вершенно не в моем обычае уползать с поджатым хвостом.
— Но альтернатива...
— Двигаться дальше. У нас есть люди и решимость. Вместо того чтобы помогать этой тошнотворной рабократии, мы должны поразить ее, ударить на север, к Канаде, сметая все на своем пути. Положить на лопатки эту расколотую, слабую страну... две страны, и вернуть их в Империю, где им самое место. Ударить, и ударить крепко, Буллере, — вот наше единственное спасение.
Год боев на фронтах Гражданской войны научил обе конфликтующие стороны, насколько важно уметь окапываться, и окапываться быстро. Стоять плечом к плечу, стреляя на континентальный лад — самый верный способ самоубийства. Если существовал хоть минимальный риск подвергнуться атаке, обороняющиеся окапывались. Лопатами, если таковые имелись в наличии, штыками, ложками — чем угодно, если лопат не было. И добились в этом немалого мастерства. За считаные минуты солдаты откапывали траншеи полного профиля, возводя из выброшенной земли брустверы, надежно защищающие от пуль и заставляющие ядра отскакивать рикошетом дальше.
Кровавая битва при Шайло все еще не изгладилась из памяти, и все пережившие ее окапывались, не сетуя. Пятьдесят третий Огайский полк окопался на вершине высокого холма над Питсбургским плацдармом. Обломки ветвей и стволов, разбитых артиллерийским огнем во время прежних боев, пошли на укрепление бруствера.
Понимая, насколько малочисленным стало войско после того, как генерал Грант забрал часть армии на восток, против английских захватчиков, генерал Шерман старался укрепить оборону, как мог. Установил все орудия на передовых позициях, чтобы они могли рассеять любую атаку шрапнелью — жестянками с крупной дробью, взрывающимися в воздухе над врагом. Эти позиции можно будет удержать против намного превосходящих сил конфедератов. Интересно, когда они откроют, что войско его убыло? Конечно же, довольно скоро.
Зато можно положиться на канонерки, стоящие на якоре у плацдарма. Шерман и его офицеры связи потратили не один час, обсуждая с капитанами судов, как лучше всего обеспечить быстрый и точный огонь прикрытия. Пожалуй, больше в данной ситуации уже ничего не сделаешь.
Теперь, когда весенние паводки кончились, уровень реки Теннесси опустился и обнажились песчаные пляжи и луга близ плацдарма. Шерман поставил свои палатки у реки и перенес свой штаб туда. Посыльный застал его в палатке.
— Полковник велел позвать вас тотчас, генерал. Чего-то случилось там, где бунтари стали биваком.
Вскарабкавшись на высокий берег, Шерман застал там дожидавшегося полковника Эйплера.
— К нам какое-то посольство, генерал. Трое верховых конфедератов. Один дует в горн, а другой размахивает белым флагом. А у третьего масса золотых куриных потрохов на рукаве — наверняка старший офицер.
Шерман вскарабкался на бруствер, чтобы посмотреть своими глазами. Три всадника остановились в сотне шагов от позиций северян. Горн пропел снова. Горнист и сержант с флагом восседали на тощих клячах, но под офицером был чудесный гнедой.
— Дайте-ка мне подзорную трубу, — Шерман не глядя взял трубу и поднес к глазу. — Боже мой, это же генерал Борегар собственной персоной! Он навещал колледж, когда я был там. Странно, что он тут делает под белым флагом?
— Должно быть, хочет переговорить, — предположил Эйплер. — Хотите, чтобы я поразнюхал, что он там хочет сказать?
— Нет. Если один генерал может там разъезжать, то, пожалуй, могут и двое. Приведите мне коня.
Шерман вскарабкался в седло, взялся за поводья и пришпорил лошадь. Она осторожно выбирала дорогу по опасному, неровному полю боя. Увидев приближающегося Шермана, горнист опустил трубу. Борегар взмахом руки отослал своих людей и пришпорил лошадь, спеша навстречу второму всаднику. Встретившись, они остановились. Козырнув, Борегар заговорил:
— Спасибо, что согласились на переговоры. Я...
— Я прекрасно знаю, кто вы, генерал Борегар. Однажды вы навещали меня, когда я возглавлял Луизианский государственный военный колледж.
— Генерал Шерман, конечно, вы должны извинить меня. События были... — Борегар чуточку ссутулился, но тут же поймал себя на этом, резко выпрямился и сообщил: — Я получил телеграфное донесение, а также определенные приказания. Прежде чем ответить, я хотел бы проконсультироваться с командиром вашего здешнего войска.
— В настоящее время я командую им, генерал, — Шерман не стал вдаваться в детали, почему, поскольку не хотел подымать вопрос о том, что генерал Грант убыл и позиции ослаблены. — Можете обращаться ко мне.
— Это касательно британской армии. Насколько я понимаю, англичане вторглись в Соединенные Штаты, что они атаковали и наступают в южном направлении на штат Нью-Йорк из Канады.
— Совершенно верно. Я уверен, что об этом сообщалось в газетах. Конечно, дальнейшее развитие военной ситуации обсуждать я не могу.
Борегар поднял затянутую в перчатку ладонь.
— Извините меня, сэр, но я вовсе не собирался вызывать вас на откровенность. Я только хотел увериться, что вам ведомо об этом вторжении, дабы вы лучше поняли то, что я должен вам открыть. Я хочу довести до вашего сведения, что имеется второе вторжение.
Шерман попытался не выдать, как его огорчили эти новости. Дополнительное вторжение еще более осложнит оборону страны. Но, не располагая сведениями о новом войске, он не хотел выдать свою неосведомленность.
— Пожалуйста, продолжайте, генерал.
Борегар вдруг утратил спокойствие и вежливость, столь характерные для всякого южного офицера. Сжав кулаки, он цедил слова сквозь стиснутые зубы:
— Вторжение, убийства и хуже того — вот что случилось. И замешательство. Поступили донесения из Билокси, Миссисипи, что береговые оборонительные сооружения обстреливаются флотом Союза. Спешно были собраны все войска, какие имелись под рукой, и брошены туда, чтобы остановить вторжение. Ночь была дождливая, бой продолжался до самого утра, и ни одна из сторон не отступала. В конце концов мы проиграли, но не северянам!
— Боюсь, я что-то не понял, — озадаченно покачал головой Шерман.
— Это были они, британцы! Они высадили войска, чтобы атаковать береговые укрепления в порту Билокси. Их узнали лишь утром, когда стали видны их флаги и форма. К тому времени битва была уже закончена. Они не удовольствовались просто истреблением военного гарнизона, они атаковали местных жителей, разрушили и сожгли пол города. А уж что они сделали с женщинами... Согласно последним донесениям, сейчас они наступают в глубь материка из Билокси.
Потрясенный Шерман не находил слов для ответа, лишь пробормотал что-то вполголоса. Борегар почти не замечал его присутствия, устремив взгляд вдаль и мысленно взирая на истребление южного города.
— Они не солдаты. Они убийцы и насильники. Их надо остановить. Извести под корень. И мои войска — единственные, кто способен сделать это. Я верю, что вы человек чести, генерал, и я могу открыть вам, что мне было приказано преградить путь этим агрессорам, дабы мои солдаты грудью заслонили народ Миссисипи. Вот почему я просил об этой встрече.
— Так чего же вы хотите, генерал?
Борегар мрачно посмотрел на коллегу-офицера, с которым так недавно бился не на жизнь, а на смерть, и очень тщательно обдумал свои слова, прежде чем заговорить:
— Генерал Шерман, я знаю, что вы человек слова. Перед этой войной вы основали одно из наших крупнейших южных военных учебных заведений и руководили им. Вы порядком пожили на Юге и, должно быть, завели немало друзей. Вы бы так не поступили, если бы принадлежали к числу этих очумелых аболиционистов. Я вовсе не намерен оскорбить ничьи чувства, сэр, ведь это ваши искренние убеждения. Просто я хочу говорить с вами откровенно и знаю, что вы поймете, насколько серьезно обстоят дела. Вам также известно, что я никоим образом не могу солгать вам, равно как вы не злоупотребите услышанным. — Борегар напряженно выпрямился. Несмотря на мягкие, тягучие южные интонации, в его словах металлом зазвенел гнев. — Я спрошу вас напрямую. Не согласитесь ли вы рассмотреть вопрос о временном прекращении военных действий против меня? Я хочу только защитить людей этого штата и обещаю не предпринимать никаких внезапных военных действий против федеральной армии. В ответ я прошу, чтобы вы не атаковали оставленные мной позиции. Я прошу этого, потому что намерен атаковать нашего общего врага. Если вы согласитесь, можете предъявить любые условия, какие пожелаете, и я подпишусь под ними. Как собрат по оружию, я с искренним уважением прошу вашей помощи.
Эта встреча, вторжение англичан и эта просьба настолько выходили за рамки обыденного, что Шерман просто не находил слов. Но в то же самое время чувствовал душевный подъем. Пойти на перемирие довольно легко, более того, он согласится с большим удовольствием. Ему поставлена задача удержать занятый плацдарм. И выполнить эту задачу куда легче, согласившись на прекращение боевых действий, чем в кровавом бою.
Но несравненно важнее выражение, употребленное генералом Борегаром.
«Общий враг», вот как он сказал — и сказал абсолютно искренне. И когда Шерман заговорил, в уголке его сознания уже ютилась совершенно нелепая, несообразная идея.
— Я понимаю ваши чувства. Будь я на вашем месте, я поступил бы точно так же. Но, конечно, я не могу согласиться на подобное, не проконсультировавшись со своим прямым командиром генералом Халлеком, — помолчав, промолвил он.
— Конечно.
— Однако, если уж мы об этом заговорили, позвольте добавить, что я понимаю ваше положение и всем сердцем сопереживаю вам. Дайте мне один час, после чего мы встретимся здесь снова. Мне надо первоначально объяснить, что произошло и что вы предлагаете. Уверяю вас, я употреблю все силы, дабы подкрепить ваши аргументы.
— Благодарю вас, генерал Шерман, — с отзвуком теплого чувства проговорил Борегар, отдавая честь.
Шерман козырнул в ответ, развернул коня и поскакал прочь.
Полковник Эйплер собственноручно взял коня под уздцы, когда Шерман спешился.