— Здравствуй, Сурья, светлый бог! Славен зимний твой чертог!
Сурья гостя милого также привечал и за стол сажал:
— Кто ты, гость любезный наш, из какой земли? Издалече ли тебя ветры принесли?
— Я из града Китежа — молодой Ярилушка! И пришёл о добром деле — свататься к Зимцерле!
Скорописчатый ярлык Сурье он подал. Тот печать срывал и ярлык читал. После извинился, гостю поклонился:
— Ай же ты, Ярилушка, где ж ты раньше был? Почему же прежде к нам не заходил? Нынче дочь просватана в землю ту Загорскую, за царя заморского — Мориана Сивого, сильного, спесивого! Приплывёт он поутру в жёны её брать, из-за моря ледяного приведёт он рать на двенадцати ладьях, в чёрных кораблях.
— Ай ты Сурья — Солнце-бог наш! Коли дочь добром не дашь — силой заберу с собой, увезу Зимцерлу я княжею грозой!
И пошёл из гридницы ярый бог Ярилушка. Шёл по светлым он сеням к золотым дверям. Открывал те двери смело, заходил к Зимцерле.
А Зимцерла там сидела с няньками своими, мамками сенными. Всё сидела — песни пела, пела-волховала, золотом ширинку к свадьбе вышивала.
Любовалася девица в зеркальце заморское, что привёз в подарок ей Мориан Загорский. И она ширинку ту как подарок сшила — Мориану Сиве.
Огляделся тут Ярила в той чудесной горнице на четыре стороны. Видит: в голове девицы — белы лебедицы, а в ногах её — чёрны вороны!
Тут ширинка обратилась лютою змеёй, поползла она с шипеньем через тот покой. Сжечь огнём Ярилушку та змея хотела, но её остановила юная Зимцерла:
— Ой ты, лютая змея, пожалей огня! Я сама теперь с Ярилой буду говорить и его любить. Пусть же пламя вешнее полыхнёт в крови, и растаять мне придётся от его любви…
К ней Ярила подходил, речь такую говорил:
— Уж ты гой еси, Зимцерла! Дочь Земун и Солнца-Ра! Ты скорее одевайся, в путь-дорогу собирайся. Привести теперь тебя я в Китеж-град берусь, на Святую Русь.
Няньки-мамки ей одели шубу соболиную, со подкладкою мягкою пуха лебединого. Как Зимцерлу облекли, так к Яриле подвели. И её за белы руки бог Ярила взял, в перстни золочёные жарко целовал. И повлёк из горницы, словно сокол горлицу.
А как он повёл девицу чрез отцову гридницу, так прекрасная Зимцерла во печали спела:
— Свет мой ясный, государь! Батюшка мой, Солнце-царь! Ты сумел меня взрастить, выпоить и накормить, только доченьку Зимцерлу замуж выдать не сумел ты! Потому теперь твой зять в ночь крадёт меня, как тать!
Сурья к дочке выходил, речь такую говорил:
— Пусть тогда Земун по небу повлечёт для вас телегу, полную добра — жемчуга и серебра! И то будет вам приданое, что собрали Мориану!
— Батюшка, иду я замуж за Ярилу ярого! Это же приданое нам теперь не надобно! Высыпайте вы его из телеги звёздной! Кончились морозы! Пусть с сосульками растает всё это добро: жемчуг, серебро!
— Так и быть! Но ветры утром чёрные ладьи пригонят, и за вами Мориан снарядит погоню! А теперь от нас примите вы благословение! А затем ищите в Китеже спасение!
Тут Ярила за ворота деву выводил и на белого коня пред собой садил. И отправились они в дальний путь домой, в Китеж-град святой.
И они по синю небу птицами летали, и по полю снежному зайцами бежали. И Зимцерла то и дело чрез плечо своё глядела: не бегут ли кони, не видать погони?
Не доехали до града — выбились из сил, и Ярил ушка коня здесь остановил. И шатёр из белой ткани на холме разбил.
Здесь над Клязьмою-рекой обрели покой юная Зимцерла и Ярила смелый. Вкруг ракитова куста скоро обвенчались и под сенью сосен во шатре скрывались. Там невеста и жених на постель ложились, нежились, любились.
Таяла Зимцерла во объятьях нежных, и с земли сходили насты белоснежные. А Ярилушка невесту жарко обнимал, в губы целовал.
А в ту порушку, на то времечко — матушка Земля всколебалась, сосны над шатром раскачались. И слетел с-под тучи Вран — Сивый Мориан!..
— Ай же ты, Ярила Годинович, выходи ко мне из бела шатра! Будем биться мы до утра! Я тебя немедля убью, стужей лютою закую!
— Ай же ты, Ворона налётная, лютая Змея негодная! Хватит, как мороз, трещать, горюшко вещать! Там, где вешний снег сойдёт, расцветают вишни! И подмоги не дождёшься ты от силы Вышней!
Выскочил Ярила из бела шатра, бился с богом Сивым с ночи до утра. Сивый Мориан — Змеёй лютой извивался, а Ярила — на коне пламенем взвивался.
То не два богатыря соезжались, не два сокола солетались. То сражалися Весна со Зимой, бог Ярилушка со Змеёй. Бил Ярила Змею огненным копьём, а Змея свивалася перед ним кольцом — напускала на Ярилу стужу ледовитую, вьюгу снеговитую.
Как тут ясная Заря занималася, Красно Солнышко подымалося… И Ярила возносил перстень свой заветный к зареву рассветному, чтобы с неба низошла ясная стрела и небесным пламенем ту Змею сожгла!
Он собрал в рубин волшебный с силушкой чудесной — нити солнечных лучей, отблески мечей. И пустил огонь — на Змею-выргонь!
Только вместо сей Змеи — Мориан предстал, к небу он воззвал:
— О наш Боже, Вышний Бог! Твой Закон небесный строг! Ежели с Ярилою жить теперь Зимцерле — то Весна-красна не наступит в срок! Зимцерла моя по Закону, сидеть ей со мною на троне! К Закону я обращаюсь и перед Ним склоняюсь!
И тут стрела повернулась, от Мориана отвернулась и пала Зимцерле на белую грудь!
Зимцерла тогда, как во сне, в святом небесном огне, будто вешний снег, таять стала и рекла пред тем, как пропала:
— Обернусь я сим утречком ранним — облачком в дыму и пламени… И прольюсь весенним дождём, протеку хрустальным ручьём… А потом я травой-муравой прорасту, розою-шиповником в чаще процвету… Пусть сорвёт ту розу мой милый, будет помнить меня до могилы…
Тут Ярилушка ко Зимцерле на крутую гору взбегал и в огонь небесный вступал. Там искал Ярила Зимцерлу, но лишь облачко обнимал…
И, сгорая сам, провещал:
— Как взошёл я, как поднялся — да на горушку высокую… И с вершины оглядел я — землю всю широкую… А сырая та земля — то постелюшка моя. А и Камень Бел-горючий — изголовьюшко. А и жёлтые пески — моё телушко, скалы-валуны — мои косточки.
И узрел, сгорая, Ярила посреди сей крады-могилы, что не Клязьма течёт под горой, не туман ползёт над рекой, а клокочет там речка Смородина и течёт в дыму лава огненная. И по той ли огненной речке души всё идут человечьи, вслед Заре Утренице — чистые-святые, вслед Вечернице с Денницей — души тёмные.
А и тут свершилось чудо по-над Клязьмою-рекой на горе Ярилиной. Где стоял в огне Ярила — там теперь его могила.
По весне из крады той он летит домой, в Китеж-град святой. Возрождается в огне на своём коне и по небу мчит — соколом летит.
А где Сивый Мориан под горой стоял — появился там провал, где он и пропал. Там же, где в огне сгорела и растаяла Зимцерла, из горы печальной сей вытекал ручей.
И теперь весною ранней, в Ладень-день первоначальный, свадьбушки играются — все тогда венчаются во ракитовых кустах на Ярилиных горах.
И тогда по велению Вышнего расцветают ракиты и вишни. И костры на горах зажигают, славы Вышнему воспевают! И Ярилу с Зимцерлою поминают!
ТРЕТИЙ КЛУБОКЯРИЛА И ЯРИНА
— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Сиве — суровом боге, что Великий потоп учинил. Как наслал он лютую Ламию, а Ярила её победил и Ярину освободил!
— Той великой тайны я не утаю, — все, что ведаю, пропою…
Пели люди Богу Всевышнему:
— Боже наш, Боже, за что эта кара? За что Сивый бог это нам учинил? Все нивы наши спалил и нас грозой подчинил?
И им Всевышний ответил:
— Ту кару не Сива вам учинил, а лютый Мориан Сивый! Он сжёг за то ваши нивы, что Вышнего вы не чтили и жертвы не приносили.
И вот Сива-бог от Сиверных гор езжал в горы те, где живёт Святогор. А на шее Сивого бога — златая цепь с черепами, и пояс увит венками — с могил живыми цветами. На запястьях не змеи — златые браслеты, не глаза у змей — самоцветы.
И вот не коня лютый Сивый седлал, а Змея-Смока крылатого, во пламени пекла заклятого. А в очах у дракона — камень-маргарит, и куда он глядит — всё огнём горит. И вот летит над землёй лютый Смок: из пасти ревёт пламя-смага, идёт из ноздрей дым-смог.
Пролетел он море широкое, миновал и горы высокие. И на матушку-Землю сошёл, и по чистому полю пошёл. Он от града шёл — и до града, от села — к селу огнищанскому; и пришёл ко столице царской: к Цареграду Святогора, жившему дотоль без горя.
И пускал он лютого Смока на посевы и на скотину, чтобы взять себе десятину и от меры, и от тука: есть мука — так будет мука! Чтобы пели Сиве славу, отдавали тук и сало!
И увидела это Друга — бога Сивого подруга и ему супруга. И мольбой она молила, мужа так просила:
— Много нив ты разорил и невинных душ сгубил! На людей за что лютуешь, им прощенье не даруешь?
И ответил ей лютый Сива:
— Огнищане меня забыли! В божий храм не знают ходу, вместо сурьи плещут воду! Богу не дают даров, потому я так суров!
И сошлись тогда семь вил, Святогорок-самовил: и сама Златогорушка Майя, Меря и Ярина Тайя, Ася и Алина, Лина и Эльвина. Тут все семь дочерей Плеяны жертвы Сиве приносили, Другу все превозносили.
И молили Сиву… А затем и Живу, чтоб та вила в мире горнем, так же как Плеянки в дольнем, сурью подносила Мориану Сиве!
И вот сел Сивый бог на Белом Хвангуре, с ним рядом — Крыница с Сурьей. И бьёт из крыницы сей сильный огонь с земли до самого неба, чтобы было в полях много хлеба, чтобы лился дождь на поля, чтобы тучною стала земля.
И служила Сивому Жива — перед ним заступница наша, у неё в руках — злата чаша. Подавала та Живушка чашу. Сива пил и лил сурину на поля и на долины. А где капли ниспадали, там колосья возрастали.
Как плеснёт бог Сива суриной по полям и по долинам — всё растёт, живёт, зеленеет и цветы в садах цветут — богу Сиве дары дают. Также Живу все почитают, бога Чёрного проклинают.