просочившаяся через куртку.
Сергей ничем не мог утешить Красину. Он каждым нервом, чувствовал ее страх, ее отчаянье — такого, пожалуй, не было даже в те близкие к смерти минуты, когда они схлестнулись с кафрами в живодерне. Тогда гибель была очевидна и имела конкретную форму — огромные, отвратительного вида существа — хозяева звездолета, неторопливо ступавшие по проходу к полкам с полумертвыми землянами. Сейчас же смерть не имела формы, но она явственно была повсюду: невидимой субстанцией таилась в стенах, в полу и своде. И воздух был словно наполнен ей. Не меньше, чем Ирину, мичмана самого проняло горестное предчувствие, будто в следующую минуту стены разойдутся трещинами, и все что есть на Кахор Нэ Роош обрушатся к чертовой матери.
— Не знаю, — мысленно простонал Керан, отвечая Лугину. Кеброа решил, что если сейчас всех заберет смерть, то лучше ему быть поближе к друзьям. Тем, кого он узнал только сегодня, но уже за этот короткий срок пережил с ними не мало бед. Он слышал мысли этих существ, внешне похожих на рисиан, и чувствовал в их мыслях заботу о нем, единственном оставшемся кеброа. А если так, то эти существа, трое: Серей, Ирина, Тарас Андреевич — его друзья, его семья. Пятьсот сорок шесть кеброа больше нет. Аризаии Ганка, Нашиарти, Проитуи Ранран, Лушаак Готии… — их забрал холодный сумрак. Есть только Керан Жоут Эмати и его трое новых друзей. Сколько им осталось? Нужно быть ближе к ним. Ближе! Он подполз, стал в полный рост рядом с Красиной, прижимавшийся к пенолиту с отвесной стороны возвышенности.
— Такого не должно быть! Корабль вышел из гиперпространства. Больше гравитационных перепадов быть не может — все гасят компенсаторы. Дальше подлет, орбитальные маневры, посадка. Трясти не йдолжно. — попытался объяснить кеброа причину своих страхов. — Я раньше подозревал, на корабле большие неисправности. Теперь чувствую совсем плохо. Чувствую страх, тех кто наверху! — он поднял лапы к своду, широко развел их. — Кафравцы так боятся, что их кричащие мысли слышны мне!
— Ох, кеброа, — помотал всклокоченной головой Черновол. — Знаешь, где я видал вашу инопланетную технику? Не знаешь. И хрен ты меня сейчас поймешь — больно тяжелы мои слова, для внеземного разума.
Еще один удар, пришедший сверху, вышел самым злым. Озерко теперь не плеснуло за линию оголенного пенолита, как прежде, а хлюпнуло брызгами до черных дыр, начинавших соседние пещеры. Несколько массивных кусков отвалилось со свода, и фиолетово-серый свет, струившийся сверху, померк, точно настали сумерки. Мичман смахнул влагу с лица: как в безумный шторм или хуже того. А ведь не в море — всего возле не столь глубокой лужицы! Красина перепугано вцепилась в край его бушлата. «Что будет, Сереженька, — спрашивали ее глаза». И что он мог объяснить, если сам не представлял. Может, обойдется, а может жить им еще несколько секунд, и дальше смертная тьма. Ведь это не в море, когда даже на тонущем среди кипящих волн судне многое предсказуемо: есть время спустить шлюпки или нацепить спасательный жилет. Хотя бы без него головой в воду, и то какой-никакой шанс. А здесь, в космосе смерть особо способна — настигнет всех разом, хватает тебя быстрее, чем успеешь моргнуть. Еще мичман подумал: не зря ли он утаил от кеброа про дыру, прожженную Мякушевым возле оружейки и разверзнувшихся за этим люках? Может, штука в испорченном энергоканале, о котором толково рассуждал старик Томский? Нарушили жизненноважную артерию звездолета, и отсюда все беды. Но как бы ни было, поздно сожалеть о прошлом. Ни умный Керан Эмати, никто кто другой ту важную ниточку уже не свяжет. И времени, с тех пор как вышли они из пещеры, говорить о прожженном энергоканале и обмозговывать что-то не было. Все закрутилось, завертелось точно дьявольской карусели: дикие перепады гравитации, смоленские, грихры, стрельба, взрывы где-то в глубинах звездолета и агонизирующая дрожь всего вокруг. Посол Смысла Живого летит к крайней точке, где гибель для всех, или все как-то уляжется, образуется? Скорее, все-таки летит к гибели: тяжесть навалилась сверху, нажимая на плечи грубой лапой, сгибая колени и разливаясь по телу свинцом.
Керан первый повалился на пол, отполз к моховым кочкам — там мягче — и беззвучно застонал:
— Слишком плохо! Большая беда… Автоматы могут спасти корабль. Только кафравцы не умеют делать достаточно умные автоматы.
— Душит… Но, не так жестоко, как в пещере. Потерпим, — приободрил Ирину Лугин. Отчасти он был прав: тогда в минуту знакомства с Кераном их сбило с ног и едва не раздавило. Сейчас тяжесть лишь вжимала в пол, словно душила с ухмылкой.
Несколько затянувшихся и сладких мгновений Пимер-Кри-Ин удерживал щупальце на сдвоенной кнопке. Столбик индикации слишком медленно полз вверх. Ну почему на рейдере реактор старого образца?! Его мощности явно не хватает. Если бы здесь во славу Теплых Вод Нургоэ установили реактор, как на кораблях дальней разведки, можно было бы произвести уже пять выстрелов. Или шесть.
Колониальный корабль менял курс, стремительно гася скорость, поворачивая к южному полюсу планеты. Это его не спасет. Пока он в верхних слоях атмосферы, рейдер будет терзать его до тех пор, пока его внутренности не выгорят дотла; пока в его брюхе не останется ни одного уродливого существа, рожденного на планетах подвластных Кафраве.
Столбик индикации заряда добрался до верхней отметки. Дрогнул и засиял, словно морская волна на рассвете. Щупальце второго следящего со всей силы вдавило кнопку.
— Пыш-ыш-ыш! — взорвался радостью Пимер-Кри-Ин, весь вытянувшись в струнку. Его огромные зрачки стали серебристыми, с жадностью уставились на центральный монитор. Струйка, черная — чернее самого космоса — устремилась к объекту Ари-Он-Эк-543-876. Второй следящий знал: удар могучего ультрафауззера уже достиг цели, и здесь на экране все отображается с дразнящей нервы задержкой. Вот и случилось: это его сила — сила Пимер-Кри-Ина — летела через пространство, чтобы преподать смертельный урок вечным врагам — проклятым кафравцам. Это он, Пимер-Кри-Ин, устроит им сейчас ад, в котором не спасется никто. Такое нельзя забыть! Об этом второй следящий рейдера будет помнить всю жизнь. Об этом скоро узнает его семья, и его встретят как героя. Самые прекрасные самки будут сплетать щупальца великим знаком Хаор при встрече с ним!
Удар ультрафауззера был великолепен. Наверное, даже сам капитан рейдера запыхтел от зависти: верхушку колониального корабля точно срезало невидимым когтем тьмы. Из сердцевины исполинского звездолета вырвался синий сгусток, раздулся в ярко сияющий пузырь и лопнул. Нет сомнений — уничтожен гиперпростраствннный модуль и питающие его энергоустановки. Слабый слой защитного поля вражеского звездолета растаял вовсе. Теперь гиперионные пушки с легкостью превратят Ари-Он-Эк-543-876 в пыль.
Колониальный корабль, взявший курс к южному полюсу Фаргерта, вдруг снова изменил курс. И резко пошел на снижение. Будто мифическое чудовище Аригролэ, раненое вечным героем Яло, звездолет нырнул в атмосферу, ища спасения там, на глубине от ударов гиперионных пушек. Только вместо крови за огромным черным телом тянулся огненный след. Через несколько мгновений он исчез в плотном слое облаков.
Пимер-Кри-Ин от неожиданности даже поднял тяжелую голову и приблизил ее к экрану. Они так глупы или настолько боятся нас, что предпочли мгновенную смерть?! Корпус их звездолета весь в огромных пробоинах — его разорвет на куски в атмосфере от такого безумного спуска!
14
Те из смоленских, кто удержался на ногах после последней встряски, сел ближе к пенолитовому выросту или лег. Почти все молчали, застыли черными силуэтами во тьме, едва разбавленной единственным световым пятном — оно мерцало слева на бугристой стене. Остальные светящиеся пятна и сам свод, одевавший прежде все пространство фиолетово-серым сумраком, потухли. Глаза кое-как свыклись с тьмой, и Лугин разглядел черные, покачивающиеся воды озерка, с бульканьем вернувшегося в кратер. Кто-то — его имя мичман не запомнил — попытался закурить. Разжег непослушными руками сигарету, только больше двух затяжек сделать не смог. Еще бы, если десяток пудов тебе на плечи и грудь!
Отпустило самую малость и опять навалилось. Когда Воронин включил фонарик, скинул тертую ушанку и хотел сказать что-то своим, пришел последний удар. Все предыдущие показались ласковым похлопыванием. Сергей козлобой в руках не удержал, впечатался плечом в моховую кочку, что была шагах в двадцати. Перекувыркнулся, слыша жалобный скрип то ли собственных костей, то ли рвущегося на куски пенолита. Черновол был рядом, и нет его. И Красину точно черти забрали. Потоки воды вокруг: в лицо, за воротник, больно, больно по ногам. Снова вода, льется прямо в рот, который он открыл то ли, чтобы заорать, то ли, чтобы хватить глоток воздуха. И грохот, жуткий грохот так и рвет барабанные перепонки. А в сознании долгий телепатический вопль кеброа. Еще удар — тусклый серый свет смахнуло с глаз. Хруст пенолита со всех сторон. Грохот. Потом страшная как смерть тишина…
Говорят, если смерть, то летишь в бесконечном туннеле и видишь яркий свет в далеком конце. Так на самом деле или нет, трудно сказать, пока сам не нырнешь в этот потайной колодец. Свет Лугин видел. За время путешествия на проклятом звездолете, он отвык от мысли, что свет может быть столь теплым, зовущим. Вот только тело ныло, саднило щеку и висок, ломило плечо, подвернутую ногу. Разве возможно испытывать телесные муки после смерти?
Услышав ворчание Черновола, мичман приподнял голову и чуть не поперхнулся возгласом. Нет, жизнь вовсе не распрощалась с ним, везунчиком — Сергеем Лугиным. Все так же справа и слева проступали тусклые очертания биотронов великой кафравской улитки. Только перед Сергеем шагах в трехстах начиналась извилистая трещина от свода до самого низа. В нее врывался теплый, точно божественный свет. Много света, разрезавшего проклятый сумрак Кахор Нэ Роош точно клинок небесного бога.