— Умные люди всегда в цене. Таких в список надо и к себе ближе, — флегматично отозвался Влад, полез во внутренний карман куртки и извлек нож.
Денисов нож — Лугин ошибиться не мог. Та же черная, чертовски удобная ручка с волчьей головой в оскале, то же темное лезвие с затейливым будто изморозь рисунком. Мичмана аж пот пробрал. Денискин нож! Выходит, не лохи. Обшмонали. Да так, что он и не почувствовал, как из чехла лезвие выползло! Но потом как пропажи не чувствовал? Хотя когда все тело одеревенело и ноет, то пустой чехол нетрудно спутать с ножом.
— Я вот еще что замыслил, — продолжил развивать свои глобальные идеищи Гудвес, медленно прохаживаясь у стопки блоков. — Всех наших расселить возле администрации, конечно правильно. Мы так и сделаем в ближайшие дни. И спокойнее так всем, и для дела полезнее. Еще было бы толково… — он затянулся, щурясь. — Стариков отдельно поселить, к примеру, дальше от средины второго сектора, а детей всех собрать и в третий. Сделаем по типу детского лагеря. С соответствующим уходом, воспитателями. Молодое трудоспособное население при этом выйдет все отдельно — к ним и подход другой и спрос построже.
— Чего несешь? — хмыкнул Перец. — Детей отдельно… Шум мамаши поднимут.
— Шум быстро пресечем. Наиболее шумных на работы по сбору кафравской пищи, и разнос воды. Или на окраину в резервацию — пусть дохнут без жратвы. Жить захотят — приползут сами уже без всяких споров. Отдельную зону выделим для нормальных баб, которые приглянуться наши ребятам, — здесь уже своим мыслям хмыкнул Гудвес. — Ладно, чего сейчас языком чесать. Давай с этим решать, — переглянувшись с Владом, он кивнул на Лугина. — Сейчас приговорим по справедливости или до утра?
Перец оторвал задницу от блоков и подступил к мичману. Зашел с одного бока, потом с другого, словно разглядывая бычка на рынке.
— Ну-ка одеялко скинь, — попросил он.
Сергей нехотя размотал плед.
— Вижу, ты — парень крепенький. Если б дураком не был, поправился, в дружине мог служить. А так, — Перец перехватил нож в правую руку и неожиданно сунул ей снизу вверх, точно мичману под левое ребро.
Даже Гудвес от неожиданности крякнул, так и застыл с сигареткой прилипшей к губам.
Как Лугин успел отреагировать со своим нездоровым плечом, сам не слишком понял. Перехватил Перцево запястье на самом подлете. Шаг в бок, роняя плед, увернулся. Сердце без всякого лезвия едва не разошлось, и из груди вырвался всхрип:
— Агх!..
— Ну, молодец, — оценил Перец. — Теперь вижу, не дурак. Как звать-то?
— Лугин… Сергей… — мичман перевел дух.
— Лужком будешь. Точно как московский мэр. Разумел? — внимательным и тяжелым взглядом Влад прошелся по его лицу. — Так решим. Сейчас ступаешь до своей хаты. Возьмешь профессора с семьей и сюда. Объяснишь ему, что бояться нечего, администрация Нововладимирска оказывает ему почтение и берет под опеку. Место под жилье выделим возле площади. Вещи помоги им перенести.
— И шуструю рыженькую приведи, — небрежно добавил Гудвес. — Рыжую обязательно сюда. Ее беру под личную заботу я. Вот так, парень. Считай, что тебя рассудили. Все понял?
В первые секунды, Лугин понял только одно: везунчик он, что руку этого козла перехватил. Бил Перец не в шутку, и нож точно бы вошел под ребра до рукояти. Везунчик! Одним словом, везунчик! И отпускали его тоже каким-то невероятным чудом. Лишь потом начало доходить, что не так просто оборачивается свобода. Привести сюда, в этот козлятник Владимира Ефимовича с дочкой, еще и Свету?! Хрен моржовый откушают. Но сейчас главное свалить отсюда. Кому пользы, если передумают и по-другому «рассудят»? Ведь профессора они по любому взяли на заметку. И дамочку Лисичкину утконосый, если возгорелся, найдет и без Лугина помощи.
— Понял, — отозвался мичман, стараясь надеть на физиономию сверкающий счастьем вид.
— Ну, давай тогда, Лужок, — Гудвес несильно прихлопнул его по плечу, на этот раз здоровому. — Сильно со сборами не затягивайте.
— Палатки надо снимать и шмотье укладывать. Постараемся до вечера, — Сергей направился к проему в блочной стене.
Два брата чернявых безмолвно расступились.
— Оп! — услышал он сзади и почувствовал острие, упершееся вниз спины.
Мичман медленно повернулся.
— Тесарь свой забери. Неплохой, кстати, — Перец вложил ему в ладонь Денискин нож.
— И это… Фокус не вздумай выкинуть. Сам понимаешь, бежать с подводной лодки некуда, — добавил Гудвес. — Дурканешь, уже точно не простим.
Ступая по проспекту Ленина, Лугин от свободы особой радости не ощущал. Было вроде какое-то облегчение в первые минуты, мол, жив, почти здоров, — было и скоро растворилось без следа. Взамен пришли думы тяжелее, холоднее беломорских волн. И что профессору теперь говорить? Что Ирине и Светке? Молчком, уйти, отводя от них беду? Смыться куда-нибудь в биотроны? Так этим беду не отведешь: сам выживешь или нет, а за Владимиром Ефимовичем и Хитровой пожалуют хмурые ребята дружины. В общем, влип по самые некрасивые помидоры. А Лисичкина оказалась права. Подсадили администраторы на крючок. Такой, что как не трепыхайся — не соскочишь. И как теперь это ей в лицо признать?
6
Свою хату — как модно здесь стало называть — Лугин опознал шагов со ста. Вон выступ стены, неровный, будто сложенный из кусков торфа, за ним ширма цветных простыней, виден верх палатки.
Хотелось пройти мимо и исчезнуть в лабиринте биотронов, но это называлось бы похабным словом: «предательство». А разве мичман предавал кого-нибудь? И в беде своих не бросал никогда. Даже сопляком, когда сторож в саду сцапал, и здоровенный мохнатый пес брызгал слюной в лицо, Дениску он не оставил. Хотя, если честно признать, ревел и вот-вот был готов сдаться, рассказать, кто ветки ломал, да скорее бежать. Теперь Дениса нет. В очередной тысячу пятый раз Сергей ощутил, как не хватает здесь Климентьева. С ним можно было хотя бы сесть без суеты и собрать мозги в кучу.
Он на минуту остановился, оглядел соседние жилища — хаты, выделявшиеся между пещерных выростов ширмочками, рядами чемоданов, коробок, боковинами палаток. Пытался угадать, где поселился Мальков, упомянутый Гудвесом. Но как угадаешь, если их бандюковского Мальца он в физиономию не знает? Отчего-то вспомнился джинсовый. Может и этот со своими дружками рыскает где-то поблизости.
Откинув полог, мичман вошел. Хитрова, слава богу, оказалась на месте — не увязалась хвостом за ним к площади. И все были здесь. Обедали за вокруг клеенки кафравскими деликатесами. «Огурцы», нарезанные кружочками на тарелке, горка синюшных отростков, листики мясистой зелени вовсе не зеленого цвета. В память о далекой родине галеты и банка «Главпродукт»: тушенка свиная с гречневой кашей. С нее шел аппетитный дымок. Позже Лугин догадался, что ее разогрели на профессорской спиртовке.
— О, Сергей Борисович! К столу, прошу к столу, — пригласил Гармаш.
Ирина, сидевшая ближе других к входу, так и застыла с ложкой у рта. Глаза в испуге расширились — не глаза, а клочья северного моря в непогоду. Светлана отреагировала секундой позже. Вскочила и всплеснула руками:
— Ну говорила же: не ходи! Не ходи, Серенький! Хорошо теперь тебе?! Сильно от упрямства полегчало?!
— Извините, девушки за некрасивое слово, но дела хреновые, — признал Лугин, остановившись у края палатки и не особо замечая ехидной наезда Хитровой.
— Молодой человек… Сережа, — профессор Чудов покачал головой. — Куда же вы так влезли? То-то Света беспокоилась о вашем исчезновении. Не зря вовсе беспокоилась. Какое же у вас лицо! Все совершенно расквасили!
— Да нормально лицо. Как биолог, вы-то понимаете: лицо, оно пройдет, — кисло усмехнувшись, Лугин потрогал свои губы и скулу. — В другом здесь дело. Разговор, граждане переселенцы, крайне серьезный. Не знаю, как правильно начать. Но когда начну, о синяках на моей физиономии вы точно вспоминать перестанете.
— Тебе компресс надо, — засуетилась Хитрова. — Потом все разговоры. С таким ртом, я бы вообще была против разговоров. Зубы хоть не выбили?
— Извини, Лисичкина. Не до компрессов. Да и толку с пустых примочек никакого, — отверг мичман, в душе польщенный ее заботой. — Позволь, — он прошел ближе к столу, сел между солдат. Сел, собираясь мыслями, и рассказал все, что случилось с ним на площади и в форте администраторов.
Пока рассказывал, только Гармаш подергивался и вставлял реплики из глубин армейского самосознания, вроде: «надо было так — я бы сделал этак». Остальные сидели смирно, пожевывая инопланетные овощи, со скромностью ныряя ложками в жестяную банку.
Первым после мрачного финала Сергеевой речи заговорил профессор Чудов.
— Я за Лену очень боюсь, — сказал он, вертя между пальцев чайную ложечку. — Только за Леночку. Если бы не она, пренебрег бы их, так сказать, предложением и всеми угрозами. Мы — свободные люди и сами в праве выбирать, как нам жить. Ну сколько можно, господа? Всю жизнь мы от кого-то зависим: то от вождей народа, то от парткомов, то демократов и чьих-то интересов с деньгами. Мы как мошки: нам только кажется, что летаем по своей воле. На самом деле, куда ветер дунет, туда нас и несет. И вполне возможно, что на огонь. Еще в институте я когда-то мечтал… Улыбнетесь сейчас, но это сущая правда обычной человеческой души. Мечтал на необитаемый остров. Чтобы среди диких деревьев и трав, и не было вокруг никого. А теперь мы действительно в страшной западне. Как бы на острове, только населенном существами не многим приятнее людоедов.
— Я, папа, ни в коем случае не согласилась бы к ним, что бы хорошего они не обещали. И вранье, скорее всего, их посулы. Таким людям верить нельзя, — высказалась Елена Владимировна. — Мы подумаем, как сделать. Корабль огромен, и я уверена, что можно найти места и за пределами так называемого Нововладимирска. Вообще, мне здесь с первого дня не понравилось. Если не изобретем ничего лучше, попытаемся попросить помощи у кафравцев.
— У кафравцев? Каким же способом, Леночка? — майор откинулся на стоявшую позади сумку. Речи и мысли очаровательной дочки Владимира Ефимовича словно по волшебству сначала трогали его сердце военного, потом медленно взбирались к голове.