Еще одноклассники не заметили, еще никто не отпустил ни одной тупой шутки, еще даже не сфоткали, а она уже подсекла:
– Как же так, Глеб? Что случилось?
Вообще-то, у нас с ней хорошие отношения, она меня любит и ниже пятерок оценки не ставит.
– Анна Степановна сказала, что в белой рубашке в школу нельзя, а до вашего урока оставалось пять минут. У меня просто не было другого выхода. – Мне даже сочинять ничего не приходится.
– Но ты понимаешь, что прийти в таком виде – это неуважение и ко мне, и к твоим одноклассникам?
Кошусь на одноклассников. От моего «неуважения» они явно не пострадали. Все ржут и довольны приколом. Одна за другой в мою сторону летят пошлые шуточки, но я пропускаю их мимо ушей, продолжая с невинным видом смотреть в глаза математичке. Потом произношу:
– Простите, – опускаю взгляд и жду ее вердикта.
Расчет у меня такой: если выгонят с урока, это не будет считаться добровольным прогулом и я не нарушу свою клятву.
Математичка тяжело вздыхает, поворачивается и со словами: «С вещами за мной» – выходит из класса.
Меня снова приводят к директору. Второй раз за неделю. Учебный год начался весьма динамично. Но я знаю, что напросился сам, поэтому не особенно переживаю. Меня заботит больше то, как я все это буду пересказывать Нелли. Не сомневаюсь, что она одобрит финт с рубашкой.
– Ну, что опять, Филатов? – Елена Львовна устало смотрит из-под очков. На этот раз вспоминать мою фамилию ей не пришлось. – Понравилось на кладбище ездить?
– Нет, просто Анна Степановна так ругалась, что не оставила мне выбора.
– Оденься, пожалуйста. И завтра приходи в нормальном виде. Твоя акция протеста бессмысленна.
– Почему это?
– Потому что траур – явление культурно-общественное и исторически устоявшееся. И с этим ты уже ничего не поделаешь.
– Но у меня нет траура, – храбро заявляю я. – Я Макарова не оплакиваю.
– Пусть так. Ну а Алису?
– Алису жалко, – признаю я. – Очень.
– Вот тогда хотя бы к ней прояви уважение.
Елена Львовна возвращается к своим бумагам, а математичка отпускает меня в туалет одеться. Там, воспользовавшись моментом, я радостно фотографирую себя в пиджаке на голое тело и отправляю снимок Нелли. Остается только надеяться, что фотка дойдет по назначению.
Глава 14. Нелли
Удивительно, но общение с Глебом пошло на пользу: только благодаря ему я вчера не умерла от стыда и бессилия, а сегодня способна дышать – размеренно и спокойно.
Мне нравится его способность анализировать ситуацию и выхватывать самое важное, нравится, что он без стеснения признается в собственных неудачах, сглаживает углы и подсказывает очевидные решения проблем, которые я отчего-то в упор не видела до тех пор, пока он не сфокусировал на них мое внимание. А еще мне очень нравится его голос – я по несколько раз прослушиваю сообщения, хохочу как сумасшедшая, и убитая самооценка приподнимается чуть выше плинтуса.
Возможно, из нашей болтовни вырастет крепкая дружба на расстоянии, совсем как в ванильных подростковых романчиках, но надеяться на это все же глупо – не в моих правилах предаваться бесплодным мечтаниям и выдумывать то, чего в реальности не может быть.
Ночью, глядя в темный потолок и терзаясь от стонов внезапно приболевшего Бори, я вдруг осознала несколько совершенно неожиданных вещей.
Рассказ про двух сестер заставил подумать о нас с Алиной – хотя Алина старшая и не ноет. Может, она вовсе не слабая, но производит такое впечатление, и окружающие сами падают к ее ногам. Однако так уж вышло, что будущее моей сестры туманно: никаких планов у нее нет, бороться она не собирается, а отец ее ребенка оказался полным придурком. Мама говорит, что на меня вся надежда, и часто плачет, пока никто не видит.
Однако утверждение Глеба, что «другой» – не значит «слабый», придало сил.
Итак, я больше не буду подражать всяким эгоистичным стервам, копируя их стиль.
Найду в себе сильные стороны и прокачаю их.
Перестану бурно реагировать на неудачи, тем самым отдавая все козыри в руки противника, и уж конечно, никогда не стану злобной и жестокой.
Все же парень-друг – очень полезное приобретение.
– Неля, хватит считать ворон! Завтрак остывает!
Мама выдергивает меня из раздумий, подсовывает под нос тарелку с яичницей и, на ходу чмокнув сонного Бореньку в лоб, убегает в салон.
– Ты как? Настроена на разговор? – Алина занимает освободившийся стул, подпирает ладонью подбородок и смотрит мне в глаза, явно желая послушать мой рассказ.
Вечером ей не удалось выманить меня из комнаты даже горячей пиццей, но сейчас противостоять ее умоляющему взгляду просто сил нет.
– Как обратить эпичный провал в достижение?
Я уныло ковыряю вилкой желток, глотаю зеленый чай и обстоятельно рассказываю сестре подробности вчерашнего происшествия, умалчивая лишь про подножку Миланы и смех Артёма, – чтобы не выглядеть совсем уж отстойно.
– Боже мой, да сейчас культ задниц! – внимательно выслушав, огорошивает меня Алина и принимается с жаром убеждать: – Мои любимые блогерши с миллионными аудиториями используют любой шанс, чтобы как бы невзначай засветить пятую точку и подогреть к себе интерес! А твой зад неплох – тут я объективна. Просто забей и делай вид, что все хорошо!
– Вы сговорились?..
– С кем?
– Да так. Ни с кем, проехали. Спасибо. Жить стало определенно легче…
Я морщусь, встаю и споласкиваю пустую чашку. Подмигиваю Бореньке и возвращаюсь к себе.
На душе тухло, но я бодрюсь: уговор с Глебом держит крепче наручников.
По всему выходит, что после падения я повела себя правильно: не накинулась на Милану с кулаками, не зарядила ей в нос и не наорала. А все потому, что оцепенела от реакции Артёма, и это сослужило мне хорошую службу. Я просто дождалась звонка, побросала в рюкзак учебники и молча ушла, не показав своей слабости.
Что ж, если я должна оставаться собой, то и церемонии больше ни к чему: натягиваю колготки-сеточки, собираю розовые патлы в конский хвост, небрежно подвожу глаза черным и удовлетворенно вздыхаю. В зеркале отражается хрестоматийный мрачный фрик в косухе, мешковатой школьной форме и тяжеленных ботинках.
Устремив взгляд на стенд в конце коридора, я миную просторный холл и медленно, уверенно шагаю к классу. Коленки подкашиваются, от ужаса темнеет в глазах, но недостойные переживания тщательно скрыты от посторонних за маской расслабленного пофигизма.
Ученики из параллельного, из десятых, даже из восьмого сально улыбаются, шушукаются за спиной и, нисколько не шифруясь, указывают на меня пальцами: похоже, Милана как следует позаботилась об огласке, и я теперь в центре внимания. Черт бы побрал такое внимание!..
При моем появлении Бобров дурашливо хлопает ладонью по парте, свистит и изображает реакцию Багза Банни на мультяшную красотку в стиле пин-ап. Мучительно стыдно за него, но я подыгрываю: степенно киваю и, подмигнув, посылаю воздушный поцелуй. Возня и приглушенные голоса тонут в улюлюканье и воплях двух идиотов-недостендаперов. Милана шуршит упаковкой чего-то съестного, но, не вынеся творящегося безобразия, все же покидает царское место и подходит вплотную:
– О, ведьма! Поздравляю: твой зад произвел фурор!
Она раздувает ноздри, откусывает шоколадный батончик и выдает кривую, будто порожденную несварением желудка ухмылочку.
– Зад есть у каждого. Но фурор производит только то, что действительно круто. Спасибо, что посодействовала моей популярности!
Я щелкаю жвачкой, отшвыриваю Орлову с дороги плечом и вдруг вижу медовые глаза – серьезные, наполненные готовностью защитить. Клименко приподнимается со стула, но тут же плюхается обратно и сконфуженно взъерошивает волосы на макушке.
– Да, Кузя, зад у тебя тоже умопомрачительный! – Передо мной вырастает воспылавший любовью Савкин, и я с легким налетом усталости отвечаю:
– Пятьдесят приседаний утром и сто – перед сном. А еще поменьше углеводов, иначе точно будет нечем похвастаться.
Милана перестает жевать шоколадку, посылает мне убийственный взгляд, возвращается на место и больше не подает писклявого противного голоса.
Как ни странно, все идет хорошо. И новая маска сидит на мне как влитая.
А по пути в столовую я убеждаюсь, что глумится и ржет надо мной лишь малая и не самая умная часть школьного сообщества, зато остальные поглядывают в мою сторону со сдержанным любопытством, явным интересом, а то и с завистью. Если вдуматься, так всегда и бывает: одна неудача способна затмить череду успехов, один разнос перекрывает сотню похвал. Капля дегтя портит бочку меда. Глеб и тут оказался прав: моя жизнь тяжела потому, что я замечаю в ней лишь негатив и не даю шанса на существование ничему хорошему.
С физики нас отпускают пораньше: в актовом зале планируется собрание для родителей первоклашек, и требуется посильная помощь учителей. Я хватаю набитый учебниками рюкзак и, обдумывая свое недавнее открытие, вразвалочку выдвигаюсь домой.
Голубые, чуть полинявшие небеса нависают над крышами, легкий ветер гладит по щекам, сизые голуби, смешно переваливаясь, семенят по асфальту и путаются под ногами. Порывшись в кармане, бросаю им горсть семечек, прищуриваюсь и улыбаюсь. Я в полном порядке и готова свернуть горы.
Позади раздаются шаги и шорох первых опавших листьев. Оглядываюсь и не верю собственным глазам: солнце загораживает Клименко, запыхавшийся от быстрого бега, но все равно идеальный настолько, что я теряю стройность мыслей.
– Нелли, подожди. Нам по пути. Мы хотели подружиться. Н-ну… помнишь?
– А сам-то ты помнишь? – Я снова огрызаюсь на едва знакомого человека, но тут же сбавляю обороты: – Как ты уже, наверное, догадался, у меня нет друзей. И вообще: в чем, по-твоему, заключается дружба?
Он крепко задумывается и поднимает ворот ветровки:
– На первом этапе – в разговорах по душам, походах в кино и кафе, совместных прогулках. Во всем том, что помогает лучше узнать друг друга.