- Мне кажется, я оставил "Номад"... - Он замолчал. Из блестящих очков доктора Регана на него уставилось дьявольское лицо... кошмарная тигриная маска с надписью "НОМАД", гербом красующейся на нахмуренном лбу. Фойл вскочил.
- Врёте! - взревел он. - Это я, по настоящему я! Это обманка, тут. Что со мной было - правда. Я настоящий, всё.
В лабораторию вошёл Саул Дагенхем.
- Ну, хорошо, - сказал он. - Все свободны.
Кипучая жизнь в лаборатории, офисе и студии прекратилась. Актёры исчезли быстро и тихо, не глядя в сторону Фойла.
Дагенхем обратил к Фойлу свою смертельную улыбку.
- Ты крепкий орешек, не правда ли? Ты воистину уникален. Меня зовут Саул Дагенхем. У нас есть пять минут для разговора. Выйдем в сад.
Сад Успокоения на крыше Терапевтического Здания был венцом лечебного планирования. Каждая перспектива, каждый цвет, каждый контур умиротворяли страсти, гасили раздражение, смягчали злость, убирали истерию, поддерживали в меланхолии и депрессии.
- Садись. - Дагенхем указал на скамейку рядом с бассейном где журчала кристально чистая вода. - Мне придётся походить вокруг. Не могу подходить к тебе слишком близко. Я "горячий". Ты понимаешь, что это значит?
Фойл угрюмо мотнул головой. Дагенхем обхватил ладонями цветок орхидеи и какое-то время подержал его.
- Следи за цветком. Увидишь. - Он прошёл перед скамейкой и неожиданно остановился. - Ты прав, разумеется. Всё, что с тобой случилось, - правда. Только... что с тобой случилось?
- Проваливай, - прорычал Фойл.
- Знаешь, Фойл, я восхищаюсь тобой.
- Проваливай.
- По-своему, по-примитивному, у тебя есть характер и изобретательность. Ты кроманьонец, Фойл. Я расследовал твоё дело. Бомба, брошенная на верфи Престейна, была великолепна; ты разграбил чуть ли не весь Объединённый Госпиталь, добывая деньги и материалы. - Дагенхем стал считать по пальцам. - Обобрал отделение слепых, потрошил шкафчики, украл химикалии в аптечном отделении, украл приборы в лаборатории...
- Проваливай, ты.
- Но что ты имеешь против Престейна? Зачем ты пытался взорвать его корабль? Мне рассказали как ты вломился туда и устроил погром как индеец-команч. Что ты пытался сделать Фойл?
- Проваливай.
Дагенхем улыбнулся.
- Если мы собираемся беседовать, тебе придётся выдумать что-нибудь новенькое. Твои ответы становятся однообразными. Что произошло с "Номадом"?
- Я не знаю никакого "Номада", ничего не знаю.
- Последнее сообщение с корабля пришло семь месяцев назад. Потом... "spurlos versenkt", "пропал без вести". Ты - единственный выживший? Что ты делал всё это время? Украшал лицо?
- Я не знаю никакого "Номада", ничего не знаю.
- Нет, Фойл, не пойдёт. Ты появляешься с татуировкой "Номад" на всё лицо. Свежей татуировкой. Разведка проверяет и обнаруживает что ты был на борту когда корабль уходил в рейс. Гулливер Фойл, АС 128/127:006, помощник механика, третий класс. И как будто одного этого недостаточно, чтобы разведку залихорадило, ты возвращаешься на частной яхте, считавшейся пропавшей более пятидесяти лет. Послушай, да ты просто напрашиваешься на неприятности! Разведка желает знать ответы на все эти вопросы. И ты должен знать как Центральная Разведка выбивают ответы из людей.
Фойл вздрогнул. Дагенхем кивнул, увидев, что его слова попали в цель.
- Подумай хорошенько. Нам нужна правда, Фойл. Я пытался выманить её у тебя хитростью, признаю. Ничего не получилось, признаю. Ты оказался твёрже чем я думал, признаю. Теперь я предлагаю тебе честную сделку. Если пойдёшь на неё, мы защитим тебя. Если нет, проведёшь пять лет в застенках разведки - или в её лабораториях, где из тебя будут выжимать информацию.
Фойла испугали не пытки; он боялся потерять свободу. Нужна свобода, чтобы набрать денег и снова найти "Воргу"; чтобы убить "Воргу".
- Какую сделку? - спросил он.
- Скажи нам, что произошло с "Номадом" и где он сейчас?
- Зачем, ты?
- Зачем? Спасти груз, ты.
- Там нечего спасать. Одни обломки, вот и всё.
- Даже обломки чего-то стоят.
- Чтоб за миллион миль да ради обломков?! Не крути, ты.
- Верно. - раздражённо сказал Дагенхем. - Там есть груз.
- Номад выпотрошили, напрочь. Не осталось груза.
- Про этот груз ты не знал. - доверительно сказал Дагенхем. - Номад вёз платиновые слитки в Банк Марса. Время от времени банкам приходится корректировать счета. Обычно достаточно торговли между планетами, чтобы счета выравнивались по бумагам. Война нарушила нормальную торговлю и Банк Марса обнаружил что Престейн должен им двадцать с чем-то миллионов кредитов и нет возможности скорого покрытия реальными поставками. Престейн передавал деньги в платиновых слитках на борту Номада. Они были в корабельном сейфе.
- Двадцать миллионов... - прошептал Фойл.
- Плюс-минус пара тысяч. Корабль был застрахован, но это значит, что страховщики, "Бо'несс и Виг" предъявят права на спасение груза, а они ещё жёстче Престейна. Однако тебя будет ждать вознаграждение. Скажем... двадцать тысяч кредиток.
- Двадцать миллионов, - снова прошептал Фойл.
- Мы предполагаем, что рейдер В.С. перехватил "Номад" где-то по пути и расправился с ним. Тем не менее, они не поднимались на борт и не грабили, иначе тебя не оставили бы в живых. Это значит что сейф всё ещё... Ты слушаешь, Фойл?
Но Фойл не слушал. Перед его глазами стояли двадцать миллионов... не двадцать тысяч... двадцать миллионов в платиновых слитках, как сияющая дорога к "Ворге". Не надо больше никакого воровства; двадцать миллионов, чтобы разыскать и стереть с лица земли "Воргу".
- Фойл!
Фойл очнулся и посмотрел на Дагенхема.
- Не знаю никакого "Номада", ничего не знаю. - пробормотал он.
- Что за чёрт в тебя опять вселился? Куда ты уставился?
- Не знаю никакого "Номада", ничего не знаю.
- Я предлагаю щедрую плату. На двадцать тысяч космонавт может кутить, ни о чём не думая, целый год... Чего тебе ещё?
- Не знаю никакого "Номада", ничего не знаю.
- Либо мы, либо Разведка, Фойл.
- Больно вам надо, чтобы я попал им в лапы, иначе к чему разговоры? Но это всё пустой трёп. Я не знаю никакого "Номада", ничего не знаю.
- Ты, сссу... - Дагенхем пытался подавить бешенство. Он слишком много открыл этому хитрому примитивному созданию. - Ты прав. Да, мы не стремимся выдать тебя разведке. У нас есть свои собственные средства. - Его голос окреп. - Ты думаешь, что сможешь надуть нас. Ты думаешь, мы станем ждать, пока рак на горе свистнет. Ты думаешь даже, что раньше нас доберёшься до "Номада".
- Нет, - сказал Фойл.
- Так вот слушай. На тебя заготовлено дело. Наш адвокат в Нью-Йорке только ждёт звонка, чтобы обвинить тебя в саботаже, пиратстве в космосе, грабеже и убийстве. Тебе предъявят весь этот набор и Престейн получит признание тебя виновным в двадцать четыре часа. Если у тебя и раньше было знакомство с полицией любого рода, это означает лоботомию. Тебе вскроют череп, выжгут половину мозгов, и ты никогда не сможешь джантировать.
Дагенхем замолчал и пристально посмотрел на Фойла. Когда тот покачал головой, Дагенхем продолжил:
- Если же криминала за тобой не было, тебя присудят к десяти годам того, что в насмешку называют лечением. В нашу просвещённую эпоху преступников не наказывают; их лечат, и лечение хуже наказания. Тебя бросят в камеру одного из подземных госпиталей, и там ты будешь гнить в темноте и одиночестве, откуда тебе не джантировать. О тебе будут заботиться, тебе будут делать всю нужную терапию и ставить уколы но ты будешь гнить в темноте. Ты будешь гнить там, пока не решишь заговорить. Ты будешь гнить там вечно. Выбирай.
"Ворга, я убью тебя насмерть."
- Я ничего не знаю о "Номаде". Ничего! повторил Фойл.
- Хорошо. - Дагенхем сплюнул. Внезапно он ткнул пальцем в цветок орхидеи, к которому прикасался. Цветок потемнел и гнил на глазах. - Вот что с тобой будет.
Глава 5
К югу от Сен-Жирона, возле Франко-Испанской границы, тянутся на километры под Пиренеями глубочайшие во Франции пещеры - Жоффре Мартель. Это самый большой и самый страшный госпиталь на Земле. Ни один пациент не джантировал из его чернильной тьмы. Ни одному пациенту не удалось узнать джант-координаты мрачных глубин госпиталя.
Если не считать фронтальной лоботомии, есть всего три пути лишить человека возможности джантировать: удар по голове, вызывающий сотрясение мозга, наркотик не дающий сосредоточиться и засекречивание джант-координат. Из этих трёх наиболее практичным считался последний.
Камеры, отходящие от запутанных коридоров Жоффре Мартель, были вырублены в скале. Они не освещались, как и коридоры. Мрак подземелий пронизывали лучи инфракрасных ламп. Их чёрный свет был видим только для охраны и обслуживающего персонала в специальных очках. Для пациентов тут была лишь тёмная тишина Жоффре Мартель нарушаемая лишь отдалённым шумом подземных вод.
Для Фойла существовали лишь тишина, шум вод и однообразие госпитального режима. В восемь часов (или в любой другой час этой немой бездны) его будил звонок. Он вставал и получал завтрак, выплюнутый пневматической трубой. Завтрак надо было съесть немедленно, потому что китайские эрзац-чашки и тарелки через пятнадцать минут распадались. В восемь-тридцать дверь камеры отворялась, и Фойл вместе с сотнями других слепо шаркал по извивающимся коридорам к Санитарии.
Там, так же в темноте, с ними обращались, как со скотом на бойне - быстро, холодно, с безразличием. Их мыли, брили, дезинфицировали, им вкалывали лекарства, делали прививки. Старую бумажную одежду удаляли и сжигали, и тут же выдавали новую. Затем их гнали в камеры, автоматически вычищенные и обеззараженные во время их отсутствия. Остаток утра Фойл слушал в камере лечебные рекомендации, лекции, морали и этические наставления. Потом снова наступала закладывающая уши тишина, и ничто не нарушало её, кроме отдалённого шума воды и едва слышных шагов надзирателей в коридоре.