Но после краткого доклада Брутян мне стало не до шуток. Согласно ее заключению, уровень развития местных военных технологий в сочетании с методами разрешения конфликтов явно не дотягивают до того технического уровня, при котором возможно создание циклопической пушки, выстреливающей породу в космическое пространство.
Этот вывод Нонна Андреевна сделала во многом на основе осмотра окрестностей «форсунки». По расчетам нашего психолога, имевшей помимо основной специальности еще и инженерно-строительное образование, именно состояние грунтов свидетельствовало о гигантских затратах энергии, вырывавшей из недр Сильваны огромные массы их содержимого с минимальным разбросом — практически всё улетало ввысь, на орбиту. Но в том-то и дело, что подобное предприятие будет не по плечу аборигенам, непрерывно выясняющим отношения при помощи танков и пушек!
— Если фигурально, — пояснила свою мысль Нонна Андреевна, — то представьте себе крыс, сидящих в трюме пылающего корабля. Они уже давно чуют дым, инстинкт подсказывает, что им не выбраться, слишком силен пожар, и они привычно борются за доминирование, подстегиваемые ужасом скорой смерти. Тот, кто сильнее физически, пожирает слабых соплеменников, превращаясь в крысиного льва-каннибала и оттого становясь еще более опасным для своих товарищей по несчастью и даже недавних союзников. Крысы как обитатели трюма — суть замкнутая система, не имеющая шансов на спасение и потому не видящая перспектив своего дальнейшего существования.
— А эта… «форсунка», так сказать — усилия капитана корабля по спасению судна?
— Судя по руинам крупного архитектурного конгломерата, назовем его условно мегаполисом, который обнаружили к северу от нашей «форсунки» зонды, здешние капитаны либо давно отчалили на спасательных шлюпках, либо пребывают в прострации, — покачала головой Нонна Андреевна. — Если уж и дальше моделировать ситуацию в лицах, мне почему-то видится некая сторонняя сила. Она также является обитателем корабля. Не исключу, что даже его составной частью: разумной или, во всяком случае, способной действовать целесообразно.
— Что же это за сила, например? — Уточнил я.
Мне нравилось общаться с Брутян, в ней импонировало умение сочетать информативную полноту наблюдений, помноженную на собственную методическую базу, с оригинальной образностью и очень точной настройкой на практически любого собеседника.
— Не знаю. Ну, скажем, некий кибернетический организм. Суперкомпьютер, сколь бы избито это ни звучало… Но только знаете, Петр Алексеевич, не такой «суперкомпьютер», как у нас принято показывать еще со времен «Космической Одиссеи»: красный глаз, синтезированный голос, формальная логика в каждом высказывании…
— Не такой? — Спросил я чуть насмешливо. Если честно, наш собственный корабельный «Олимпик» был всех этих ретро-атрибутов полностью лишен и, в зависимости от выданных ему установок, мог болтать-чирикать так, что вы никак не отличили бы его в телефонной трубке от милой и взбалмошной студентки-второкурсницы.
— Нет. В качестве нашего гипотетического суперкомпьютера мне здесь почему-то видится разум гигантского кальмара или другого исполинского моллюска. Если длить аналогию с кораблем — либо пойманного моряками и содержащегося в трюме, либо, быть может, даже живущего там изначально, от самой постройки корабля.
— Дух корабля? Морской дьявол?
В разговорах с нашим штатным психологом я не боялся выдвигать самые безумные идеи. Уронить свой командирский авторитет можно только перед подчиненными, в случае же с Нонной Андреевной мне казалось, что все мы, небольшая и дружная команда «Звезды», включая командира, ходим у нее в замах. Причем далеко не первых по ее штатному психологическому табелю о рангах.
— Полагаю, нечто более материальное. Духам возвести такое, — она сложила пальчики изящным кольцом в виде жерла «форсунки», — пока что не под силу. Во всяком случае, в нашем мире.
Я поблагодарил ее и вернулся к прежним размышлениям, подкрепленным теперь и ситуационной моделью нашего психолога. А группа высадки тем временем двинулась вперед и в скором времени к северу от «форсунки» и впрямь показались внушительные руины.
Не так давно они, по всей видимости, утопали во льдах. Но теперь тающие серые глыбы уже не скрывали развороченные, зияющие огромными дырами стены и несущие балки разрушенных, завалившихся зданий.
И хотя вид всего этого должен был навевать тоску и уныние, мы ликовали.
Какие бы домыслы ни строились вокруг «форсунки», ее назначения и, главное, создателя, открывшиеся нашей группе останки города позволяли уже со всей определенностью судить о том, что населяющие (некогда населявшие?) планету существа имели весьма высокий уровень цивилизации.
Цивилизации в том смысле, какой — мысль подсказал нам историк Ермолаев — вкладывал в это слово немецкий мыслитель Освальд Шпенглер. То есть общества, состоящего из наделенных совокупностью прав граждан, живущих преимущественно в городах и составляющих сложную систему межличностных отношений.
То есть мы все-таки имели дело с почти людьми, а не с какой-нибудь там неумопостигаемой цивилизацией мыслящих мхов, сельской общиной пауков-волков или разумным лесом говорящих лиан.
И от этого в душах наших было радостно и волнительно, как бывает только весной.
Благо вокруг таяли льды, над руинами дул сильный теплый ветер, под ногами космонавтов чавкало и хлюпало, а вдоль краев длинных, напоминавших обочины старых дорог горизонтальных проплешин в поросшей мхами почве, сменившей былые такыры, текли ручьи грязной, пузырящейся воды. Ни дать, ни взять — пора апрельского таяния снегов, разгорающаяся повсеместно молодая весна на Земле.
Но у сильванской весны не ожидалось ни зрелости, ни старости. У нее не ожидалось по сути больше ничего.
А вот при этой мысли у меня, матерого космоволка, честно признаюсь, сдавливало горло.
И ведь были мы здесь абсолютные чужаки, движимые лишь любопытством, прикрытым солидными и важными словами, которыми вооружила нас наука!
К нашей картине мира добавилось еще несколько мазков вселенской несправедливости, а впереди, боюсь, нас ожидала целая ее палитра.
Судя по устойчивому фону, большинство обитателей Сильваны находилось на более высоком уровне сопротивляемости радиации, нежели мы, земляне. Но текущий уровень фона на местности между «форсункой» и городом, к счастью, был далек от критичного для человека. Особенно если учесть, что все наши космонавты были основательно «протравлены» в ходе генных модификаций…
В виду городских развалин группа высадки приняла решение остановиться на ночлег. Там же, неподалеку, находилось озеро, на берегу которого простиралась Третья посадочная полоса.
Собственно, так и был проложен маршрут дня: от Первой полосы к Третьей. С таким расчетом, чтобы ракетоплан «Лебедь» перелетел прямо к лагерю.
Лагерь необходимо было еще засветло разбить, организовать электронное охранение, выставить посты, ну а затем уже — хорошенько отдохнуть. Уверен, несмотря на плановое течение дел каждый из группы высадки испытывал постоянный стресс — все-таки, чужая планета, новая цивилизация.
Сейчас планета Сильвана двигалась по весьма парадоксальной траектории. Однако даже на пути к Вольфу 359 она вращалась вокруг собственной оси. И, стало быть, там продолжалась привычная смена времени суток, длительность которых была вполне сопоставима с земной: 29 часов.
При этом атмосфера Сильваны оставалась пока еще сравнительно разреженной при мизерном проценте водяных паров. Давление составляло порядка половины земного на уровне моря. Поэтому Багрий вначале заявил, что здешние ночи будут значительно темнее земных (по крайней мере — земных безлунных).
В то же время, на Сильване действовали два фактора, отсутствующие на Земле: кольца, поставляющие отраженный свет Вольфа 359 на ночную сторону планеты, и неполярные сияния.
Тьма еще окончательно не сгустилась, а в небе над спешно разбиваемым бивуаком землян уже гудело и потрескивало. Вдали, над быстро погружающейся во мрак линией горизонта, пробежали первые сполохи небесного свечения — в чем-то подобного земному полярному сиянию, только более интенсивного и имеющего яркие, крикливые, кислотные тона.
А потом взошло одно из колец… Вот это было зрелище!
Я обменивался репликами с Чепцовым и ребятами в лаконичном рабочем режиме и параллельно на закрытой командирской волне обсуждал перипетии высадки на Сильвану с Панкратовым.
Конечно, Генка завидовал. А кто бы не завидовал? Но дело было сделано, и перед каждым из нас стояли свои особые задачи.
При подходе к своей целевой планете «Восход» вполне сносно наблюдал не только ее, но и район Сильваны. У нашего же корабля наблюдение за звездной системой в целом было значительно ухудшено положением на низкой орбите Сильваны и пресловутыми планетарными кольцами. Об этом я не преминул сообщить Панкратову, добавив в интонацию легкую нотку дружеской зависти.
Статую обнаружил экипаж багги, посланный Чепцовым обследовать побережье и ближайшие окрестности озера, которое ребята из группы высадки как-то сразу окрестили Домашним.
Экипаж сменился: теперь в багги находились Мережко и Ермолаев.
Для Клима Мережко, специалиста по системам жизнеобеспечения, разведка местности под базирование групп любой численности была делом привычным. У него были свои критерии для мест наибольшего благоприятствования, и даже при отсутствии тех или иных, казалось бы, совершенно необходимых для жизни человека факторов Мережко умел найти им замену в виде других плюсов.
Ну а вторым в багги напросился наш историк! Ермолаев сказал, что нуждается в притоке адреналина — иначе, как он выразился, «заснет сном Александра Македонского накануне битвы при Гавгамелах».
Они лихо обогнули озеро, попутно взяв пробы воды, провели видеосъемку лагеря с противоположного берега — для истории! — и уже на обратном пути наткнулись на статую.