Когда сел возле Зильврича, поставив чашу на пол, он посмотрел на камни, которые, казалось, как и я, были довольны достигнутым. Я не только физически ослаб и не мог держаться прямо, затуманились мои мысли. Теперь, найдя второй камень, я не знал, как использовать его против Ризка. Мне казалось, что, добившись этого небольшого успеха, я истощил все свои силы.
Иити лежал на матраце закатанина, и одна когтистая рука Зильврича касалась лба мутанта.
– Он не мертв…
Я вырвался из своей летаргии.
– Но…
– В нем еще есть искра жизни, очень слабая, но есть.
Я не врач, но даже если бы был врачом, все равно не мог бы судить о состоянии мутанта. К тому же на все это накладывалась моя собственная слабость. Иити умрет, и я ничего не могу сделать…
Или все же могу?
За головой Иити стояла чаша, камни соприкасались. Камень предтеч – это сила. Он обладает способностью превращать нас в других и сохранять эту видимость. И я смог превратить Иити в кошку, потому что вызвал перемену, когда он ее не ожидал. Могу ли я вызвать не перемену, а жизнь в теле мутанта?
Пока сохраняется искра жизни, я должен пытаться.
Я взял бессильно свисающую ладонь левой руки правой, передвинул ее и приложил к камням, не думая о том, что могу обжечься. По крайней мере сейчас я боль не почувствую. Правую положил Иити на голову. Я стал действовать, вызывая в сознании образ своего спутника, каким он был живым. Я вел незримую битву – сражался сознанием, ладонью, на которой навсегда сохранятся шрамы, решимостью победить саму смерть или то, что для Иити считается концом существования. Я пытался с помощью всей текущей через меня силы найти ту искру, о которой говорил Зильврич, найти ее и раздуть в пламя.
Свечение камней заполнило все поле моего зрения, вытеснило каюту, Зильврича, даже Иити, но я упрямо продолжал держать в сознании образ живого мутанта. Глаза, оказавшиеся бесполезными в темноте камеры, снова ничего не видели. Но я держался, хотя все во мне кричало, отшатывалось, стремилось убежать.
Я даже не вполне сознавал, зачем веду эту битву – знал только, что ее нужно вести до конца. И вот все кончилось: обожженная ладонь лежит на коленях, чашу и камни накрыли тканью, больше я не вижу сияния. А Иити больше не лежит неподвижно, почти мертвый, а сидит на задних лапах, прижав передние лапы-руки к животу. Он жив, полностью восстановился.
Я уловил обрывки разговора между закатанином и моим спутником. Но мне так трудно было удержать любую мысль, что этот обмен казался мне неразборчивым шепотом.
Иити двинулся с прежним проворством, принес аптечку, смазал мне ладонь, сделал укол обезболивающего в руку. Но для меня это все почти не имело смысла. Я видел, как закатанин согласился с каким-то сделанным Иити предложением, и мутант унес чашу из каюты – вероятно, снова спрятал. Но мне хотелось только спать.
Разбудил меня голод. Я все еще находился в каюте Зильврича. Если Ризк нанес нам визит за время моего сна, то решил не возвращать меня в камеру. Но меня встревожило то, что я спал. Ведь так много нужно сделать, а я бездействовал.
Появился Иити, словно, проснувшись, я подал ему какой-то сигнал. Он принес два тюбика с питанием из неприкосновенных запасов. Увидев эти тюбики, я на несколько секунд забыл обо всем остальном. Но выдавив в рот первую порцию и наслаждаясь едой (хотя в обычном состоянии я бы не назвал ее вкусной), я спросил:
– А что с Ризком?
– Мы ничего не можем сделать, пока корабль в гиперпространстве, – ответил Иити. – Но он нашел, чем заняться. Похоже, корабль не очень тщательно обыскали, когда конфисковали за контрабанду. Ризк обнаружил запас воркса и теперь видит сладкие сны в своей каюте.
Воркс достаточно силен, чтобы вызвать сны, хотя будут ли они сладкими, другой вопрос. Это не только алкогольный напиток: у землян он вызывает галлюцинации. То, что Ризк провел тщательный осмотр корабля, меня не удивило. Скука во время длительных перелетов заставляет членов экипажей заниматься чем угодно, лишь бы иметь занятие. А Ризк знал, что корабль был конфискован за контрабанду.
– Ему помогли… – добавил Иити.
В нем чувствовалась такая жизненная энергия, такое обновление, что я даже позавидовал.
– Ты помог?
– Наш достопочтенный коллега, – Иити кивнул в сторону закатанина.
– Кажется, Ризк склонен к выпивке, – согласился Зильврич. – Хотя нехорошо пользоваться слабостями других, бывают времена, когда такой отход от Всеобщего Милосердия необходим. Мне показалось, что таким образом я смогу предотвратить ошибки. Нам нужно помещение Ризка, а не его общество.
– Если мы выйдем из гиперпространства в системе Лайлстейна, то окажемся на территории Патруля, – мрачно ответил я.
– Можно выйти и сразу уйти – до того, как будет получен вызов, – ответил Зильврич. – Да, я обязан доложить о нападении на наш лагерь. Но у меня долг и перед теми, кто послал нашу экспедицию. Такая находка, как эта карта, случается, может, раз в тысячу лет. Если мы по ней установим расположение планеты, полет туда будет значить гораздо больше, чем обращение к закону и расследование нападения на нас.
– Но Ризк – наш пилот. Он не согласится лететь в места, не нанесенные на карты. А если он решит передать нас…
– Не нанесенные на карты, – задумчиво повторил закатанин. – Вот как раз в этом я не уверен. Посмотри…
Он включил трехмерный проектор – стандартное оборудование пилотской рубки. Нажал на кнопку, и на стене появилась звездная карта. Не будучи астронавигатором, я все равно не мог ее прочесть, мог только увидеть положение звезд и обозначенные под ними координаты для гиперпрыжков.
– Это край мертвого пространства, – сообщил мне Зильврич. – Слева от тебя и третья от угла – выжженная система Вейстара. Судя по датам на карте, она обследовалась триста лет назад – по твоему времени. Это одна из самых старых карт. Теперь взгляни на чашу, представь себе, что мертвое солнце этой системы – красный карлик, поверни чашу на две трети влево…
Я держал чашу в руках, медленно поворачивая ее и посматривая на карту на экране. И хотя читать такие карты меня не учили, я видел, что он прав! Не только выжженная система, из которой мы бежали, отражена на карте чаши как умирающее солнце – красный карлик, мы можем наметить курс от этой системы к камню предтеч на чаше.
– Но тут нет координат для гиперпрыжка, – сказал я. – А действовать наугад очень опасно. Даже разведчик, привыкший к исследовательским прыжкам, сильно рискует.
– Посмотри на чашу через это. – Похоже, Иити собирал по всему кораблю все, что может помочь: закатанин протянул мне мою собственную ювелирную линзу.
Разглядывая созвездия, изображенные на карте, я заметил миниатюрные углубления. Что-то вроде надписей, хотя, конечно, прочесть ничего не смог.
– Вероятно, это их гиперкод, – продолжал закатанин.
– Но он для нас бесполезен.
– А вот в этом я не уверен. Мы нашли в мертвой системе еще вот это… и можем попытаться…
– Попробовать расшифровать? – Конечно, он археолог, и подобные загадки для него привычны. Постепенно моя депрессия рассеивалась. Голод я утолил, возможно, теперь уже смогу лучше пользоваться рукой. Ко мне возвращалась уверенность не только в себе самом, но и в знаниях моих спутников.
Я поставил чашу на пол открытой стороной со звездной картой наружу, и Иити присел рядом с ней. Он взял у меня линзу, сжал в своей руке-лапе и склонил голову, как будто не только смотрел на солнечные системы, но и вынюхивал их.
– Можно сделать. – Его мысль была не только ясна; в ней была уверенность, как будто между нами и успехом больше нет никаких препятствий. – Мы вернемся в мертвую систему, пустив ленту Ризка в обратном порядке…
– И попадем сразу в осиное гнездо, – ответил я. – Но продолжай. Возможно, у тебя есть ответ и на это. Тогда мы сделаем то, что сделаем, если только достопочтенный старейший, – я назвал Зильврича подобающим его титулом, – не прочтет координаты.
Иити не закрыл сознание, как обычно поступал в таких случаях, и я прочел вспышку того, что можно было бы назвать нерешительностью. Никогда не чувствовал я в мыслях Иити страха – сознание опасности да, но не страх. Однако сейчас было ощущение именно такого чувства.
И в то же мгновение почувствовал прилив вдохновения.
– Ты можешь их прочесть! – Я не хотел его обвинять, но прозвучало это как обвинение.
Его шея была настолько гибкой, что он смог не меняя позы повернуть голову и посмотреть на меня.
– Древние привычки и воспоминания умирают с трудом, – уклончиво ответил он, как иногда с ним бывает. И убрал линзу, создав у меня впечатление встревоженности, нежелания принять решение.
Я уловил поток чуждых мыслей и на мгновение испытал негодование из-за того, что не могу их прочесть. Мне показалось, что чужак и мутант спорят именно о тех знаниях, в наличии которых я обвинил Иити.
– Именно так, – подтвердил для меня Иити. – Нет, я не могу прочесть. Но эти надписи очень напоминают мне другую форму письма, и я скорее могу их понять, чем вы. – И в ответе его была такая окончательность, что я понял: бесполезно расспрашивать его, откуда ему может быть знакома система письма, напоминающая письменность предтеч, живших тысячелетия назад. И снова в моем сознании возник прежний вопрос: кто такой Иити? Или что он такое?
Хотя он не делал никаких замечаний, создавалось впечатление, что догадки он будет строить вопреки своим желаниям. У него как будто есть личная причина быть недовольным ситуацией, в которую его привела судьба.
Кажется, сейчас мне предстоит служить его руками. В контрольной рубке под руководством Иити я готовился к прохождению курса корабля, проложенного Ризком, в обратном порядке: как только мы окажемся вблизи Лайлстейна, сразу отправимся назад, к Вейстару.
Ризк не показывался. Очевидно, напиток контрабандистов оказался очень крепким. Я не знал, что произойдет, когда мы выйдем из гиперпространства, а его не будет у руля. Может, будем беспомощно болтаться в системе Лайлстейна, пока какой-нибудь патрульный корабль не притянет нас своим лучом и не потащит за собой.