И как летела над Цареградом та драконица могучая — кричала во тёмных тучах:
— Сегодня разрушу город! Придут к вам лихо и голод! Перед Сивой вы провинились, напрасно вы возгордились! -
Спускалась Ламия к морю… Ярина в великом горе заплакала, зарыдала — будить Ярилушку стала. Но он всё спит — не проснётся и даже не ворохнётся…
И тут скатилась слезиночка жгучая на щёку Ярилы могучего. От жгучей слезы пробудился Ярила, взнуздал коня белогривого.
— Послушай-ка, Чёрная Ламия! Не хватит ли пыхать пламенем? Ведь ты пшеницу спалила, что Жива прежде взрастила!
Но так Ярилушке отвечала та лютая драконица:
— Да, Живою выращена пшеница! Да только ту Живушку не почитали, венком её не венчали!
И тут Яринушка, красная дева, в печали стала рыдать — Ярила же начал её утешать, и вдруг ему захотелось на дудочке заиграть.
Но только та дудочка заиграла и песнь её зазвучала, — змея стала виться, кругами летать, и стала от пляски той ослабевать…
И вскоре силы лишилась и, пав на землю, разбилась.
Ярила свой меч золотой вынимал и ту змею рассекал — мечом заклятье снимал.
И тут из шей её истекли три речки кровушки ясной. Из тела же вышла она сама — вновь девушкою прекрасной.
Из шеи одной — потекло вино, из шеи второй — пшеница, из третьей шеюшки — молоко, — все требушки драконицы. А Ламья сама словно встала от сна, от чар Марены спасённая, мечом на свет возрождённая.
И так она говорила:
— Ты славен будешь, Ярила! И путь твой с младою Яриной лежит теперь в светлый Ирий! Лишь море начнёт отступать — вы станете свадьбу играть.
И рёк Ярине Ярилушка:
— Ступай со мной, голубинушка! Всевышний теперь даст нам новый завет — за тьмой воссияет свет!
Он ласково за ручку брал Яринушку прекрасную, ступал по крови ясной… Но тут ненадолго пришлось задержаться — ведь морюшко стало везде разливаться. То кровь из шеюшек Ламии потоками вытекала и им пройти не давала.
Тут поднял Ярила златую свирель — и всюду разлилась трель. И только он стал на свирели играть, как реченьки начали высыхать. И только те реченьки высыхали, Ярила с Яриною их миновали.
И вышли они к Цареграду, зашли за его ограду. И стали они свой корабль снаряжать, чтобы Потоп переждать. А после поплыли со Святогорками — в Святые Ирийские горы. По морю поплыли, затем среди звёзд — о том поёт Алконост!
И там, во пресветлом Ирии, женились Ярила с Яриною. У Ярилы лик — Солнце Красное, у Яринушки — будто Месяц, а сестрицы её — часты звёздочки, то Плеянушки-Святогорушки.
И все на той свадьбе плясали и молодых величали.
И теперь все Ярилушке славу поют, почитают младую Ярину! Требы воздают — Ламье с Сивой, а цветы несут — Друге с Живой!
ЯСУНЯ и ДОНПЕРВЫЙ КЛУБОКдон и ясуня
— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Доне и о Ясуне — Святогорке, дочке Плеяны. И о том, как Данушка Родовна сына сватала за Ясуню. И о том, как они влюбились, в Цареграде как поженились!
— Той великой тайны я не утаю, — все, что ведаю, пропою…
Вышний Бог! Благой и Пречудный! Ты творишь знаменья великие, чтобы мы Тебя прославляли! И по воле Твоей в вышних небесах — сотворяются чудеса!
И как Данушка-река расходилась — струи реченьки замутились. И поставила посередь себя Данушка-река островок, и на нём поднялся росток.
Вырастал росток в дерево Ясень, и тот Ясень был так прекрасен: корни Ясеня — во Сырой Земле, ветви Ясеня — в звёздной мгле.
Ой ты матушка, Данушка-река, речка тихая, небурливая. Как вдоль берега тихой реченьки проезжала дочь Святогора, то сама Ненилушка грозная — то Ясонюшка, Яся Звёздная. В волосах её — Месяц Ясный, на подолушке — звёзды частые.
Проезжала она путь-дороженькой поискать дорогое счастье. Видит Яся: средь острова — Ясень, а вокруг высокого Ясеня хоровод русалочий вьётся, как венок купавок плетётся.
Кличут Святогорку русалочки:
— К нам плясать иди, дочь Плеянушки! Здесь во самой серёдке Ясеня счастье Яси Звёздной родилось, ясным светом всё озарилось. Повивал его — Солнце Красное, пуповину разрезал — Месяц, обмывали росой — звёзды частые!..
Ой, да как у матушки-речки подхватило Ясуню ветром, в хороводушке закружило…
Яся! Яся! Вот буйный ветер посрывал листву у деревьев, воды речушки взволновались, травы в полюшке всколыхались…
То не травушки всколыхались, не листочки с веток срывались, то русалки-вилы кружились, тученьки над ними клубились. Как из той-то тученьки грозной ударяла молния в Ясень — раскололся могучий Ясень.
Это значило: свету ясному возгореться пришла пора и явился из древа Ясеня сам бог Дон-Гвидон, Даны сын и Ра.
Как на веточке Ясень-деревца — Ясный Сокол гнездо свивал. Златом краешек завивал, на завивочку серебро он клал, плисом-бархатом устилал.
Свивши гнёздышко, он задумался:
— На что нужно мне тёпло гнёздышко, коли нет Ясунюшки около, — Соколинки у Ясна Сокола?
Говорила ему Дана-речушка:
— Ведаю: тоскует сердечушко о той девице — Ясе ясной, Святогорушке той прекрасной! Как в полях пройдёт время жатвы — за тебя её буду сватать!
Как во стольном том Цареграде, у того царя Святогора — был почестей пир, и гуляние, и великое столование.
И в ту порушку на застольице появилася Дана Родовна. Наливала вина полну чарушку, подносила её Плеянушке и супругу — царю Святогору. Говорила им таковое слово:
— Уж ты гой еси, Святогор, а и ты, Плеянушка Суревна! Вы примите-ка зелена вина, пейте чарочку всю до дна! У меня есть сын — Дон свет Ясный, а у вас — Ясуня прекрасная! Как у вас — товар, а у нас купец, славный женишок — добрый молодец!
Ещё в той поре Плеянушка Суревна чару ту вина не брала, оттолкнула и пролила.
— Ой ты гой еси, Дана Родовна! Ведь твой муж Сурья-Ра — то мне батюшка родный! Дан, сыночек его, — то мне братушка сводный! А Ясуня ему ведь — племянница!
— Нет запрета на то во скрижальицах!
И сказал тогда Святогор, эхо прокатилось средь гор:
— Он ведь ворог нам, коли сам — служит в Нави тёмному Пану!
Согласилась с мужем Плеяна:
— Как связался Дон с Паном Виечем, стал и сам ходить под землёй, сделался как куря слепой! День придёт — зёрнышко найдёт, тем весь день и живёт. А не сыщет — голоден будет. И жену свою он погубит! Не дадим за него Святогорицу, за подслепого куря — соколицу!
И ещё сказал гостье Святогор:
— Есть у нас ведь зятья, чтоб уладить спор. Выедут они в чисто полюшко, Дона полнят на раздольюшке!
Дане-матушке это бедой показалось, за досаду великую сталось. И ушла Дана с пира княжецкого, потопя свои очи ясные.
А навстречу ей Дон, и спросил её он:
— Что же ты идёшь невесела, буйную головушку повесила? Али место тебе не по разуму было, али чарами стольники обносили? Али кто пред тобой похвалялся, словом небылым надсмехался?
Говорила сыночку Дана:
— Уж ты гой еси, Дон сын Суревич! Мне и место на пире — всё по разуму было, да и стольники чарой не обносили. Только спорили там — мы, две сводных сестрицы, я с Плеянушкою-вилицей! И сестрица на свадьбу добро не давала — всё курёю подслепым тебя называла: коли зёрнышко ты найдёшь, тем ты-де весь день и живёшь. А не сыщешь — голоден будешь! И жену свою тем погубишь!
И в ту порушку Дон сын Суревич на те бранны слова расходился — будто море от бури взъярился. И чело его сокрыла — туча грозовая, в его жилах разгулялась — сила молодая…
Дон тогда коня окорачивал — к граду Святогора сворачивал. Ночь скакал — молнией сверкал, или гневною птицей Сирин в тучах грозовых пролетал. Вихрем долетел до Златого града — перескакивал чрез ограду.
Подъезжал к Золотым палатам, где жил сам Святогор — князь богатый. Ткнул копьём златым о врата, въехал с ними он — посередь двора. Как подпёр он копьём Святогоров дом, чуть по брёвнам терем не разобрал и по камням не разметал.
Тут окошечко раскрывалось и Плеянушка показалась:
— Ты въезжаешь, сын Сурьи, к нам свататься лихо — сын реки ты, аль моря разгульный владыка? Где на Буре-коне проезжаешь — будто бурей путь прочищаешь!
Отвечал ей бог Дон, будто пьян без вина:
— Уж ты гой еси, Святогора жена! Коль добром не дашь невесту — разнесу я это место! Сворочу дом по окошки, раскрошу всё в мелки крошки! Коль не хочешь сей кручинушки, посылай мне поединщика!
А Плеяна тех слов испугалася, с добрым молодцем соглашал ася:
— Уж ты дай мне сроку полсуточек — я найду тебе поединщиков! Будешь с ними ты сражаться, в чистом поле ратоваться.
И пошла Плеяна с золотыми ключами отмыкать в подвалах — сундуки с ларцами. И брала злато-серебро для награды, и пошла с той казной в кабаки Цареграда.
Только заходила, слово говорила:
— Уж вы гой еси, добры молодцы! Злата-серебра у вас мало водится! Щедро я тому плачу, кому будет по плечу одолеть в лихом бою, будь вас хоть пятьсот в строю, в поле чистом — одного воина великого!
Голь кабацкая, перекатная на заходцы те соглашалась, и за злато на битву лютую всей толпой несметной поднялась, дабы Дона полонить и награду поделить.
Только Донушка-млад да сын Суревич в чистом полюшке проезжал, голь кабацкую разметал: плёточкой махнёт — улочка бойцов лежит, ножнами тряхнёт — переулок с ног валит! Он прибил-притоптал добрых молодцев.
Снова он вскричал зычным голосом:
— Ой ты гой еси, сестрица! Ты, Плеянушка-вилица! Дай же поединщика мне для бою славного, силою мне равного!
А у той Ясуни-вилицы были в доме родные сестрицы. То Плеяны шесть дочерей, и сидели в гостях шесть её зятевьей: Ван Семарглич и Ярила, и Аргаст сынок Асилы, братья Ильмы и Дажьбог — одолеть их кто бы смог?
Говорила тут Плеяна тем своим зятьям:
— Уж вы гой еси, зятья, помогите нам! Прочь отвадьте вы того — женишка удалого!
Отвечали ей зятья:
— Нам сражаться с ним нельзя! И к чему нам за Ясуню с сыном Сурьи биться? Сватаемся мы не к ней, а к её сестрицам… И тебе он — сводный брат, нам же — пусть он будет сват!