К тому же в 1914 году в Россию вернулся Горький. Они снова поселились вместе, и Андреева с новыми силами бросается в деловые вопросы: занимается издательскими делами Горького, выступает с концертами и лекциями, добывая средства для большевиков. После революции 1917 года она была назначена «комиссаром театров и зрелищ союза коммун Северной области» – то есть Петрограда и окрестностей. Тут-то Мария Федоровна развернулась: она без устали организовывала фронтовые труппы и агитбригады, устраивала театрализованные представления, формировала революционные театры и выбивала для них средства и репертуар. Ее самое главное детище этого времени – Большой драматический театр, в создании которого Андреева принимала самое деятельное участие. На его сцене комиссар Андреева сыграла свои последние, великие роли – леди Макбет и Дездемону. И в то же время Мария Федоровна принимала активное участие в деятельности экспертной комиссии по продаже за границу художественных ценностей – ради необходимой стране валюты эта комиссия распродавала по дешевке музейные фонды и оставленные бежавшими аристократами произведения искусства, которые в своем письме к Ленину Андреева небрежно обозначила французским выражением bric-a-brac – безделушки: «Сейчас у нас большие надежды, что добудем денег в хорошей валюте за наши bric-a-brac».
Активная деятельность наполняла жизнь Марии Федоровны смыслом, но Горький почувствовал себя брошенным – и вскоре завел себе новую пассию, Марию Игнатьевну Закревскую-Бенкендорф. Эта женщина, некрасивая, но невероятно, по-животному, обаятельная, потеряла мужа в революционных беспорядках и в поисках работы пришла к Чуковскому, который и порекомендовал ее Горькому. Мура, как называли Закревскую, стала сначала секретарем Горького, а затем и любовницей, полностью заменив в его доме полновластную когда-то Андрееву…
Мария Федоровна была задета. Ей было уже пятьдесят два года, она отдала Горькому половину своей жизни, а он как-то просто «забыл» о том, чем она была для него… Они расстались спокойно, и еще много лет продолжали поддерживать дружеские отношения – стараясь никогда не упоминать о том, что связывало их долгие годы. Лишь после смерти Горького Мария Федоровна печально призналась: «Я была не права, что покинула Алексея. Я поступила как женщина, а надо было поступить иначе: это все-таки был Горький…»
Расставшись с Горьким, Мария Федоровна получила новое назначение – она стала заведующей художественно-промышленным отделом Советского Союза в Германии, а затем и уполномоченным Наркомвнешторга по делам кинематографии за границей. Ее врожденный аристократизм, превосходные манеры и знание языков весьма пригодились советской власти – деятельность Андреевой на новом посту была признана весьма успешной. Ее трудами, в частности, была создана база для советского кинопроизводства. Юрий Желябужский, сын Марии Федоровны, стал со временем знаменитым оператором и кинорежиссером.
Максим Горький и Петр Крючков
В Берлине вместе с нею работал бывший секретарь Горького Петр Петрович Крючков – в доме Горького его звали Пе-пе-крю. Вскоре они стали любовниками – хотя Крючков был моложе Андреевой на семнадцать лет. Возможно, таким образом Андреева хотела взять реванш перед Горьким… Крючков был человек весьма противоречивый: по некоторым данным, он был не только связан с НКВД, но и принимал непосредственное участие в подготовке «безвременной кончины» сначала сына Горького Максима Пешкова, а затем и самого писателя…
Вряд ли Мария Федоровна знала об этом. На похоронах Горького она шла рядом с Екатериной Павловной, убитая горем, согнутая несчастьем…
Вернувшись на родину, Мария Федоровна попыталась было вернуться на сцену, но под благовидным предлогом – возраст! – ей отказали. Последним назначением Андреевой был полученный в 1931 году пост директора московского Дома ученых на Кропоткинской. Всю нерастраченную энергию вложила она в это дело, превратив свой Дом в одно из интереснейших мест столицы. Здесь кипела жизнь – проводились встречи с интересными людьми, занимались театральные студии, работали кружки… Рассказывают анекдот: официанты путались, как следует обращаться к посетителям в «ученом» ресторане: «господами» нельзя, «товарищи» – слишком по-пролетарски. Мария Федоровна заметила: «Кто бы ни пришел в Дом, у вас должно быть одно обращение – «профессор», уж коли вы не можете говорить «господин». Так и повелось…
По воспоминаниям знавших Марию Федоровну в то время, она до последних лет оставалась очень красивой, элегантной, невероятно энергичной женщиной, в которую все еще влюблялись мужчины всех возрастов…
Она скончалась 8 декабря 1953 года в возрасте 85 лет. У ее гроба произносились пламенные речи о том, какую выдающуюся роль сыграла Мария Федоровна в русской революции, с какими выдающимися людьми довелось ей работать – и никто не вспомнил о том, что главными ее талантами были красота, умение любить и быть любимой…
Тина Модотти
Богиня у объектива
Ее удивительная судьба нередко заслоняет собой ее творения, а ее искусство мешает разглядеть всю глубину ее личности. При жизни ее воспевали и проклинали, а потом забыли, вспомнив лишь спустя полвека после ее загадочной смерти – и сразу же отведя ей почетное место и среди художников XX века, и среди икон феминизма. Биографы Тины Модотти, рассказывая о ее многочисленных обличьях, любят сравнивать ее с хамелеоном: она с легкостью меняла профессии и страны, привычки, имена и мужчин, но при этом всегда оставалась верна себе. Как ей это удавалось – лишь одна загадок, которыми была полна ее жизнь.
Она родилась в августе 1896 года – точной даты или не знала, или не хотела называть, – в старинном итальянском городке Удине. При крещении ее назвали Ассунта Аделаида Луиджа Модотти Мондини, она была второй из шестерых детей автомеханика Джузеппе Модотти и его жены, прачки Ассунты. Уставший от беспросветной нищеты отец эмигрировал в США, надеясь со временем разбогатеть и выписать семью к себе, однако пока Джузеппе искал счастья за океаном, его семья едва не умирала от голода. Вместо школы десятилетняя Ассунта пошла работать на ткацкую фабрику – несколько лет монотонного тяжелого труда по двенадцать часов в день стали ее единственным образованием.
Девочка рано выросла. Уже в четырнадцать лет ей вслед оглядывались мужчины: ее удивительно красивое лицо, огромные глаза, прекрасные волосы, великолепная фигура и та особая магия, которая только и способна превратить девушку в настоящую красавицу, сводили с ума, и Тина, как она стала себя называть, рано научилась этим пользоваться. В пятнадцать лет ее забрали в участок по обвинению в проституции: жить с такой подмоченной репутацией в родном городке было невыносимо, и при первой же возможности Тина сбежала в Америку.
В 1913 году она приехала к отцу в Сан-Франциско. Поначалу Тина пошла работать на швейную фабрику, а затем ей – благодаря полученному опыту и весьма привлекательной внешности – удалось устроиться в модное ателье, где хозяйка вскоре сделала из Тины модель. Эта профессия открыла ей двери в новый мир местной богемы: артисты, поэты и художники наперебой стали добиваться внимания юной красотки. Она попробовала себя на сцене, сыграв маленькие роли в нескольких драматических и оперных постановках, позировала художникам и скромно ждала своего принца. Он явился ей в образе начинающего поэта и художника, двадцатичетырехлетнего декадента Робо де л’Абри.
На самом деле он был сыном фермеров из Орегона, и звали его Руби Ричи, однако поэтическая фантазия легко позволила ему превратить Орегон во французскую провинцию, себя в потомка аристократов, а свою возлюбленную Тину – в нежного и прекрасного ангела, достойного лучшей жизни. Несмотря на протесты отца,
Тина переехала к Руби (хотя они всюду представлялись супругами, официально их брак так и не был зарегистрирован), а вскоре влюбленные переехали в Голливуд, где, по мнению Робо, их ждала блестящая карьера.
Тина Модотти в фильме «В тигровой шкуре», 1920 г.
Тина Модотти, Сан-Франциско 1915 г.
После первых же проб Тину пригласили сниматься: она с успехом сыграла в трех фильмах, выступив в сверхмодном тогда амплуа «женщины-вамп»: густо накрашенные глаза, рассеянный взгляд и скрытая под струящимися шелками сексуальность. Ей сулили большое будущее, однако Тина, едва вкусив славы, решила от нее отказаться: ее быстро утомил насквозь фальшивый мир кино, зато за кулисами студий она обзавелась множеством интересных знакомств. Супруги быстро влились в пестрый круг голливудской богемы: старлетки, режиссеры, актрисы, жиголо, повесы и куртизанки. Тина – с вишневыми губами и подведенными черным огромными глазами, с сотней тонких браслетов на руках и в тонких шелковых чулках, выставленных напоказ в разрезах длинных струящихся юбок, – пользовалась огромной популярностью среди мужчин, каким-то образом умудряясь скрывать свои любовные похождения от Робо, который продолжал считать свою супругу невинным ангелом. Ближайшими друзьями пары стали мексиканский поэт, публицист и политик в изгнании Рикардо Гомес Робело и фотограф Эдвард Уэстон.
По мнению некоторых биографов, фотография заворожила Тину еще в детстве – ее дядя Пьетро Модотти держал фотоателье, и маленькая Тина навсегда была очарована магией появляющихся из ниоткуда изображений. Так что неудивительно, что едва она познакомилась с Уэстоном, который уже был достаточно известен как фотохудожник, она немедленно вцепилась в него мертвой хваткой. В начале 1921 года она стала его моделью – в том числе позировала для нескольких портретов в стиле «ню», а через несколько месяцев – и любовницей. Вспыхнувшей страсти не помешало ни фактическое замужество Тины, ни жена и четверо детей Эдварда. Перед объективом Уэстона Тина из неискушенной холодной красавицы постепенно преобразилась в страстную, дерзкую, необузданную женщину, готовую к самым неожиданным экспериментам.
В конце 1921 года Рикардо Гомес Робело получил видный пост при очередном мексиканском правительстве и немедленно пригласил Робо в Мехико, обещая верному другу студию и работу. В декабре тот выехал в Мексику, прихватив с собой – в надежде выставить – фотографии Уэстона. Следом выехала Тина.