Инспекционный обход едва-едва возобновился, когда торопливо приблизившийся к группе офицер отвел Николая в сторону. Пэррот как раз объяснял принцип действия нового запала, но секретарь Линкольна перебил его:
— Извините, сэр, но произошел несчастный случай. С генералом Рипли, господин президент. Подробностей этот офицер не знает, но он докладывает, что в военном госпитале требуется ваше присутствие.
— Разумеется. Отправляемся тотчас же. Спасибо за все, мистер Пэррот. За все.
Паром не трогался с места, дожидаясь их появления. На пристани стояло два экипажа. В первом сидел командир гарнизона Вест-Пойнта генерал-лейтенант Уинфилд Скотт, приехавший, чтобы проводить их в госпиталь. Стэнтон со своими секретарями уселся во вторую карету. Когда президент неуклюже забирался в карету Скотта, для обоих наступил неловкий момент.
— Как поживаете, Уинфилд?
— Как и следует ожидать в моем возрасте, мистер Линкольн.
Бывший главнокомандующий армией Союза, смещенный более молодым и энергичным Макклелланом, не сумел скрыть нотки горечи, сумрачно взирая на человека, отдавшего приказ об этой замене. Героический седовласый генерал на славу служил родной стране на протяжении многих десятков лет и множества войн. Уходу в отставку он предпочел командование Вест-Пойнтом, но при том прекрасно понимал, что служба его фактически закончилась. И падение это подстроил высокий, нескладный человек, усевшийся в карете напротив него.
— Так что же с Рипли? — спросил Линкольн, как только карета тронулась.
— Трагический несчастный случай, лишенный причины и смысла. Он верхом ехал к парому, чтобы присоединиться к вам — во всяком случае, так он мне сказал. Избранная им дорога пересекает железнодорожный путь неподалеку от станции. Очевидно, поезд должен был вот-вот тронуться, и, когда он подъезжал, машинист дал гудок. Лошадь генерала испугалась и вскинулась на дыбы, выбросив его из седла. Упав на пути, он жестоко пострадал. Я не медик, как вам прекрасно известно, так что подробности пусть вам объясняет главный хирург. Он ждет вас в госпитале. — Скотт устремил на Линкольна пронзительный взгляд. — Как идет война? Полагаю, ваши генералы все крепче сжимают кольца моей анаконды[5] вокруг мятежников?
— Искренне надеюсь. Хотя, конечно, война — штука сложная.
— Что дает нашему наполеончику очередной повод для медлительности и колебаний, — проговорил генерал с нескрываемой желчностью и гневом. С той поры, когда Макклеллан занял его место во главе армии на Потомаке, всякое поступательное движение прекратилось, наступление с черепашьего шага замедлилось до полной остановки. В каждом жесте и слове Скотта сквозило, что, будь армия под его началом, сейчас она уже стояла бы в Ричмонде. Но Линкольн отнюдь не собирался пускаться в домыслы на сей счет.
— Зима — скверная пора для армейской службы. A-а, вот и госпиталь наконец!
— Мой адъютант проводит вас.
Скотт был настолько толст, что потребовались совместные усилия трех человек, чтобы усадить его в карету; вскарабкаться же по лестнице госпиталя он чувствовал себя просто не в состоянии.
— Рад был повидаться, Уинфилд.
Генерал промолчал. Выбравшись из кареты, президент подошел к остальным, и все вместе отправились в госпиталь вслед за ожидавшим их офицером. Хирург оказался пожилым человеком с длинной седой бородой, за которую он себя рассеянно дергал во время разговора.
— Травматический удар по позвоночнику, вот здесь, — протянув руку поверх плеча, врач постучал пальцами между лопатками. — Видимо, генерал спиной упал на рельсы. По моей оценке, удар был очень силен, все равно что удар кувалдой по хребту. Сломано как минимум два позвонка, но причина нынешнего состояния генерала в другом. Поврежден спинной мозг, разорваны нервные волокна. Это повлекло за собой прекрасно знакомый нам паралич. — Он вздохнул. — Тело парализовано, конечности обездвижены, и дышит он с большим трудом. Хотя в подобном состоянии пациенты обычно могут есть, для поддержания жизнедеятельности этого недостаточно... Пожалуй, просто счастье, что пациенты с подобными травмами неминуемо умирают.
Визит в Вест-Пойнт, начинавшийся так замечательно, завершился несчастьем. В вагоне поезда, отъезжающего от станции, царило удрученное молчание. Стэнтон сидел спиной к паровозу, глядя на пролетающие мимо снежные поля. Напротив него Линкольн тоже смотрел в окно, но мысленно видел только бесчисленные проблемы военного времени, осаждающие его со всех сторон. Сидевшие через проход от них секретари разбирали стопку документов, взятых на оружейном заводе.
— Генерал Рипли был не из тех, с кем так уж легко поладить, — заметил Линкольн спустя долгих десять минут после отъезда со станции. Стэнтон молча кивнул в знак согласия. — Но он нес грандиозную ответственность и справлялся с ней весьма профессионально. Он мне говорил, что должен снабжать снарядами и патронами более шестидесяти типов вооружения. Тем, что мы сражаемся — и, хочется верить, победим, — во многом мы обязаны именно его трудам. Что же теперь будет?
— Его заместителем довольно долго был генерал Рамси, — сообщил военный министр. Линкольн кивнул.
— Я как-то раз с ним встречался. Ответственный офицер. Но достаточно ли он квалифицирован для подобного поста?
— Более чем, — ответил Стэнтон. — Встречаясь с ним в министерстве, я просматривал все его рапорты и передавал их вам, когда они имели отношение к делу. Пожалуйста, не сочтите за дерзость, — или что я дурно говорю о мертвом, — но Рамси талантливый офицер современной школы.
— В то время как Рипли был крайне консервативен, как всем нам известно.
— Более чем консервативен. Ко всякому новому оружию или изобретению он относился с крайней подозрительностью. Он знал, каким было оружие и как его использовали. Знал, какие войны были выиграны таким оружием, и был этим вполне доволен. По-моему, он не одобрял вообще никаких нововведений.
Но прежде чем принять решение, вам следует встретиться с генералом Рамси, мистер Линкольн. Тогда и определитесь. Думаю, его подход покажется вам более чем интересным.
— Тогда переговорите с моим секретарем и организуйте встречу. Завтра же. Этот важный пост не может оставаться вакантным ни секундой дольше, чем требуется.
— Миссис Линкольн сказала, что вчера вечером вы, почитай, и не обедали, и теперь должны явиться завтракать.
Кекли давно переросла роль чернокожей служанки; в ее словах президент отчетливо услышал эхо голоса жены. Поначалу Мэри наняла ее в качестве швеи, но со временем взаимоотношения изменились, так что Кекли заняла в семье неопределенное, но важное место.
— Всего одну минуточку, сейчас спущусь...
— Она сказала, что вы всенепременно так и скажете и чтоб я не верила.
Кекли продолжала стоять в дверях немым укором, и Линкольн со вздохом поднялся.
— Ступай вперед. Надеюсь, ты веришь президенту на слово, что я пойду за тобой по пятам.
Холл, как всегда, был забит просителями, желающими получить работу в правительстве. Линкольн прокладывал себе дорогу среди них, как корабль в бурном море. Если обратишься хотя бы к одному, придется говорить со всеми. Уже не в первый раз Линкольна поразила давно устоявшаяся практика, открывающая всем и каждому беспрепятственный доступ в президентский особняк. Ну конечно, Америка — общество равных возможностей. Но Линкольн начал понемногу склоняться к мнению, что у полнейшей открытости есть свои минусы. С тяжким вздохом отворив дверь столовой, он удовлетворенно с шумом захлопнул ее за собой.
Стол был уже накрыт — булочки на пахте с медом, любимое семейное кушанье.
— Начни с них, отец, — сказала Мэри. Тут в комнату с громким топотом ворвались мальчики.
— Хвать-похвать! — крикнул Тэд, бросаясь к отцу и обнимая его за ногу. Вилли, всегда более сдержанный, присел к столу.
— Тэд, прекрати! — приказала Мэри, но мальчонка пропустил ее слова мимо ушей, взбираясь на отца, как на дерево, попутно сминая и без того мятые брюки и пиджак. И не останавливался, пока с видом триумфатора не взгромоздился отцу на плечо. Линкольн дважды обошел вокруг стола, а Тэд визжал от восторга, пока отец не опустил его на стул. Вилли уже полил свои булочки медом и старательно пережевывал огромный кусок.
Кекли и Мэри принесли другие блюда, а также свежезава-ренный горячий кофе. Линкольн наполнил свою чашку и понемногу потягивал кофе, пока стол заполнялся все новыми и новыми аппетитными блюдами. Под бдительным надзором Мэри президент подцепил вилкой пряную виргинскую колбаску, взял немного кукурузной каши и полил все это каким-то жгучим соусом. Ел медленно, мысленно пребывая за сто миль от уютной семейной сцены. Все эта война, бесконечная, омерзительная война. Ясно увидев это в его глазах, Мэри молча пожала плечо мужа и тоже села за стол. Она-то питается хорошо, даже чересчур, если теснота платья что-нибудь значит.
Потом пошла принести мальчиками еще молока, а когда вернулась, его уже не было, еда на тарелке почти не тронута. Он слишком много трудится и слишком мало ест. И все время тощает. Эта война пожирает его. Наверное, уже сидит в своем кабинете, а свидеться с ним, быть может, до завтра уже не удастся.
— Джон, — сказал Линкольн. — Я хочу продиктовать вам письмо.
Для записи под диктовку Хей разработал собственную систему стенографирования. Последовал очередной меморандум генералу Макклеллану, в котором президент ставил ребром вопросы о возможности продвижения вперед армии на Потомаке. Под конец в голосе Линкольна звучало нескрываемое раздражение.
— Долго ли вам требуется собираться, чтобы перейти к действиям? У вас есть армия, у вас есть новобранцы, и все они хорошо обучены, если верить рапортам. Но чтобы выиграть войну, армию надо использовать в бою. Ричмонд должен быть взят. На этом заканчивайте и телеграфируйте немедленно. А теперь развеселите меня, Джон. Поведайте какие-нибудь добрые вести, принесенные утренними докладами.