Когда его творческие идеи съедали все их сбережения, она экономила на всем, кроме мужа. Он покупал свои знаменитые красные шарфы в самых дорогих магазинах Европы, а она не имела ни драгоценностей, ни роскошных платьев. «Зачем они мне – ведь они не сделают меня красивой», – говорила она. Даже меховые манто для проходов по «красным дорожкам» – непременный атрибут кинозвезд тех лет – она одалживала у знакомых, но ее счастье измерялось не мехами и бриллиантами, а любовью и признательностью ее мужа, который посвящал ей свои фильмы, – так же, как она посвятила ему свою жизнь.
И в то же время она не растворилась, подобно многим женам гениальных мужей, в своем супруге: Мазина оставалась самостоятельной личностью, успевающей заниматься не только его карьерой, но и своей. Она вела передачи на радио и колонку в газете, выступала с концертами и даже защитила ученую степень, тема ее диссертации – «Социальное положение и психология актера в наше время». Она не боялась спорить с мужем и даже ругать его в интервью. «В моей семье командую я», – заявляла она журналистам, и Федерико с радостью соглашался. Он называл ее «моей маленькой доброй феей» и признавался, что она занимает в его жизни место, которое у других занимает религия, не переставал признаваться ей в любви и восхищаться ее талантом. Вся Италия разделяла его чувства – Джульетта Мазина считалась одной из самых интеллигентных, талантливых и достойных женщин страны. Даже папарацци, которые, кстати, обязаны своим названием персонажу Феллини, отдавали дань уважения Мазине: многие фотографии, запечатлевшие Федерико в недостойных верного супруга ситуациях, не попали в печать из уважения к его жене.
Джульетта Мазина продолжала изредка сниматься – то в Германии, то в Англии, то в телесериалах на итальянском телевидении. Всего она сыграла в двадцати семи картинах, но ее главными достижениями считаются четыре роли в фильмах Феллини. В последний раз она снялась у него в картине «Джинджер и Фред», где ее партнером был любимый актер Феллини Марчелло Мастроянни.
Она всегда старалась оберегать Федерико от проблем реальной жизни – и ей всю жизнь успешно удавалось скрывать от него все, что могло его расстроить. Даже когда врачи обнаружили у нее рак, она ничего не сказала мужу: он узнал обо всем случайно, когда сам находился в больнице Римини. Джульетта решила воспользоваться случаем и лечь в клинику, а кто-то из знакомых проболтался, что навещал ее там. Феллини немедленно приехал в Рим – они лежали в соседних палатах и выписались из больницы в один день накануне золотого юбилея своей свадьбы.
Рассказывают, что 30 октября 1993 года они пошли в тот самый ресторан, где прошло их первое свидание. Тем же вечером Феллини потерял сознание – у него был инсульт. Он умер в день их юбилея, так и не узнав, насколько тяжело больна его Джульетта.
Федерико Феллини и Джульетта Маэина
Могила Федерико Феллини и его жены Джульетты Мазины
На похоронах она плакала и повторяла: «Без Федерико меня нет…» Джульетта Мазина скончалась через пять месяцев, завещав похоронить ее с фотографией мужа в руке. Она покоится рядом с Федерико Феллини на кладбище Римини, и на их надгробии, которое установил Тонино Гуэрра, написано: «Теперь, Джульетта, ты можешь плакать».
Дина Верни
Женщина из бронзы
В январе в Париже скончалась Дина Верни – женщина, которую во Франции называли «воплощенной историей искусства XX века». За свою немалую жизнь Дина Верни словно прожила несколько разных жизней, умудрившись слить их воедино и оставить свой след во многих областях, странах и сердцах. Ее знали даже не слышавшие ее имени туристы – по статуям, стоящим в садах Тюильри. Последним ее достижением было открытие Музея Майоля, которому она отдала не один десяток лет.
Иногда кажется, что вся ее жизнь была запечатлена в произведениях искусства – для которых она позировала, которые она продавала, которые она коллекционировала. Однако за статуями и картинами с трудом удается разглядеть истинную Дину Айбиндер, родившуюся когда-то 20 января 1919 года в семье Якова Айбиндера.
Местом ее рождения называют то Кишинев, то Одессу. Впрочем, вероятнее всего первое: Яков Айбиндер до конца жизни сохранял румынское гражданство, а тогдашняя Бессарабия, столицей которой был Кишинев, принадлежала Румынии. Вероятнее всего, что в Одессу семья переехала вскоре после рождения Дины, спасаясь от разрухи и гражданской войны.
Семья у Дины была музыкальная: отец – известный скрипач и пианист, мать преподавала музыку, тетя пела в опере. Однако даже такие весьма мирные занятия не уберегли однажды Якова от тюрьмы – то ли за сочувствие меньшевикам, то ли по ошибке… По семейной легенде, из заключения его освободили по личному указанию Ленина – исследователи склонны видеть в этом некоторое преувеличение, основанное на одном из указов СНК, на котором Владимир Ильич приписал требование «произвести значительные умягчения». Как бы то ни было, Якова освободили – после чего он решил немедленно освободить Одессу от своего присутствия.
Айбиндеры двинулись обычным эмигрантским путем тех лет – Варшава, Берлин, Париж. В Париже они, впрочем, в отличие от большинства бывших земляков, не собирались сидеть на чемоданах в ожидании падения большевистского режима – они предпочли выучить язык, найти работу и зажить нормальной жизнью. Яков устроился тапером в кинотеатр и постепенно оброс знакомствами среди богемы: двери его дома на рю Монд в Латинском квартале всегда были открыты для друзей – начинающих писателей, художников и просто всех интересующихся искусством.
Дина, вывезенная из России в шестилетнем возрасте, мало что помнила о своей родине – разве что язык, на котором по привычке продолжали говорить дома. Она выросла в утонченно-красивую, интеллигентную, неуемно-любопытную и общительную девушку, которую друзья за врожденное обаяние и приобретенный шик прозвали Парижанкой. Она училась в лицее, интересовалась физикой и химией, мечтала поступить в Сорбонну и думать не думала связать свою жизнь с искусством – однако, как известно, человек предполагает, а бог располагает.
Дина Верни и Аристид Майоль
Один из знакомых ее отца, архитектор Жан-Клод Дондель, дружил со знаменитым скульптором Аристидом Майолем. Однажды Дондель заметил, что четырнадцатилетняя Дина очень похожа на произведения Майоля, и не преминул рассказать о ней самому художнику. В то время Майоль находился в творческой депрессии и нуждался в приливе вдохновения. Он пишет юной девушке письмо с приглашением навестить его в мастерской: «Мадемуазель, мне сказали, что вы похожи на женщин Майоля и Ренуара. Мне бы хватило Ренуара».
По легенде, усиленно распространяемой самой Диной, родители не знали об этом приглашении – юная лицеистка одна отправилась воскресным утром в парижский пригород Марли-ле-Руа, где жил Майоль. Войдя в дом, она спросила у первого попавшегося гостя, кто из присутствовавших – хозяин дома. Ей посоветовали обратиться к самому старому. Дина увидела в толпе пожилого мужчину с длинной седой бородой, подошла к нему и представилась: «Я – та девушка, которая пришла с вами повидаться». Однако это оказался не Майоль, а его друг, художник Кеес Ван Дон ген. Наконец Дину заметил сам Майоль – он провел ее по дому, показал свои работы, а в конце разговора спросил, когда у нее будет свободное время. Как вспоминала сама Дина, «как все молодые, я была претенциозна. Я ответила – никогда».
В 1934 году Аристиду Майолю было семьдесят три года, и к этому времени он уже давно был признанным классиком. Когда-то он учился у академиста Жерома, находился под влиянием Гогена и Джакометти, ткал гобелены и рисовал, почти ослеп, по настоянию врачей обратился к скульптуре, обучался у Родена и прославился статуями обнаженных женщин – мощными и лаконичными одновременно. Дина поразительно напоминала его произведения: неудивительно, что даже супруга художника Клотильда, обычно весьма неодобрительно относившаяся к моделям – хотя сама она когда-то была моделью своего супруга – с первой же встречи была на удивление тепла с нею, а вскоре и полюбила как родную дочь. Ибо с той первой встречи Дина стала постоянно бывать у Майолей, позируя художнику и общаясь с его семьей. Поначалу идея позировать ее не привлекала, но Майоль платил весьма щедро, 10 франков в час, и эти деньги для Дины были совсем не лишними. Она приходила в мастерскую почти каждый день и позировала по три часа, а каникулы проводила вместе с Майолями в родном городке художника Баньюль-сюр-Мер. На многих ранних изображениях ее голова наклонена вниз, а взгляд сосредоточен и серьезен – на самом деле в это время Дина делала уроки: Майоль даже сделал для нее специальную подставку, на которую Дина ставила учебники.
Дина Верни, 1936 г.
Уже скоро Дина стала не просто любимой натурщицей Майоля, но и настоящей музой, вдохновлявшей его последние годы. Хотя их сотрудничество больше всего известно по обнаженным статуям, поначалу Майоль лепил их с Дины одетой: «Я изображаю не натуру, а свои представления о ней», – говорил художник. По воспоминаниям Дины, Майоль был очень застенчив и так никогда и не осмелился просить ее раздеться: она сама предложила ему позировать обнаженной. В то время она с друзьями увлекалась нудизмом, и нагое тело для нее было столь же естественно, как для Майоля – его лепить. Уже через год скульптор представляет слепленную с Дины статую «Леда», затем следуют «Ева», «Мысль», «Воздух», «Река» и многие другие. Помимо скульптур, Дина – после стольких лет без кисти – снова вдохновила Майоля на живопись: ее образ запечатлен на десятках картин и сотнях рисунков. Несмотря на многочисленные слухи об их любовной связи, исследователи все же считают, что отношения Дины и Майоля были чисто платоническими: он любил ее как дочь и музу, она преклонялась перед ним как перед талантливым художником и учителем. Однажды он, гуляя с Диной и ее отцом, сказал ему: «Вы создали эту девушку, но именно я ее придумал!» И верно – Дина настолько полно совпала с созданным за годы до ее рождения образом «майолевской женщины», что было даже удивительно, как она умудрилась родиться в далекой Бессарабии, а не в его собственном доме, среди статуй…