Я старался не слушать, думал о другом, но его веселый самоуверенный голос лез в уши, раздражал, вызывал желание вскочить, подбежать к нему и заткнуть рот.
К вечеру было готово несколько отличных шнуров. Я внимательно осмотрел тол. Один из кусков оказался с отверстием. Оставалось только вставить в него детонатор. Но это потом, на месте.
Теперь уже Черный не отходил от меня ни на шаг, жадно, точно загипнотизированный, поглядывая на желтые куски тола. Вероятно, он был бы не прочь испытать его в деле немедленно, сейчас же – только намекни.
Легли спать голодными – все скудные припасы съели в обед. Что-то случилось там наверху. Иначе хозяин обязательно пришел бы.
Ночь прошла беспокойно. Я то и дело просыпался. Мне казалось, я слышу наверху топот множества ног, чуть ли не выстрелы. Мои соседи по нарам тоже ворочались с боку на бок. Один лишь усач Фазекаш безмятежно спал, раскинув руки в обе стороны, и храпел так, что его, наверное, было слышно на поверхности.
Встали рано, около шести. Посовещались. Решили ничего не предпринимать, ждать. Черный взбунтовался. Размахивая руками, он орал, доказывал, что надо немедленно выходить из бункера, что все мы трусы, забились под землю, как крысы, и боимся высунуть нос. Он даже направился было к двери, но Фазекаш встал на пути и молча поводил возле его носа своим кулачищем.
Часы шли, никто не являлся. Мы были очень насторожены, прислушивались, не доносятся ли сверху какие-нибудь подозрительные звуки. Когда же, наконец, раздался стук в дверь, мы все застыли от неожиданности, хотя все время ждали его.
Фазекаш вытащил запор. В бункер вошел хозяин. Лицо у него было мятое, невыспавшееся.
– С ума там посходили! – накинулся на него Черный. – Башки вам поотрывать!
– Погоди! – отстранил его Фазекаш. – Почему не приходил так долго, хозяин?
– Попробуй приди, если кругом солдат, что летом блох. – Хозяин поставил на нары принесенную с собой корзинку. – Новобранцев пригнали, учения какие-то тут устроили. Им, видите ли, тут удобно: и речка, и лес – пересеченная местность. А на ночь так они вовсе возле сараев устроились. Окопов понарыли, костры разожгли. Я до утра сидел возле окна, все боялся, что свинку прирежут.
– Свинку! – снова закричал Черный. – За свинку он боялся! А за нас он не боялся! Нас пусть режут! Нас пусть вешают! Нет, вы видели когда-нибудь такого фрайера!
Хозяин спокойно выкладывал из корзины хлеб, бутылки с молоком.
– Что ты молчишь? Что молчишь? – приставал к нему Черный.
– Жду, когда ты мне дашь хоть слово вставить. – Он улыбнулся. – Вот если бы твоим ртом можно было по фашистам пулять, ни одного бы уже не осталось… Что мне за вас бояться, если вы здесь как у Христа за пазухой? Как они к нам во двор заявились, так я сразу к корыту, вбил в нижнюю доску кол – и нет ваших. А свинка-то на виду… Ну, налетай, воронье!
Он стоял рядом и, продолжая улыбаться, смотрел, как мы, голодные, расправлялись с едой. Потом собрал бутылки, аккуратно сложил пергаментную бумагу, в которую был завернут хлеб, и сказал:
– Обеда не ждите.
– О-о! – разочарованно протянули мы хором.
– Зато на ужин… – Он сделал паузу и объявил торжественно: – Паприкаш из курицы!
– А-а! – радостно завопили мы.
– Елинек, – вдруг обратился он ко мне. – Вам надо со мной. Наверху ждут…
Я обрадовался. Почему-то подумалось, что там капитан Комочин.
Но в доме ждал меня не он. Бела-бачи. Вероятно, на моем лице отразилось разочарование, потому что он спросил:
– Что – не тот?
– Думал – Комочин, – признался я.
– И с ним увидишься.
– Сегодня?
– Нет. На днях. Или раньше.
– Где он?
– Там, где его и в помине нет, – отшутился Бела-бачи.
Это мне очень не понравилось. Почему он скрывает от меня, где Комочин? Про свои организационные дела он может не рассказывать – его дело. Но Комочин – мой товарищ, такой же советский офицер, как и я, и он не имеет права!..
Я не сказал ничего. В последний момент подумал, что, может быть, Комочин сам не хочет, чтобы я знал. Но почему? Почему?
– У вас все готово? – спросил Бела-бачи.
– Все.
– Сегодня вечером.
У меня дрогнуло сердце.
– Уже?
– Шандор сообщил, вечером будет поезд специального назначения. Есть полный смысл начать именно с него. Как раз сегодня с обеда Шандор заступает на дежурство – очень удобно.
– Но сначала надо выбрать место. Нельзя идти вслепую.
– Для этого я тебя и позвал. Вот погоны, шинель. Сапоги даст хозяин. Какой у тебя размер?
– Сороковой.
– Ничего, потопаешь и в сорок втором. Натолкай в носки бумаги побольше. Примерь!
Шинель оказалась впору. Бела-бачи приладил узкие шнурки погонов и подвел меня к большому, почти до самого пола, зеркалу.
– Ну, каков?
Напротив меня стоял щеголеватый венгерский лейтенант. Я поднял руку, словно желая убедиться, я это или не я. Лейтенант в зеркале повторил мое движение. На его лице появилось растерянно-удивленное выражение.
Я отвернулся. Чужая шинель с чужими погонами жгла плечи.
– Кого возьмешь с собой, чтобы веселее было?
– Можно Янчи.
– А не лучше ли девушку?
– Но где ее найти?
Он прищурил глаз мудро и весело:
– Она уже ждет тебя – не дождется.
На двери парикмахерской, за стеклом, самодельная табличка: «Закрыто». Я обошел домик, постучал. Шевельнулась занавеска, дверь отворилась. Передо мной стояла Аги.
– Ой, Шани, я так тебя ждала!
– Ждала? – Горячая волна залила мне лицо. – Ты ждала меня?
– Конечно! Бела-бачи сказал, что ты будешь в одиннадцать. А сейчас уже скоро двенадцать.
Я уставился на нее. Она рассмеялась.
– Заходи! Что стал, как соляной столб… Ого! Ты уже лейтенант? Вчера солдат, сегодня лейтенант? Пойдет так дальше – через неделю будешь генералом! Есть полный резон с тобой закрутить… Садись, я быстро!
В пальто, плотно облегавшем ее стройную фигуру, в модной шляпке-чалме Аги была очень красива. Она, улыбаясь, прижималась к моей руке. Мужчины оборачивались нам вслед.
– Куда пойдем, Шани?
– На станцию. А оттуда вдоль железнодорожных путей.
– О! – она заглянула мне в лицо, я ощутил мягкий нежный аромат духов. – Там ведь аллея.
– Ну и что?
– Знаешь, как ее называют? «Дорога влюбленных».
– Какая разница?
– Но ведь мы с тобой не влюбленные.
– Пусть себе думают.
– Хорошо, – согласилась она, деланно вздохнув. – Если так нужно для конспирации…
Коренастый круглолицый немецкий майор, блеснув золотом зубов, проводил Аги восхищенным взглядом. Она повернулась, улыбнулась ему кокетливо.
– Симпатичный немец, правда?
– Тебе все кажутся симпатичными, кому ты нравишься.
– А тебе я нравлюсь? – Она смеялась.
Мне вдруг стало жарко.
– Не нужно так сильно краситься.
– Правда?
Я бросил косой взгляд на ее нежные, четко очерченные губы.
– Тебе не идет.
– Но ведь я почти не крашу… Только чуть-чуть. Если тебе не нравится, я могу стереть совсем. Стереть?.. Куда ты так побежал, я не успеваю. Или ты хочешь удрать от меня?
Я молчал…
Мы прошли станцию, кишевшую военными. Потом свернули в прямую аллею. Железнодорожная линия шла рядом, отгороженная металлической оградой.
Временами рельсы исчезали за высокими холмами шлака, похожими на гигантские черные могилы. Пронзительно, точно от нестерпимой боли, вскрикивали паровозы.
– Это и есть «дорога влюбленных». – Шагов Аги не было слышно, песок делал их бесшумными.
Ограда перешла в сплошную гладкую стену из желтого кирпича, довольно высокую и утыканную сверху зацементированными бутылочными осколками. Неподходящее место!
– Ах да! – вроде бы вспомнив, неожиданно воскликнул я; получилось довольно фальшиво. – Спасибо тебе за привет.
Она удивленно посмотрела на меня:
– Какой привет?
– Черный передал.
Она фыркнула презрительно.
– Тоже мне нашелся передатчик! Нахал такой! Да я с ним и говорить не стала. Швырнула пакет и вытурила.
Черный наврал! Черный все наврал!
– Он что… Опять?.. – Я смотрел прямо перед собой.
– Что? – не поняла она. – А-а… Нет, на этот раз он был смирный, как ягненок. Но я их знаю! «Звездочка моя», «розочка моя», «сердечко мое», а потом начинают заламывать руки.
– Он не так уж виноват. У него страшная жизнь – ты не знаешь.
– А у меня какая жизнь – ты знаешь?
В голосе у нее прозвучала необычная горечь. Я сразу вспомнил гневную вспышку, тогда, в воротах. – «Гады! Все вы гады!»
– Ты ничего не говоришь.
Она и теперь не стала рассказывать. Потихоньку высвободила руку и пошла рядом, думая о чем-то своем.
Мы долго шли молча. А потом, когда она снова взяла меня за руку, у меня возникло ощущение, словно я знаю ее уже много-много лет. Почему-то казалось, что точно такое же чувство испытывает и она.
Стена неожиданно кончилась, рельсы пробегали недалеко от аллеи, отделенные от нее кустарником и довольно широкой канавой с отлогими боками. Чутье подрывника подсказало мне, что следует внимательно осмотреть это место.
Я остановился. Мы находились еще в городе, но дома начинались лишь метрах в двухстах от аллеи. А с другой стороны железнодорожного полотна высилась насыпь, обнесенная сверху забором.
– Не знаешь, что там наверху, Аги?
– Ничего там нет. Собирались строить церковь, но только вырыли фундамент и – война.
Значит, пустырь. Хорошо! С той стороны безопасно.
Вечером здесь темно, фонари, конечно, не горят. Взрывчатку пристроить на повороте, где начинается спуск. Мы успеем добежать до домов, пока грохнет.
«Дорога влюбленных». Тут вечером, вероятно, бродят парочки… Пусть себе бродят. Когда я буду закладывать взрывчатку, они не заметят – кустарник, канава. А поджечь шнур – секундное дело. Никому не придет в голову. Ну, прикурил человек.
Пусть себе бродят – даже лучше. Пока полиция после взрыва будет заниматься парочками, мы уйдем далеко.