— О часовых поясах забыла? Дома разгар рабочего дня, все на своих местах. Ты спи, а я сбегаю в домик администрации, там телефон с выходом на международные линии.
Повернулся, поймал пальцами ног шлёпки, плетёные из кокосового волокна, и вышел, прилагая чудовищные усилия, чтобы не обернуться.
— Собираемся, скорее! Я договорился, с военного аэродрома в Куру отбывает во Францию военный борт, нас возьмут. У нас три часа, должны успеть.
Юлька — она уже успела встать, принять душ и облачиться в махровый, до самого пола, халат, — ответила мне недоумённым взглядом.
— А к чему такая спешка? Стряслось что?
— Ещё как стряслось! — Я выволок из-под кровати чемодан и водрузил его на постель. — «Лагранж» нашёлся, вот что!
Она так и села.
— Это как? Ты дозвонился до Москвы, там рассказали? Да ты не суетись, говори толком..
— Там, где ж ещё? — Я стал выкидывать из шкафа рубашки, брюки и всё то, что мы накупили, прежде чем ехать сюда. Последним полку покинул аккуратно сложенный комбинезон с эмблемой станции «Гагарин». — Я позвонил отцу на работу — и представь, он как раз собирался меня разыскивать! Да ты включи телек, сейчас скажут, наверное…
— Здесь его нет. — терпеливо напомнила Юлька. — И радио тоже. Я когда-нибудь дождусь внятных объяснений?
— Тфу, чёрт, а я и забыл… — Я огляделся, словно надеялся обнаружить в углу незамеченный раньше телевизор ли хотя бы радиоприёмник — но увидел лишь вываленные на кровать одежду. Удивительно, какой неустроенный, неприкаянный даже вид принимают вполне уютные комнаты, когда распахнутый чемодан швыряют вот так, на кровать, а рядом наваливают груду шмотья.
— Я не всё понял, связь была паршивая. Но, если вкратце — сегодня ночью — то есть, это у нас ночь, а в Москве это было позднее утро, — получен сигнал с зонда «Зеркало-1».
— Он ведь сейчас возле Сатурна? — уточнила моя подруга.
— Да, после второго прыжка. Поначалу планировали отправить зонд в систему Юпитера, но потом от этой мысли отказались — у этого гиганта слишком мощные радиационные пояса, не в десятки — в сотни тысяч раз мощнее земных. Я уж не говорю о втором в Солнечной системе магнитном поле, никакая электроника не выдержит такого соседства. Потому и выбрали Сатурн — и правильно сделали, как теперь выяснилось… На «Зеркале», как ты помнишь, довольно мощный передатчик, поскольку третья «тахионная торпеда» должна была отправить его за пределы Солнечной Системы, и учёные рассчитывали и там поддерживать с ним связь. Так вот, аппаратура зонда приняла радиосигнал — и транслировала его на Землю. Не спрашивай меня, как это вышло, я в этих тонкостях ничего не понимаю — но факт в том, что сигнал был отправлен со станции «Лагранж». Он был очень коротким, но из того, что сумели разобрать, ясно: И станция и «Никола Тесла» сейчас возле Энцелада, одного из спутников Сатурна.
— Сатурна? — её глаза сделались огромными, в половину лица. — Но как они туда… люди хоть все живы?
— Неизвестно. Вообще ничего неизвестно. Связь почти сразу прервалась, и пока установить её не удалось. Но кто-то точно жив — отправили же они это сообщение? Может, пока будем добираться до Москвы — выяснится что-нибудь новое. Отец сказал — непонятно, как они вообще смогли заставить «Зеркало» ретранслировать сигнал на Землю, аппаратура зонда для такого не предназначена.
— Я, кажется, догадываюсь. — сказала Юлька. — На «Тесле» был очень мощный передатчик, помнишь?
— Да, с его помощью предполагалось установить связь с Землёй, через зонд-ретранслятор — тот как раз запустили незадолго до того, как «Тесла» стартовал к точке Лагранжа. Так оно в итоге и вышло: собрали антенну, связались с зондом…
— Поль Гарнье, с которым я работала на Луне — не только селенолог, но ещё и превосходный радиоастроном. Он, оказывается, участвовал в разработке этого самого зонда-ретранслятора, и как-то обмолвился, что точно такой же блок связи собирались ставить на «Зеркало-1». Конечно, его никто не собирался использовать подобным образом, во всём остальном блок вполне подходил под технические требования, и, чем разрабатывать новый — просто взяли уже готовое устройство. А на «Тесле», насколько мне известно, за связь отвечал другой француз, Гарнье его знает. Имени я сейчас не вспомню, но он тоже принимал участие в разработке этого блока связи и хорошо знал, как он работает.
— Так ты полагаешь, он сумел заставить «Зеркало» действовать, как ретранслятор? — Я вскочил и нервно заходил по комнате. — Вот уж действительно — не было бы счастья…
— Именно. — Она кивнула. — Ладно, по дороге обсудим. Ступай в душ, и надо собираться. А я пока схожу к Шарлю и Ленке, договорюсь насчёт машины. Отсюда до Куру километров сто, дорога отличная, вмиг домчим!
— Ты на их «Корвете» ехать собралась?
— Ну да, а что? — она недоумённо глянула на меня. — Можно, конечно, взять «фольксваген», который тут дают напрокат отдыхающим, но на этой банке с болтами мы два часа будем ковылять. К тому же, он без кондиционера, а жара — сам видишь…
Я восхитился — вот что значит, привыкнуть к хорошему! Попробовала бы она у нас, в СССР (даже в нынешнем СССР, а не в том, откуда я родом) заикнуться о кондиционере в подержанной малолитражке!
— Нет, ничего, за исключением того, что он у них двухместный. Или ты меня в багажник собралась запихать, вместе с чемоданами?
— Правда? — она пожала плечами. — В самом деле, я и забыла… Можно, конечно и в багажник…
— Ну уж нет, дорогая, не дождёшься! — я изобразил возмущение. — Сам поведу, а машину там оставим, на стоянке, Шарль потом заберёт. Не развалится, небось…
Из дневника Алексея Монахова.
«4 февраля 1978 г. Ну, вот я и в Москве — уже целые две недели, и только сейчас неимоверным усилием заставил себя открыть дневник. Как и раньше — никакой бумаги, заветная пятидюймовая дискета, на которую я каждый раз переношу текст, после чего тщательно удаляю из памяти компьютера все следы набранного текста. А как иначе? Непроста ты, доля попаданца…
Но — к делу. Мы прилетели с Куру не через Европу, а прямым рейсом, на стратоплане — новый вид суборбитального транспорта, не так давно запущенный в коммерческую эксплуатацию оборотистыми французами. Это тоже один из экономических „выхлопов“ Проекта „Великое Кольцо“ — их постепенно становится всё больше, и бывшие гиганты мирового ВПК вроде „Локхид-Мартин“, „Дженерал Электрик“ и „Марсель Дассо“ уже выстраиваются в очередь за технологиями, чтобы внедрять их в обиход сугубо мирной жизни планеты.
Стратопланы же в буквальном смысле квинтэссенция подобных новинок: средних размеров реактивный самолёт, вмещающий полсотни пассажиров и небольшой запас топлива, разгоняется, как в древних, ещё сороковых годов, фантастических фильмах, по наклонной эстакаде, на конце которой закреплен бублик орбитального „батута“ — и, словно нитка сквозь игольное ушко, проскакивает сквозь „горизонт событий“. Материализуется он в верхних слоях атмосферы, почти в космосе, на высоте около семидесяти километров — и тут же начинает снижение, заходя на посадку. Финиш-точка такого рейса рассчитана так, что до ВПП оставалось не более двухсот километров по прямой; затраты на перелёт сводятся к скромному расходу топлива и совсем не скромному — электроэнергии для срабатывания „батута“, Сам же стратоплан гораздо дешевле, что в разработке, что в постройке не то, что „Конкорда“, но даже и обыкновенного дальнемагистрального джета вроде „Боинг-707“ — а потому в ближайшие годы по всему миру ожидается взрывной рост числа предназначенных для них „батутодромов“. Пока же „стратосферные“ маршруты связали всего пять точек на карте: мыс Канаверал, космодром Куру, Байконур, парижский Ле-Бурже, недавно переоборудованный под „батутодром“, и, конечно подмосковный Королёв. Туда мы и прибыли всего через полчаса после того, как заняли места в стратоплане.
Не стану вдаваться в подробности и пересказывать, как меня встречали — мама, дедуля с Бабулей, Бритти, Скрипачка Мира, которая по-прежнему живёт в нашем подъезде на пятом этаже. Скажу только, что домой, в московскую квартиру, я попал только спустя двое суток после возвращения. Выйдя из стратоплана мы с Юлькой кинулись в ЦУП, где нас уже ждали, и я закидал отца тысячей вопросов. Не только его, впрочем — вскорости к беседе присоединился и дражайший наш Евгений Петрович, он же И.О.О. (ждал ведь заранее, наверняка ждал!) и разнообразные сведения посыпались на нас с Юлькой, как из рога изобилия.
Для начала — „Резолюшн“ скоро отправится к „Лагранжу“, причём в беспилотном режиме. Вернее сказать, не к самой станции „Лагранж“, а в систему Сатурна, где она сейчас предположительно находится. На борту корабля спешно монтируют новый ретрансляционный комплекс, питаемый от сверхкомпактного ядерного реактора — если людям с „Лагранжа“ удастся установить с ним связь, радиообмен с Землёй будет постоянным и устойчивым — с учётом, разумеется, неизбежной задержки, от тридцати пяти до пятидесяти минут на прохождение радиоволн.
И… если эту связь к тому моменту ещё будет, кому устанавливать. Что происходит на „Лагранже“, сколько там осталось живых, как обстоят дела с припасами, с жизнеобеспечением, с энергией — вот далеко не полный список того, о чём сейчас приходится только гадать. Тот сеанс связи — короткий, почти случайный, настолько, что кое-кому он показался мороком, слуховой галлюцинацией смертельно уставших от постоянного вслушивания в эфир радистов — так и остался единственным. Именно поэтому „Резолюшн“ отправляется в этот полёт без людей; все три „тахионные торпеды“ будут израсходованы для того, чтобы добраться до системы Сатурна, а что же касается возвращения — то шанс на него имеется лишь в том случае, если получится запустить „Батут“ на „Лагранже“. И, судя по тому, что это до сих пор не сделано — шанс этот весьма и весьма призрачный. Доставить же туда новый „батут“ — скажем, прицепив его к „Резолюшну“ так же, как буксировали в своё время „Эндевором“ злополучный „звёздный обруч“ — это из области фантастики. Никто и никогда не пробовал проводить действующее, хоть и не активированное устройство, создающее „тахионное зеркало“ через другое такое же — зато у нас уже есть печальный опыт того, что случается, когда одна такая штуковина срабатывает поблизости от другой. Так что — нет, придётся искать другие решения, не столь радикальные.