— Скоро рассвет, — проговорил Леван, — как только взойдет солнце, поднимется ветер, высушит все, и тогда лемех даже не зацепится за землю. Где же этот мальчишка?
Никора спокойно посапывал у его ног. Лег и Нисла. Леван тоже опустился на траву и прислушался…
На шелковице встрепенулся воробей… нерешительно чирикнул. Ему отозвались воробьи с соседнего двора. Воробей осмелел, перепорхнул на ветку повыше, потом на другую и защебетал.
Леван встал, подошел к калитке, выглянул. Дорога уходила вдаль. Амирана не было видно.
— Куда же он запропастился! — не выдержал Леван. Подошел к арбе, приподнял ее.
На клешнях прогнила супонь. Леван зашел за кухню. Обычно он закидывал супонь под крышу… Отвал плуга покрылся ржавчиной. Ручник расшатался. Леван вытащил из простенка секач и заранее заготовленный акациевый обрубок. Изредка он поглядывал на дорогу. Вот-вот появится Амиран…
Леван заторопился. Притащил яремное бревно, отмерил середину, заточил, просверлил дырки для клешней.
Амиран все не шел.
А ветер подул сильнее… Наверняка все высушит… Только сегодня… Завтра плуг уже не взрыхлит землю.
— Но… — Леван коснулся рукой лба. — Может, он ждет меня в поле.
Бывало с Амираном такое. Быков он оставлял отцу, а сам вскидывал на плечо тяпку и шел пропалывать междурядья.
Леван проверил тяпки.
Нет, все они были на месте.
А лопаты?..
Лопат не было. Во дворе не было ни одной лопаты. Куда они могли деваться?[14]
— Ушел, — уже по-деловому проговорил старик. Тонким айвовым прутиком поднял быков, впряг, взвалил на арбу плуг и отправился в поле.
Когда он выехал на равнину, деревня только просыпалась. Быки потянулись к канаве напиться. Леван пересел на задок арбы, чтобы ярмо не давило быкам на шею. Потом слез, осторожно перевел быков через мостик, провел вдоль опушки, благополучно прошел по краю оврага и остановил арбу под ивой.
Здесь Амирана тоже не было.
Вспахать оставалось немного, но на день работы было с избытком. А завтра земля просохнет так, что в нее и гвоздя не вобьешь. Леван распряг быков, взял секач и направился к лесу. Выбрал на дубе тонкую ровную ветвь, по дороге очистил ее от листьев и вето-чек. Потом встал на один конец, а с другого стал скручивать. Скрутил, завязал и накинул на ярмо. Закрепил на впряженных быках супонь, приладил плуг и ступил на оставленную Амираном борозду.
…Сошник тяжело вошел в землю. Быки рванулись. Земля потрескалась, поддалась, и огромный высохший пласт лег под ноги Левана.
Местами старая борозда шла вкривь и вкось. Не понравилось это Левану, — не должно случиться такого с хорошим пахарем. Он и без того был зол на Амирана, а эта искривленная борозда вывела его из себя. Он стегнул быков… Плуг выскочил из земли и потянул за собой Левана.
Долго не мог совладать с ним Леван. Потом напрягся, налег на него.
Невидимый для глаз отвал полз вперед. Вспарывал землю, выворачивал ее и раскидывал в обе стороны. Комья ложились на комья, душно пахло землей. Отвал трудно полз дальше.
В конце борозды Леван развернул плуг. Просохшая земля не поддавалась, но склонившийся над плугом старик тяжело давил на ручник.
И опять в обе стороны раздалась земля, опять стало трудно быкам, и они остановились.
— Ну!.. Пошел! — стегнул их Леван.
И замер… Огляделся… Вокруг ни души. Ему стало страшно. Он словно что-то вспомнил, он словно что-то понял…
Хотел остановить быков, но Нисла ступил влево, перешел на вспаханную борозду. Леван зло хлестнул его.
— Я тебя… а ну, выходи! — И когда снова по обе стороны борозды легли теплые комья земли, он забыл свой испуг.
Взошло жаркое солнце. Ослепило пахаря. Он затенил рукою глаза — удивился солнцу.
Быки стали, Леван поспешил им на помощь. Расшатал плуг — сошник зацепился за прогнившую корягу.
— Ну… назад, назад! — Обеими руками Леван потянул плуг на себя. Нисла отступил. Никора не любил отходить назад. Леван обошел быков и стал подталкивать их спереди. Он с трудом вытащил корягу и продолжил борозду. Вздыбились комья. Развалилась, рассыпалась высохшая земля.
Над головой пролетела ворона, каркнула и опустилась на иву. Ветка упруго прогнулась, ворона еле удержалась, замахала крыльями и опять каркнула. Леван вздрогнул и посмотрел на иву. Ветка мерно покачивала черную птицу. Леван не мог оторвать взгляда от сухого клюва вороны. Вдруг он споткнулся, по устоял… перескочил через ком и оперся о ручник. Но иссохшая земля выкинула из себя плуг. Леван потерял равновесие, покачнулся, упал.
Быки почувствовали облегчение и пошли быстрее, волоча за собой сверкающий отвал.
— О-ох! Обломают себе ноги! Нисла!.. Никора!..
Леван вскочил, догнал их, ухватился за ручник, выпрямил плуг и навалился на него всем телом.
Сперва сошник скреб по поверхности, потом разбросал мелкие комья, на миг замер и сразу глубоко ушел в землю. Земля взбухла, раздулась, потрескалась, поддалась, и жирные комья развалились пополам.
Ворона перелетела с ветки на ветку, еще раз каркнула и лениво взмахнула крыльями.
Внизу, под деревом, Леван увидел бригадира. Он улыбался, по не говорил ни слова.
Солнце поднялось выше.
Пот стекал со лба, жег глаза, скатывался в борозду. Промокшая рубаха липла к спине. Леван почувствовал на губах вкус соли и жадно вдохнул острый запах пота. Земля заупрямилась. Задрожал, затанцевал плуг и искривил борозду. Не любил такого Леван. Среди сотни работ можно было отличить его руку…
…Солнце подошло к полудню.
Леван выпрямился, посмотрел на невспаханную часть участка. Успеет ли сегодня?
«Надо сегодня кончить. Если ветер и ночью не успокоится, завтра просто загублю быков… да и себя замучу ни за что…»
Леван взмахнул прутом.
…Солнце легко скользило по склону и, подобрав лучи, скрылось за горами.
Обессиленные быки тянулись к траве…
Леван тяжело налег на плуг…
…Поздним вечером въехала арба во двор Левана Кикабидзе. Изголодавшиеся быки набросились на траву. Леван с трудом снял с них ярмо, подставил под арбу подпорки и повалился на землю. И снова ему стало не по себе, стало страшно. Он хотел встать… огляделся. В синем мраке, мягко окутавшем двор, что-то сверкало. Он пригляделся. Долго не мог попять, что это такое. Это блестел отвал.
Леван упал на спину и заснул.
Быки звучно рвали траву.
Утром, когда он проснулся, они лежали там же, рядом с ним.
Леваиа разбудил яркий свет. Он протер глаза, посмотрел перед собой: открытые ворота, дорога, сверкающий отвал, быки… Оглянулся назад — сумрачный дом, окна, занавешенные черным, кухня с прохудившейся крышей. А перед кухней, у дверей, — старый беззубый пес…
Леван вздрогнул.
— Сыновья, — проговорил си шепотом. — Сыновья! — повторил он громче.
В эту ночь Леван не видел во сне своих сыновей.
ДОЧЬ МЕЛЬНИКА
Перевод
А. Эбаноидзе
Дождь идет…
Долгий, долгий дождь…
Помнишь, Беко?
Еще бы… Это единственное событие в его жизни, которое никогда не забудется. Хотя нет… многое невозможно забыть. Но все остальное надо вспоминать, надо копошиться в памяти, увязывать с одним ли, с другим или долгими бессонными ночами уходить далеко-далеко за своими воспоминаниями.
А это Беко помнит всегда. С того дня. С того дня или, вернее, с той ночи.
Да, с той ночи.
Сколько же лет прошло? А?
Кто знает, кто вел им счет. Кажется, что он помнит это событие со своего рождения, хотя случилось оно в пору возмужания, когда пушок у него над губой сменился усами. Пожалуй, такое и не могло случиться в другую нору, но Беко кажется, что это всегда было с ним. Ст первых дней жизни и до последних ее дней.
…А сегодня так холодно, так зябко; небо опустилось низко-низко, хлюпанье дождя под окнами в канавке сжимает сердце; тлеет огонь в очаге, и ветер шепеляво посвистывает в незашпаклеванных степах.
Эх, судьба есть судьба, и никуда от нее не денешься, а ведь Беко вовсе не так плохо прицелился тогда. Да, по правде говоря, и выстрел был хорош…
Дождь идет…
Скоро, похоже, снег выпадет.
Помнишь? И в ту ночь лил дождь. Правда, снег тогда выпал нескоро, но ночь была студеная, злая.
А теперь скоро выпадет снег, ляжет по пригоркам и впадинам, на черные деревья и холмики деревенского кладбища.
Помнишь, Беко?
Еще бы!
Тебе и память-то напрягать не надо… Как же это было? Как было… Была у тебя флипта-двустволка, достал где-то свинца и пороха на пять выстрелов и от радости не чуял под собой ног. Охотничьей собаки ты никогда не держал, погода хмурилась, по ведь ты был не тот, что сейчас, — голова горячая, ноги крепкие! Какая непогода могла удержать тебя дома!
Не успел ты выйти в поле, как бабахнул из обоих стволов по цапле, и хоть цапля не потеряла ни перышка, ты не тужил — впереди еще три выстрела… После этого ты целый день без толку прослонялся по холмам и кручам. Ты не берег зарядов, куда там! Просто никакая дичь не подпускала тебя на ружейный выстрел. Наконец в зарослях папоротника мелькнула рыжая облезлая лиса. Бац, бац!.. Тебе не везло: и на этот раз промах. Тут-то ты решил приберечь последний заряд для верного выстрела.
До сумерек пробродил ты, продираясь через цепкий кустарник, одолевая крутые взгорки. Вот на вершины лег туман, и вечер уже близко, но ты не хотел возвращаться домой без добычи — ведь в одном стволе еще сидел заряд, а ноги не знали усталости. И тут на краю поляны в высоких некосях ты увидел косулю. Или то был олененок? Ты не удержался, выстрелил. Косуля подпрыгнула, но только ты подумал — вот и добыча, как она вскинула голову и дунула в чащу. А ты? Ты не думал сдаваться — она ранена, ей далеко не уйти— и понесся следом. Может, она и в самом деле была ранена, а может, нет, только ты проискал до ночи, да так и не нашел.
Потом туман и ночь разом опустились на горы.
Помнишь?..