- Каким образом? Он явно не в состоянии джантировать, иначе бы его здесь не было.
- Он может выползти. Смотри. Налево, потом вверх, назад, обогнуть балку, проползти под ней и протолкаться через тот клубок проволоки. Внутрь его не пропихнуть, потому мы к нему пробраться не можем, но его можно подвинуть наружу, и так Фойл сможет выбраться. Дверь в одну сторону.
Озеро расплавленной меди медленно подбиралось к Фойлу.
- Если он сейчас же не вылезет, то зажарится заживо.
- Ему надо подсказать, что делать.
Они начали кричать:
- Фойл! Фойл! Фойл!
Горящий человек в лабиринте продолжал слабо копошиться. Поток шипящего металла усилился.
- Фойл! Поверни влево. Ты слышишь? Фойл?! Поверни влево и лезь наверх. Потом... Фойл!
- Он не слушает... Фойл! Гулли Фойл! Ты слышишь?
- Надо послать за Джизбеллой. Может быть, он её послушает.
- Нет, за Робин. Она телесенд. Её он точно услышит.
- Но согласится ли она? Спасти именно его?
- Ей придётся. Это больше, чем ненависть. Это больше, чем всё на свете. Я приведу её.
Йанг-Йовил повернулся, но Дагенхем остановил его:
- Погоди, Йео. Взгляни, он мерцает.
- Мерцает?
- Смотри! Он... мерцает как светлячок. Вот! Вот он есть, и вот его нет.
Фигура Фойла непрерывно появлялась, исчезала и тут же появлялась опять; он напоминал попавшего в огненную ловушку мотылька.
- Что это? Что он пытается сделать? Что происходит?
Он пытался спастись. Как пойманный мотылёк, как морская птица, влетевшая в пылающую жаровню маячного огня, он исступлённо бился... почерневшее, горящее создание, отчаянно кидающееся в неведомое.
Звук он видел, воспринимал его как странной формы свет. Он видел звук его выкрикнутого имени, в ярких ритмах:
ФОЙЛФОЙЛФОЙЛФОЙЛ
ФОЙЛФОЙЛФОЙЛФОЙЛ
ФОЙЛФОЙЛФОЙЛФОЙЛ
ФОЙЛФОЙЛФОЙЛФОЙЛ
ФОЙЛФОЙЛФОЙЛФОЙЛ
Движение казалось ему звуком. Он слышал корчащееся пламя, он слышал водовороты дыма, он слышал мерцающие, глумящиеся тени... Все обращались к нему на странных языках.
- БУРУУ ГИАР РУУАУ РЖЖИНТ? - вопрошал пар.
- Аш. Ашша. Кири-тики-зи мдик, - отвечали мельтешащие тени.
- ОООх. Ааах, Хиии, Ччиии. ОООо, Аааа, - кричали волны жара. - Ааах. Мааа. Пааа. Лааааа!
Даже огоньки его собственной тлеющей одежды бессвязно болтали ему в уши.
- МАНГЕРГЕЙСТМАНН! - ревели они. - УНТРАКИНСТЕЙН ГАН ЗЕЛЬСФУРСТИНЛАСТЭНБРУГГ!
Цвет был болью... жаром, стужей, давлением; ощущением непереносимых высот и захватывающих дух глубин, колоссальных ускорений и убийственных сжатий.
КРАСНОЕ ОТСТУПИЛО
ЗЕЛЁНЫЙ СВЕТ НАБРОСИЛСЯ
ИНДИГО С ТОШНОТВОРНОЙ СКОРОСТЬЮ ЗАСКОЛЬЗИЛО ВОЛНАМИ, СЛОВНО СУДОРОЖНО ТРЕПЕЩУЩАЯ ЗМЕЯ
Осязание было вкусом... Прикосновение к дереву отдавало во рту кислотой и мелом, металл был солью, камень казался кисло-сладким на ощупь, ощущение стекла липло к нёбу как приторное пирожное.
Запах был прикосновением... Раскалённый камень пах, как ласкающий щёку бархат. Дым и пепел были грубым твидом, натирающим кожу, почти что мокрой парусиной. От расплавленного металла несло яростно колотящимся сердцем; ионизация от взрыва ПирЕ наполнила воздух озоном, пахшим как сочащаяся сквозь пальцы вода.
Фойл не был слеп, не был глух, не лишился чувств. Ощущения поступали к нему; но поступали профильтрованные через нервную систему исковерканную, перепутанную и короткозамкнутую шоком от взрыва ПирЕ. Он находился во власти синестезии, того редкого состояния, когда органы чувств воспринимают информацию от объективного мира и передают её в мозг, но там все ощущения путаются и перемешиваются друг с другом. Звук выражался светом, движение - звуком, цвета казались болью, прикосновения - вкусом, запах - прикосновением. Фойл не просто затерялся в адском лабиринте под собором Святого Патрика; он затерялся в калейдоскопической мешанине собственных чувств.
Снова доведённый до отчаяния, на самой грани смерти, он отказался от всех устоев и привычек жизни; или, может быть, они были с него сорваны. Из сформированного опытом и окружающей средой существа Фойл превратился в первобытное создание, жаждущее спастись и выжить и делающее для этого всё возможное. И снова, как два года назад, произошло чудо.
Вся энергия человеческого организма целиком, каждой клетки, каждого нерва, мускула, фибра питала эту жажду, и снова Фойл джантировал в космос.
Его несло по геопространственным линиям искривлённой Вселенной со скоростью мысли, далеко превосходящей скорость света. Пространственная скорость была столь пугающе велика, что временная ось отошла от вертикальной линии, начертанной от Прошлого через Настоящее в Будущее. Он мчался по новой, почти горизонтальной оси, по новой геопространственной линии, движимый неисчерпаемым потенциалом человеческого мозга, не обузданного более концепциями невозможного.
Снова он достиг того, чего не смогли Гельмут Грант, Энрико Дандридж и множество других экспериментаторов, потому что слепая паника заставила его забыть пространственно-временные оковы, обрёкшие на неудачу предыдущие попытки. Он джантировал не в Другое Место; он джантировал в Другое Время. Но самое важное - сознание четвёртого измерения, завершённая картина Стрелы Времени и своего положения на ней, которые заложены в каждом человеке, однако находятся в зачаточном состоянии, подавляемые тривиальностью бытия, у Фойла выросло и окрепло. Он джантировал по пространственно-временным линиям в Куда-то и Когда-то, переводя "i" - квадратный корень из минус единицы - из мнимого числа в действительность великолепным действом воображения.
Он джантировал.
Он был на борту "Номада", плывшего через бездонную стужу космоса.
Он стоял у двери в никуда.
Холод казался вкусом лимона, а вакуум когтями раздирал кожу. Солнце и звёзды были лихорадочным ознобом, пробиравшим его до костей.
- ГЛОММНА ФРЕДНИИТ КЛОМОХАМАГЕНЗИН! - ревело в его уши движение.
Фигура, обращённая к нему спиной, исчезла в конце коридора; фигура с медным котлом, наполненным пищевыми концентратами; фигура летящая, плывущая, извивающаяся в невесомости. То был Гулли Фойл.
- МЕЕХАТ ДЖЕСРОТ К КРОНАГАНУ НО ФЛИММКОРК, - рычало его движение.
- Аха! Охо! М'гит нот ту как. - отвечало мерцание света и тени.
- Ох-хо! Ах-ха! Ооооо? Соооо? Нееее. А-ахххх, - бормотал тянущийся за ним след потревоженного мусора.
Лимонный вкус во рту стал невыносим; раздирающие тело когти были мукой.
Он джантировал.
И вновь появился в полыхающем горниле под собором Святого Патрика всего через секунду после своего исчезновения. Его тянуло сюда, как морскую птицу снова и снова притягивает пламя, которого она пытается избежать. Он выдержал в ревущей топке всего лишь миг.
Он джантировал.
Он находился в глубинах Жоффре Мартель. Бархатная бездонная тьма была раем, блаженством, эйфорией.
- А-ах! - облегчённо выдохнул он.
- АХ! - раздалось эхо его голоса, и звук предстал ослепительно-ярким узором света:
АХАХАХАХАХАХАХАХАХ
ХАХАХАХАХАХАХАХАХА
АХАХАХАХАХАХАХАХАХ
ХАХАХАХАХАХАХАХАХА
АХАХАХАХАХАХАХАХАХ
ХАХАХАХАХАХАХАХАХА
Горящий Человек скорчился.
- Хватит! - закричал он, ослеплённый шумом. И снова донёсся сверкающий рисунок эха:
ХватитХватитХватит
ТитХватитХватитХватит
ХватитХватитХватитХватит
ТитХватитХватитХватитХватит
ТитХватитХватитХватит
ТитХватитХватитХватит
ТитХватитХватит
Отдалённый топот явился его глазам затейливыми узорами вытянутых полос северного сияния
т т т т т т
о о о о о о
п п п п п п
о о о о о о
т т т т т т
ПОТОМ РАЗДАЛСЯ ВОПЛЬ СЛОВНО
ЗИГЗАГ
МОЛНИИ
УДАРИЛ ЛУЧ СВЕТА
То была поисковая группа из госпиталя Жоффре Мартель, при помощи геофона выслеживающая Фойла и Джизбеллу Мак-Куин. Горящий Человек исчез, но прежде он невольно сбил ищеек со следа беглецов.
Он вернулся в собор Святого Патрика, вновь появившись через мгновение после того как исчез. Отчаянное трепыхание швыряло Фойла вверх по геодезическим линиям пространства-времени; и те же линии неотвратимо возвращали его назад, в то Настоящее, которого он стремился избежать; ибо Настоящее было самой низкой точкой параболы пространства - времени.
Он мог гнать себя вверх и вверх по линиям, в Прошлое или Будущее, но рано или поздно неизбежно падал в Настоящее, подобно брошенному со дна бесконечного колодца мячу, который сперва катится вверх по пологому склону, потом на миг застывает и падает вниз.
И всё же снова и снова он отчаянно бился в неведомое.
Он снова джантировал.
И оказался на пустынном австралийском побережье, на Джервис-бич.
Бурление пенящихся волн оглушало:
- ЛОГГЕРМИСТ КРОТЕХАВЕН ДЖАЛЛ. ЛУГЕРМИСК МОТЕСЛАВЕН ДУЛ.
Шум пузырящегося прибоя слепил его как огни рампы.
Рядом стояли Гулли Фойл и Робин Уэднесбери. Неподвижное тело лежало на песке, отдававшем уксусом во рту Горящего Человека. У морского ветра касавшегося его лица был вкус обёрточной бумаги.
Фойл открыл рот и воскликнул "Боже!". Звук вылетел горящими зубчатыми пузырьками. Фойл шагнул.
- ГРАШШШ! - взвыло движение.
Горящий Человек джантировал.
Он был в кабинете доктора Сергея Ореля в Шанхае.
Фойл снова стоял рядом и говорил узорами света:
К Т О К Т О К Т О
Т Ы Т Ы Т Ы Т Ы
Он метнулся назад, в мучение собора Святого Патрика и джантировал снова.
ОН БЫЛ НА БУРЛЯЩЕЙ ИСПАНСКОЙ
ЛЕСТНИЦЕ. ОН БЫЛ НА БУРЛЯЩЕЙ
ИСПАНСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ, ОН БЫЛ НА
БУРЛЯЩЕЙ ИСПАНСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ, ОН БЫЛ
НА БУРЛЯЩЕЙ ИСПАНСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ,
ОН БЫЛ НА БУРЛЯЩЕЙ ИСПАНСКОЙ
ЛЕСТНИЦЕ, ОН БЫЛ НА БУРЛЯЩЕЙ