе, она выбежала на балкон и машет мне белым платком. И я смеюсь, машу ей обеими руками. Смеюсь и знаю, что ей видны только мои белые зубы. Я срываю кепку и машу.
А поезд несется дальше…
— До свидания, девушка!
Дни бегут за днями. Каждое утро снова распахнутое окно — она ждет меня. Ждет и вечером, приветливо машет рукой, косынкой, шапочкой, обнимает рукою столб и машет, машет мне вслед… И смеется, смеется.
Проходят месяцы, как медленные, грузные составы.
Желтеют листья. Кружась, опадают на землю. Поезд подхватывает их, и яркий, пестрый вихрь мчится вперед.
И снова горы, пожелтевшая кукуруза, высохшие цветы, отяжелевшие виноградные лозы. Домик, распахнутое окно и девушка в красном платье. Она машет мне книжкой, косынкой, платком… всем, что оказывается под рукой.
Отсюда не видно ее лица, но я знаю, я очень хорошо знаю, — у нее лучистые глаза, длинные ресницы, она любит смеяться… Ну и что же, что ее не видно. Она милая девушка, любит необыкновенные приключения, а обо мне… обо мне она думает: этот парень с ног до головы вымазан сажей, только зубы у него белые, очень белые… он машет мне рукой, кепкой и мчится… мчится куда-то.
Идет снег вперемешку с дождем. Снежинки превращаются в хлопья и тихо, неслышно ложатся на землю.
Белые мосты, белые горы, белые деревья, белый косогор, белый домик. Окно закрыто, но за окном что-то мелькает. Девушка ждет меня, машет мне рукой, нет, не рукой, чем-то ярким, кажется, маленькой подушкой. Выбегает на балкон и снова машет.
Несется, мчится поезд.
— До свидания, девушка!
И я думаю… нет, говорю… пою: «Эту девушку зовут Майя, у нее лучистые глаза и длинные ресницы, и когда она смеется, на щеках у нее появляются маленькие ямочки, она не боится холода и умеет ждать».
С шумом и грохотом мчится поезд.
Время несется быстро и незаметно.
И вот — отпуск. На мне новый костюм, галстук, шляпа и туфли со скрипом. В руках — билет в пассажирский вагон.
И опять те же горы, та же река, мост и виноградники. А вот и домик, окно… Но где же девушка? Она не ждет меня. Она не встречает пассажирский поезд.
Выхожу на соседней станции. Поднимаюсь по тропинке, собираю цветы и, полный ожидания, подхожу к знакомой калитке.
Добродушно зарычал лохматый пес. Девушка выглянула в окно, удивилась, сбежала по узенькой лестнице.
— Здравствуйте, Майя!
— Откуда вы меня знаете?
— Не узнаете?
— Нет, кто вы?
— Я… я тот самый… Мне бы попить, если можно…
Она входит в комнату, выносит влажный кувшин, но где-то меж скал пыхтит паровоз, и еле заметен его дымок, похожий на клочья тумана. Поезд все ближе, свистит, грохочет, дробно стучит по рельсам.
Забыв обо всем, девушка взбегает по лестнице, обнимает рукой столб и ждет…
Вот показался паровоз и тут же скрылся за горой.
Там растет ежевика — рукой подать.
Опять появился паровоз.
Девушка высоко поднимает платок, хочет взмахнуть им, но рука застывает в воздухе. Машинист, задумавшись, смотрит вперед. Кто знает, о чем он думает… У каждого свои мысли.
Платок падает из рук девушки. Она вбегает в комнату, и я слышу приглушенные всхлипывания. Она плачет, наверное, зарывшись лицом в подушку.
Осторожно прикрыв калитку, я выхожу со двора и стремглав бросаюсь под гору. Ждать поезда нет времени. Сажусь на первую попутную машину.
Через два часа врываюсь к начальнику депо и отказываюсь от отпуска.
…Теперь я точно знаю, что девушку зовут Майя, что глаза у нее лучистые, что, когда она смеется, на щеках у нее появляются маленькие ямочки и что она умеет ждать.
А обо мне… обо мне она думает:
«Этот парень с головы до ног вымазан сажей… да, с головы до ног вымазан сажей… только зубы у него белые, очень белые…»
ПО ДОРОГЕ С МЕЛЬНИЦЫ
Перевод
А. Эбаноидзе
Наша зима зачастую не похожа на зиму. Иной раз среди января наступают такие погожие дни, что на прогретых солнцем лугах прорастает свежая травка, распрямляются подснежники на опушках и обманутые теплом сливы вдруг взрываются белым цветом на окрестных пригорках.
Что ни говори, такая погода была по душе мне и моему двоюродному брату Бату.
Война только что кончилась, и у нас не было ничего, кроме пары продранных на коленях штанов да стоптанных башмаков, которые давно просили каши. А ведь были мы уже не мальчики, и нам хотелось одеться получше, но, как говорится, выше головы не прыгнешь.
Стояла зима, а в благословенной деревне и зимой дела по горло. То за водой, то по дрова, то сена надо для скотины, то крышу починить, а то и на мельницу сходить.
Наша речка, если только ее можно назвать нашей, протекала далеко от села. Она нехотя извивалась по топкой низине, и блаженной памяти предкам не оставалось ничего лучшего, как сколотить мельницу где-то у черта на куличках, в верховьях реки.
Я редко встречал людей, из года в год с удовольствием делающих одно и то же дело. Мы с двоюродным братом не составляем исключения. Мы вообще не лезли из кожи вон ради дела, но, пока в доме оставалось зерно, эта проклятая мельница была нашей бедой, нашим наказанием, с ней были связаны трехдневные просьбы, угрозы и уговоры. Когда же в конце концов мы жертвовали собой и собирались в дорогу, то хотелось забрать побольше зерна зараз, чтобы потом передохнуть немного. И если дома нам запрещали тяжелые работы, — мол, надорвутся ребята, то тут, взвали мы на спину хоть п