Шестимоторный вертолёт снизился и завис над гигантским батудом. Из его разверзнувшегося брюха пролился водопад мебели. В лагерь джантировали повара, официанты, слуги и камердинеры. Они обставили и украсили шатры. Задымили кухни и ароматы жареного, копчёного и печёного наполнили лагерь. Частная полиция Формайла уже находилась на посту, патрулируя все четыре акра и отгоняя толпу зевак.
Затем - самолётами, машинами, автобусами, грузовиками, велосипедами и джантированием - стала прибывать свита Формайла. Библиотекари и книги, лаборатории и учёные, философы, поэты и спортсмены. Разбили площадку для фехтования, ринг для бокса, уложили маты для дзю-до. Свежевырытый пятидесятифутовый пруд молниеносно заполнили водой из озера. Любопытная перебранка произошла между двумя мускулистыми атлетами - подогреть ли воду для плавания или заморозить для фигурного катания.
Прибыли музыканты, актёры, жонглёры и акробаты. Гам становился оглушительным. Компания механиков в мгновение ока соорудила заправочно-ремонтный пункт и со страшным рёвом завела две дюжины дизельных тракторов - личную коллекцию Формайла. После всех появилась обычная лагерная публика: жёны, дочери, любовницы, шлюхи, попрошайки, мошенники и жулики. Через пару часов гомон цирка был слышен за четыре мили - отсюда и происходило его название.
Ровно в полдень Формайл с Цереры прибыл, продемонстрировав столь вопиюще несуразный и нелепый способ передвижения, что рассмеялся бы и закоренелый меланхолик. Гигантский гидроплан с гудением зашёл юга и сел на поверхность озера. LST баржа [8] появилась из брюха амфибии и поплыла к берегу. Носовая рампа с грохотом откинулась и по ней съехал штабной автомобиль двадцатого века. Одна диковина громоздилась на другую к восхищению зевак; штабной автомобиль проехал двадцать ярдов к центру лагеря и остановился.
- Что теперь? Велосипед?
- Нет, роликовые коньки...
- Он выпрыгнет на пого-скакалке...
На этот раз Формайл превзошёл самые дикие предположения. Над крышей автомобиля показалось жерло цирковой пушки. Затем раздался грохот чёрного пороха и Формайл с Цереры вылетел из пушки по изящной дуге, к самому входу его шатра, где он был пойман сетью растянутой четырьмя лакеями. Аплодисменты, которыми его приветствовали, были слышны за шесть миль. Формайл взобрался на плечи лакея и взмахом руки потребовал тишины.
- О, господи! Оно собирается произносить речь!
- "Оно"? Вы имеете в виду "он"?
- Нет, оно. Это не может быть человеком.
- Друзья, римляне, соотечественники! - проникновенно воззвал Формайл. - Доверьте мне свои уши. Шекспир 1564-1616. Проклятье!
Четыре белые голубки выпорхнули из рукавов Формайла и унеслись прочь. Он проводил их изумлённым взглядом. Затем продолжил:
- Друзья, приветствия, добро пожаловать, бонжур, бон тон, бон виан, бон вояж, бон.... Какого чёрта?
Карманы Формайла задымились и вспыхнули четырьмя римскими свечами. Он попытался погасить пламя. Отовсюду посыпались конфетти и серпантин,
- Друзья... Молчать! Я всё-таки произнесу эту речь! Тихо!.. Друзья!..
Формайл ошарашено оглядел себя. Его одежда задымилась и стала испаряться, открывая ярко-алое трико.
- Клейнман! - яростно взревел он. - Клейнман! Что с вашим чёртовым гипнообучением?!
Из шатра высунулась лохматая голова. - Ви училь свой речь, Формайль?
- Будьте уверены. Я учил её битых два часа. Ни разу не вытаскивал головы из гипношлема, "Клейнман об иллюзионизме".
- Нет, нет, нет! - закричал лохматый. - Сколько раз мне говорить?! Иллюзионизм не есть красноречий! Есть магия! Думпкопф! Ви училь неправильный курс!
Алое трико начало таять. Формайл рухнул с плеч дрожащего слуги и исчез в шатре. Толпа ревела и бушевала. Коптили и дымили кухни. Кипели страсти. Царил разгул обжорства и пьянства. Гремела музыка. Стоял кавардак. Жизнь неслась на полных парах. Водевиль продолжался.
В шатре Формайл переменил одежду, переменил настроение, переменил его еще раз, снова разделся, накинулся с тумаками на лакеев и на исковерканном французском потребовал портного. Не успев надеть новый костюм, вспомнил, что не принял ванну, прогнал портного, и велел вылить в пруд десять галлонов духов. Тут его осенило поэтическое вдохновение, и он вызвал придворного стихотворца.
- Запишите-ка, - приказал Формайл. - "Ле рой эати морт, ли..." [9] Погодите. Рифму на "блещет".
- Вещий, - предложил поэт. - Рукоплещет, хлещет, клевещет, трепещет...
- Мой опыт! Я забыл про мой опыт! - вскричал Формайл. - Доктор Кресчет! Доктор Кресчет!
Полураздетый, очертя голову, он влетел в лабораторию, сбив с ног доктора Кресчета, придворного химика. Когда тот попытался подняться, оказалось, что его держат весьма болезненной удушающей хваткой.
- Нагучи! - воскликнул Формайл. - Эй, Нагучи! Я изобрёл новый захват!
Формайл встал, поднял полузадушенного химика и джантировал с ним на маты. Инструктор дзю-до, маленький японец, посмотрел на захват и покачал головой.
- Нет, посалуйста, - вежливо просвистел он. - Фссс. Васэ давление на дыхательное горло не есть верно смертельное. Фссс. Я покасу вам, посалуйста. - Он схватил ошеломлённого химика, крутанул его в воздухе и с треском припечатал к мату в позиции вечного самоудавления. - Смотрисе, посалуйста, Формайл?
К тому времени Формайл был уже в библиотеке и дубасил библиотекаря толстенной "Das Sexual Leben" Блоха (восемь фунтов, девять унций), потому что у несчастного не оказалось трудов о производстве вечных двигателей. Он кинулся в физическую лабораторию, где испортил дорогостоящий хронометр, чтобы поэкспериментировать с шестерёнками. Джантировал в оркестр. Схватил там дирижёрскую палочку и расстроил игру музыкантов. Надел коньки и упал в парфюмированный пруд, откуда был вытащен изрыгающим страшные проклятья по поводу отсутствия льда. Наконец, он выразил желание побыть в одиночестве.
- Хочу пообщаться с собой, - заявил Формайл, щедро наделяя слуг оплеухами, и храпел, не успел ещё последний из них доковылять до двери и закрыть её за собой.
Храп прекратился. Фойл поднялся на ноги.
- На сегодня им хватит. - пробормотал он и зашел в свою гардеробную. Он подошёл к зеркалу. Глубоко вздохнул и задержал дыхание, внимательно наблюдая за своим лицом. По истечении одной минуты оно оставалось чистым. Он продолжал сдерживать дыхание, жёстко контролируя пульс и мышечный тонус, сохраняя железное спокойствие. Через две минуты двадцать секунд на лице появилось кроваво-красное клеймо. Фойл выпустил воздух. Тигриная маска исчезла.
- Лучше - пробормотал он. - Гораздо лучше. Прав был старый факир - мне поможет лишь йога. Контроль. Пульс, дыхание, внутренности, мозг.
Он разделся и осмотрел своё тело. Фойл был в великолепной форме. Но на его коже от шеи до лодыжек до сих пор виднелась сеть тонких серебристых швов. Как будто кто-то вырезал на теле Фойла схему нервной системы. То были следы операции и они ещё не прошли.
Операция стоила Фойлу 200000 Кр взятки главному хирургу Марсианской бригады Коммандос, и она превратила его в несравненную боевую машину. Каждый его нервный центр перестроили. В кости и мускулы вживили микроскопические транзисторы и трансформаторы. К незаметному выходу у основания позвоночника подсоединили батарею размером с блоху и включили её. Во всём его теле запульсировали электрические токи.
- Скорее машина, чем человек, - подумал Фойл. Он оделся, сменив экстравагантное облачение Формайла с Цереры на безликий тёмный комбинезон.
Фойл джантировал в одинокое здание среди висконсинских сосен, в квартиру Робин Уэднесбери. Это была истинная причина прибытия Четырехмильного Цирка в Грин Бэй. Он джантировал, очутился во тьме, в пустоте и провалился вниз.
- О, боже! - мелькнула мысль. - Ошибся?
Ударившись о торчащий конец разбитой балки, он тяжело упал на потрескавшийся пол, угодив в полуразложившееся тело.
Фойл брезгливо отпрянул, сохраняя ледяное спокойствие, и нажал языком на верхний правый коренник. Операция, превратившая его тело в электрический аппарат, расположила систему управления им во рту. Фойл нажал языком на зуб и периферические клетки сетчатки возбудились до испускания мягкого света. Он взглянул двумя бледными лучами на останки человека.
Труп лежал в квартире этажом ниже квартиры Робин Уэднесбери. Квартира была выпотрошена. Фойл поднял взгляд наверх. Над ним была десятифутовая дыра на том месте, где была гостиная Робин. Всё здание пропахло гарью, дымом и разложением.
- Разграблено, - прошептал Фойл. - Всё разграблено. Что случилось?
Эпоха джантации сплавила бродяг, попрошаек, бездельников, весь сброд всего мира в новый класс. Они кочевали вслед за ночью, с востока на запад, всегда в темноте, всегда в поисках добычи, остатков бедствий, катастроф, в поисках падали. Как стервятники набрасываются на мертвечину, как мухи облепляют гниющие трупы, так они наводняли сгоревшие дома или вскрытые взрывами магазины. Называли они себя не иначе, как джек-джантерами. Это были настоящие шакалы.
Фойл вскарабкался по обломкам в коридор верхнего этажа. Там расположились лагерем джек-джантеры. На вертеле жарилась туша телёнка. Искры костра через дыру в крыше вылетали высоко в небо. Вокруг огня сидели с дюжину мужчин и три женщины - оборванные, грязные, страшные. Они болтали на кокни - кошмарном рифмованном слэнге шакалов и сосали картофельное пиво из хрустальных бокалов.
Грозное рычание ярости и ужаса встретило появление Фойла, когда, огромный человек в чёрном появился среди обломков, испуская из бездонных глаз бледные лучи света. Он спокойно прошёл сквозь поднимавшуюся банду ко входу в квартиру Робин Уэднесбери. Железное самообладание, вошедшее в привычку, придавало ему отрешённый вид.
- Если она мертва, - думал он, - мне конец. Без неё я пропал. Если она мертва...
Квартира Робин, как и весь дом, была буквально выпотрошена. В полу гостиной зияла огромная рваная дыра. Фойл искал тело. На постели в спальне возились женщина и двое мужчин. Женщина закричала. Мужчины взревели и бросились на Фойла. Он отступил назад и нажал языком на верхние резцы. Нервные цепи взвыли. Все чувства обострились. Все реакции ускорились в пять раз.