Но Плеяна осерчала, так им отвечала:
— Родила бы лучше я вместо дочерей — семь больших камней. Бросила бы камешки я во сине море и не знала б горя! И тогда бы семь камней скалами поднялись, о которых корабли ваши разбивались!
А в ту пору Дон, сын Сурьи, в Цареград въезжал. И ворота городские — в щепы разбивал. Где проедет — теремочки в щепы разломает, свистнет-гикнет он — все маковки с храмов посметает.
Ещё то княгинюшке Плеяне горем показалось, государыне-царице за досаду сталось. И пришла она к царю Святогору, и ему сказала таковое слово:
— Уж ты гой еси, царь-государь, муж мой Святогор! В нашем царстве-государстве ныне шум, раззор! Уж ты дай-ка нам на Дона лютую управу! Урезонь грозою княжьей ты его на славу!
И тогда ответ держал мудрый Святогорушка:
— Гой еси, Плеянушка, ласковая жёнушка! Так ведь мне сражаться с ним — с зятем милым-дорогим, не по чину, не по праву… Ты ж сама найди управу! Тьму рядовичей бери, если мало — две бери. Сверх того бери в сраженье сколько нужно ополченья! Отшиби-ка ты у Дона буйную головушку, отвори-ка ты ему руду-алу кровушку…
И Плеянушка сзывала во ту пору на сраженье княжьи рати с ополченьем. И сама их повела в чисто полюшко, на широкий дол — да на раздольюшко.
Как те рати проезжали, так княгиню укоряли:
— Уж ты, мать-княгиня наша! Хоть на то и воля ваша — не побить нам Дона в поле, на широком том раздолье!
А в Турдакском поле турьем — там гулял сам Дон сын Сурьи. Он съезжал с гор Алатырских к Святогоровым горам.
Ездил там он по холмам, по широким по долам вместе с воином предивным — Паном, дружкой-побратимом. К ночи захотел вздремнуть сын Сурьи — под сосной высокой с кроною широкой. И наказывал тому — побратиму своему:
— Ты теперь до свету бди, друга не буди! Но лишь только ты, сын Вия, встретишь рати те лихие, что меня повсюду ищут, в чистом поле рыщут, — свистни-гикни, чтоб от крика обломилася сосна, пробуди меня от сна!
Сам же лёг он отдыхать, под сосною почивать. Тут в ночи наехали рати цареградские, стали рыскать и искать в поле зятя царского.
Как узрел Панчутка Вийич в свете лунном рать, так не стал он Дона звать, — сам на битву выезжал и те рати потоптал. Руки-ноги поломал, а коней в овраг бросал. Бился ночку всю до свету, многих он побил до смерти.
Дон тут встал от крепка сна, глядь — не сломана сосна. Войско вкруг его лежит, а Панчутушка стоит в поле бранной славы средь ручьёв кровавых.
Говорит Панчутка:
— Спал ведь ты нечутко. Я же до зари вставал, все колосья сжал!
Осерчал на друга Дон, распалился люто он:
— Не твоя была забота, не твоя работа — в поле побивать княжескую рать! А твоя работа — кашу мне варить, мне слугою быть!
И поехал к Цареграду, ко его Златым вратам, ударял по верееям, — булавой булатной бил и врата свалил. После в город он въезжал и средь площади теремной он копьё вонзал.
— Ратники вернутся в град, коли вы хотите… Вы же мне за это выкуп заплатите, выше древка навалите серебра и злата, дайте дар богатый! Камни самоцветные, жемчуга заветные!
Только это он сказал — в чисто поле выезжал. Там коня он повалил, голову ему срубил. Круп его свалил под древо, сам залез в конино чрево.
Воронята прилетели, над конём на ветку сели. Врана старого, отца, воронята кличут:
— Батюшка, нам Бог послал на обед — добычу!
Ворон мудрый им вещал, их остерегал:
— Нет, то не добыча — а погибель птичья!
Но птенцы отца не послушали, понадеялись, видно, на лучшее… И на круп коня слетели, и клевали его, и ели.
Тут из брюха выскочил Дон, ухватил воронёнка он. Старый ворон стал молить — воронёнка отпустить.
— Ой ты, ворон вещий, отпущу, конечно, я сыночка твоего, воронёнка малого. Коль слетаешь в сад Ирийский, там в златых крыницах зачерпнёшь водицы, только не простой — мёртвой и живой. Будет твой сынок порукой — дашь её мне в белы руки.
И за тридевять морей ворон вмиг слетал, Дону две бадьи златые с той водою дал.
Дон поруку отпустил и коня сложил, а затем водой обмыл — мёртвой и живой, и ожил конь и встряхнул гривой золотой.
А затем Дон оживил все побиты рати, и повёл их за собой в Цареград обратно.
Видит: там уже сложили серебро и злато, дали дань богатую. Не хватило только им, чтоб копьё засыпать, мисочки единой, — Дон взъярился сильно:
— Уж не надо мне Ясуни, доченьки Плеяны! Пусть идёт за Пана! Коли жалко злата плошку — пусть в избе на курьих ножках как Яга живёт, лиха пусть хлебнёт!
Святогор с Пленою тут же злата донесли и ему рекли:
— Ты возьми-ка, Дон сын Сурьи, в жёнушки Ясуню! Ты невесту пожалей, царских ведь она кровей! Не худых она родов — мы ж дадим в приданое десять городов, с пригородками и присёлками! И терёмный дворец со светёлками!
Согласился на это Дон, взял Ясуню за руки он. Тут же в храме их обвенчали, нитями златыми связали.
А как завершилось венчание, зачалось пированье-гуляние. Пили-ели они — всё, что Бог послал. Съели гору хлебов, рыбы — десять возов, и быков круторогих стадо. И сказали — больше не надо! А затем осушили до дна озеро хмельного вина!
Вышла так Ясуня за Дона, Соколица за Ясна Сокола. И пошли у них вскоре детушки — Рось, Вавила, Ламья, Дардан — тот, что переплыл Океан.
И теперь все Донушке славы поют. А как славы поют — старины рекут!
ВТОРОЙ КЛУБОКдон и денница
— Расскажи, Алконост, птица светлая, о Деннице, Зарёй рождённом. Как Денница хотел вознестись выше звёзд, но упал, спалив Землю-Матушку… И о Доне нам расскажи, как с Денницею он схватился, и Поддонным Царём обратился…
— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…
Как над синим широким морем не туманушки расстилались и не Зорюшка занималась — поднимался Камень горючий. И на этом Камне горючем вырастало деревце ясень.
Как с восточной дальней сторонушки прилетел ко ясеню Сокол. А близ Камешка Бел-горючего увивалася Лебедь Белая.
То не просто птицы слетелись — Радуница с Денницей встретились, дети Хорса и Зареницы.
Правда, ветер слух по земле носил, что Денница был сыном Месяца. Но сам Хоре признал его сыном, он простил Зарю-Зареницу…
Как слеталися брат с сестрою, так прокычела Лебедь Белая:
— Что ж ты, братец мой, Ясный Сокол, всё сидишь на ветке, задумавшись? И своими очами ясными всё глядишь во широку даль? Или скучно тебе во родном краю? На родном островочке — невесело?
Отвечал Денница сестрице:
— То не ветер ветки склоняет и не ясень кроной шумит, то моё сердечушко стонет, словно ясеня лист дрожит. Я хочу взлететь выше Солнца и подняться превыше звёзд! Ведь отец мой — великий Хоре! Стать хочу подобным Всевышнему!
И взлетел над морюшком Сокол, и очами своими ясными он осматривал синю даль. Минул морюшко Твердиземное, и Ильменское море, и Чёрное, и Хвангур, гору Березань. Пролетел над гордой Индерией — опустился в Ирийский сад.
Тот Ирийский сад — на семи верстах, на восьмидесяти он стоит столбах высоко-высоко в поднебесье. В том небесном саде — трава-мурава, по цветочку на каждой травочке, и на каждом цветке по жемчужинке. А вкруг Ирия — тын серебряный, и на каждом столбочке — свечка.
И видны за тыном три терема, крутоверхие, златоглавые. Как во первом живёт Красно Солнышко — ясноликий Хоре сударь-батюшка, во втором живёт ясна Зорюшка, ну а в третьем — там часты звёздочки.
Круг земной весь виден из Ирия. Видны боги морские в волнах, в глубине — Тритон Черноморский и русалки, морские чуда, боги-духи гор и долин, и везде людские селенья.
Обернулся Сокол Денницей и отправился в терем Хорса. И вошёл, и сел в отдаленьи, обернувшись в пурпурный плащ.
Вот сидит на троне смарагдовом пред Денницей великий Хоре. И спросил Хоре сына Денницу:
— Ты зачем, Денница, явился?
— О отец мой, Свет Мирозданья! Если вправду я тебе сын — ты моё исполни желанье!
— Дар любой проси у меня! Я твоё желанье исполню, в том клянусь горой Алатырской!
Стал просить тогда сын Денница у отца его колесницу. Чтобы целый день ею править, пронестись по своду небесному и подняться превыше звёзд.
— Вознестись хочу, словно Крышень, ко престолу Бога Всевышнего! Чтобы сесть одесную Бога!
И качнул главой лучезарной Хоре:
— Безрассудна речь твоя, сын мой! Дар такой тебе не подходит. Управлять моей колесницей и Творец-Сварог не сумел бы! А его — кто будет сильнее?
Но не слушал Хорса Денница.
— Если, сын, ты думаешь в сердце, что средь звёзд дорога приятна, что увидишь там города — и дворцы, богатые храмы… Знай, что прежде на солнопутье ты звериные встретишь лики! Ты Тельца рогатого минешь и клешни грозящего Рака, пасть свирепую Льва, Скорпиона, Козерога рога и Щуку!
Засмеялся гордо Денница:
— Если Крышень прошёл этот путь, то пройдёт его и Денница! Я молю — дай мне колесницу!
Хоре повёл его к колеснице, что сковал для Солнца Сварог. Как у той колесницы Хорса золотые дышло и ось. Упряжь у коней вся прострочена. Строчка первая — красным золотом, а вторая строка — чистым серебром, ну а третья-то — скатным жемчугом. Вплетены в неё самоцветы — хризолит, смарагд и сардоникс.
Вот коней впрягли ворожеи — Пира, Эя, Феда, Атона. Зареница раскрыла двери в сад, цветущий алыми розами. Вывел Хоре свою колесницу.
— Если можешь, совету следуй, — говорил тогда ясноликий Хоре. — Ты натягивай крепче вожжи, понесут тебя кони сами. Знай, проложен путь среди звёзд — следуй им ты, не уклоняясь. Не склоняйся направо, к Змею, и налево, к Ворону Чёрному.
В колесницу взошёл Денница и вожжей руками коснулся. И помчались быстрые кони… Только чуют кони крылатые, что слаба рука у возницы, что легка под ним колесница, — и, ничьей не слушаясь воли, прочь сошли они с колеи, опаляя Землю и Небо.