Он стоял на дороге, натянув на лоб фуражку.
«Уходит. Так и знала, что уйдет!»
Не было сил терпеть эту пытку.
— Андукапар, у меня молоко там, побегу я…
Она повернулась к дому, ноги не слушались.
— Прощай, Андукапар!
«В загоне такая грязища… Хоть бы ботинки почистил…»
Но на середине двора все же обернулась.
— До свидания, Анду! — хотела крикнуть, а вышло так тихо, что стой он у ворот, и то не услышал бы.
Вбежала в дом, захлопнула дверь, упала на тахту. Шестнадцатилетнее одиночество встало рядом.
«Ох, самолюбие, самолюбие, много грехов на твоей совести!»
Когда в печи погас огонь, кошка прыгнула на стол и припала к кастрюле, полной теплого еще, парного молока.
ИГРА
Перевод
А. Эбаноидзе
У бабушки было три сына, но, сколько я помню, она всегда жаловалась на одиночество.
— Эх, старость не радость, сынок! Где ж это слыхано — человека на божью волю покидать! — вздыхала она. — Лишил господь разума, дала детям книгу в руки…
Приезжала она в город к сыновьям, привозила полные хурджины, котомки, сумки. И упреки…
На следующий же день бабушка собиралась назад. Суетилась, увязывая опустевшие хурджины и сумки, потом хватала меня за руку и говорила:
— Хоть ты присмотри за своей одинокой бабкой!
Отец виновато улыбался.
Мама хмурила брови и, одевая меня, бормотала:
— Тебе гланды нужно вырезать. Какое время в деревню? Прошлой ночью вспотел, разметался так, что чуть не свалился с кровати. И не укрываешься никогда… А ты радуешься!..
Да, я радовался.
Я радовался деревне, зеленому двору, зеленым проселкам, крутым подъемам и спускам, тропинкам, изгородям из гранатовых кустов, просторной поляне с огромным деревом дикой груши посередине, босоногим пастушатам…
…И Жужу.
У Жужу были горящие, как угольки, глаза, черные-пречерные волосы, смуглое от загара личико, но звали ее Жужуной[10].
Мне и сейчас кажется, что все Жужуны черны от солнца, с глазами, как жаркие угольки. Они очень любят ежевику, как кошки лазают по деревьям, а задумавшись, рассеянно перебирают камешки маленькими пальчиками и внимательно слушают небылицы о городе.
В деревне я всегда носил короткие штаны, а Жужу синее в белый горошек платьице без рукавов с большим красным карманом. Ей шили куцые, узкие платья из остатков маминой материи, у мамы же никогда не оставалось столько, чтобы хватило и на карман. А карман был просто необходим Жужу. Она носила в нем осколок зеркальца, гребенку с поредевшими зубьями, пять круглых камешков, несколько стеклянных бусинок в спичечном коробке и единственную янтарную горошину с четок.
Нет, Жужу очень, ну, просто очень был нужен карман.
— Жужу!
— Эй, Жужу-у-у!
Жужу перепрыгивала через плетень, хватала меня за руку, и мы бежали.
Сначала мне было трудно бегать босиком. Меня все кололо: сухая трава, камешки, песок. Я то и дело останавливался и потирал ладошкой босую ступню.
Но куда там — Жужуна бежала дальше, а мимо нас бежали дворы, огороды, виноградники, проселки, лес. И, наконец, поляна…
Жужу знала, где росли самые вкусные фрукты, где больше всего желтых сыроежек, где самая спелая ежевика.
На Жужу не лаяли даже самые свирепые соседские псы, и ее не бодали коровы, пасущиеся на поляне.
— Жужу, обдерешься о ежевику! — кричал я и прыгал вокруг колючего куста, не решаясь подойти поближе. — Стой, Жужу!
Но Жужу не царапала ежевика.
— Жужу, на что нам столько грибов? Мы только ноги исколем!
Но Жужу не кололи колючки.
— Погоди, Жужу, не лезь на дерево! Ветер-то какой… Ты упадешь!
Но она уже вскарабкалась почти на самую верхушку. Ветер с силой раскачивает верхушку дерева, Жужу кидает из стороны в сторону!
— Жужу, ветка… подломится ветка! Спускайся! Потом… потом сорвешь…
А Жужу лезет еще выше.
— Жужу! — в отчаянии кричу я.
Качается ветка, раскачивает Жужу из стороны в сторону, а она срывает одну грушу, потом вторую… Жужу не торопится. Вдруг ветка согнулась в дугу, как натянутый лук.
— Жужу, хватит! Я не люблю!.. Я совсем не люблю груши!
Жужу смеется, срывает самую спелую грушу на макушке дерева. У нее очень большой карман.
Я ношусь вокруг дерева, размахиваю руками, подбегаю к стволу и кричу до хрипоты:
— Жужу, я не хочу груш!.. Клянусь, не хочу! Спускайся!
Она опять смеется, садится на ветку, потом быстро спускается вниз.
Я провожу рукой по глазам и спрашиваю:
— Почему ты не послушалась меня?
Жужу сует мне грушу, хватает за руку, и мы опять бежим. По ногам хлещут лютики, ромашки, осыпаются головки одуванчиков, высокая трава царапает колени.
— У-ух! Пчела! Укусила пчела-а-а!
Жужу увлекает меня к дикой груше. Я опускаюсь под деревом на траву, Жужу задирает вверх мою ногу и осторожно выдавливает жало. Потом, разжевав зеленый грушевый листок, прикладывает к укусу.
Лодыжка у меня распухла, но боль стихает, высыхают слезы. И я начинаю рассказывать: я говорю о том, что здесь деревня, здесь лютует ветер и ветки деревьев в любую минуту могут подломиться под тобой… а когда ты бежишь себе по лугу, вдруг на тебя налетает злая пчела и кусает.
А там, в городе…
О, там я сам вожу настоящий трамвай, взбираюсь на пятый этаж по водосточной трубе, сплю на крыше громадного дома, а однажды в цирке я спрятался между стульями и, когда все разошлись, вылез и прошел по канату.
Жужу слушает, опустив голову, перебирает в кармане камешки и разноцветные стекла, глядит исподлобья и моргает черными, как угольки, глазами. Не поймешь — верит она или нет. Когда соглашается, закрывает глаза, когда не верит — тоже закрывает.
Жужу очень любит рассказы о городе.
— Жужу!
Жужу слушает.
— Жужу, а ты не бывала в большом городе!
Жужу вспыхнула, смутилась.
Она не была в большом городе.
— Жужу, поедем к нам!
Она опустила голову. Видны только ее длинные ресницы. Молчит.
— Поедем, Жужу! Наш дом стоит на холме, оттуда виден весь город. Мы будем смотреть на него с балкона днем и ночью. Он очень красив днем, но нужно видеть его ночью… А потом пойдем в кино — кино совсем рядом. Потом в цирк. Ты знаешь, какой там цирк! Поедем в город, Жужу! Не бойся, ты не потеряешься, я буду всюду водить тебя за руку, нам будет хорошо. На переходах я переведу тебя через дорогу. Ты ничего не бойся! Я всегда буду рядом… Там уйма магазинов, я куплю тебе все, что захочешь. Ты любишь конфеты? А большую куклу?! Там много пестрых материй… Я куплю тебе на платье, Жужу. И на рукава хватит, и на большой карман, и еще останется. Ты будешь в нем как бабочка. Поедем в город, Жужу!..
Жужу хлопает ресницами, но я не могу понять — согласна она или нет.
Я уже позабыл о пчелином укусе. Беру Жужу за черную от загара руку и веду по городу.
От дикой груши до кустарника, объеденного скотиной, раскинулась площадь. Высокий куст похож на памятник. Площадь кишит машинами, но я знаю, когда можно ее пересечь. А Жужу не знает, Жужу ждет. Я озираюсь по сторонам, потом тяну ее за руку, и мы бежим. Ах, я поторопился!.. Теперь лучше обождать, пока проедут машины, и не суетиться. Даже если машина направляется на тебя, не бойся. Она объедет, ты только не мельтеши, иначе и шофера с толку собьешь.
Жужу стоит рядом, не суетится, ждет.
— Вот теперь побежали!
И мы бежим.
Обходим высокий куст — замечательный «памятник»! Снова и снова мчатся машины, мы бежим, но тут откуда-то вылетает машина с красным крестом. Мы стоим не шелохнувшись. И только собрались бежать, слышу — сирена. Жужу тоже ее слышит. Где-то пожар. Красная машина мчится на нас, но Жужу знает, что теряться нельзя, нужно стоять не двигаясь.
Наконец выходим на опушку. Тут спокойно и тихо— машины по тротуару не ездят, но мы все равно держимся за руки, я боюсь потерять Жужу в толпе.
— Вот здесь продают книги. Хочешь, я куплю тебе?
Жужу хлопает ресницами.
Хотеть-то она хочет, но ведь она не умеет читать. Это не беда. Я куплю ей книгу с одними картинками.
— В этом доме — музей. Ты знаешь, Жужу, что такое музей?
Сам я отлично знаю, что в музее лежат обломки камней, разбитые кувшины, ржавые кинжалы, пистолеты и ружья.
— Ты не бойся, Жужу, из этих пистолетов нельзя стрелять, и из ружей тоже. Они висят просто так, чтобы на них смотрели.
— А вот здесь… О!.. Здесь бисквиты, печенье, разные пирожные и конфеты в цветных и серебряных бумажках, и… подушечки, но на что тебе подушечки, если я куплю тебе в обертке или даже шоколад. А может, ты хочешь и подушечки тоже? Пожалуйста, как знаешь. Воля твоя…
А вот это — кинотеатр, но сюда я приведу тебя вечером. Мы идем вдоль леса, огибаем опушку — высоко на холме цирк. Перед цирком висят большие афиши. На афишах нарисованы медведи, зайцы, лошади. Жужу видела лошадей, но это совсем не такие… Лошадей-то она видела, а слона? А морских львов? Мы купим билеты и в воскресенье пойдем в цирк на утреннее представление.
Там, где зеленеет ряд акаций, — магазины, дальше, в ольшанике — универмаг. Это большущий магазин, в нем можно купить все, что угодно.
Я выбираю для Жужу материю на платье. Желтую в красную полоску или зеленую с цветами? А может быть, ей по душе фиалковый цвет?
— Жужу, пожалуйста, выбирай…
Жужу не выбирает.
Жужу хочет, чтоб я сам купил ей материю, которая мне нравится.
Я прошу продавца выбрать самую лучшую. Вон ту, что лежит наверху… Нет, пониже. Да нет же!.. Ладно, пусть будет эта… А может, у продавца под прилавком найдется что-нибудь особенное, припрятанное для знакомых? Жужу в первый раз приехала из деревни, а для знакомых он и потом сумеет выкроить… Нет, отрезать не надо, мы берем все. На платье должен быть карман своего цвета.
Ведь Жужу очень нужен карман.
Солнце припекает.
Мы осматриваем город.
Бабушка, верно, давно разыскивает меня, сердится, ворчит.