Дико хочется есть, но, глядя на аристократические манеры Артёма, я стараюсь ему соответствовать: тихонько потягиваю капучино и не накидываюсь на вожделенный пирожок.
Артём рассказывает про свой город – областной центр, где почти так же тухло и даже улицы похожи как две капли воды. Оказывается, его мама после развода решила вернуться на малую родину, а сам Артём теперь вынужденно привыкает к переменам, ищет компанию, друзей и занятия по душе.
– Пацаны и девчонки в классе неплохие. Особенно ты, Орлова, Вован, Пашок. Но я пока присматриваюсь, прикидываю, какие подводные…
Он отставляет картонный стакан, и его пальцы почти соприкасаются с моими. Улавливаю их тепло и цепенею, а по коже пробегают мурашки – я бы всю жизнь просидела вот так!..
– О, ребята! Привет!
Писклявый, до боли в печенке знакомый голосок раздается из-за спины, и светлый сон превращается в мутный кошмар. Принесла нелегкая… Милана приветливо скалится, изображает приятное удивление, но малиновая губа кривится, а во взгляде читается уязвленность и тщательно скрываемый шок.
– Так вы уже здесь? Отлично. Остальные тоже скоро подойдут!
Она ставит поднос на наш столик, перешагивает через кроссовки Артёма и, плюхнувшись между нами, делает вид, что натерла ногу и очень страдает.
Я чертыхаюсь про себя. Не иначе они сговорились. Таких совпадений не бывает! Паранойя растет и крепнет, но обескураженный Артём ерзает, озирается и мельком глядит на время – этого поворота он явно не ожидал.
Как черти из табакерки, к фудкорту со всех сторон подтягиваются однокласснички: расфуфыренные Даша и Анечка, запыхавшиеся Паша и Вовочка и целый выводок разношерстных прихвостней рангом пониже: Ларин, Михайлова, Антонова и даже Авдеев со Старцевым.
Они двигают стулья и столики, рассаживаются, и Милана на правах хозяйки положения грациозно оттесняет меня к низенькой деревянной перегородке.
Начинается форменный ад: тупые разговоры и несмешные шутки, вопли и хохот, от которого мгновенно разгорается мигрень. Бобров вот-вот лопнет от самолюбования, Савкин устраивает ему «прожарку», а серая масса хлопает глазами в тщетных попытках понять, когда именно нужно засмеяться.
Артём отстраненно вертит в руках заламинированный листок с меню, но минут через десять сдается и все же включается в общение: то снисходительно, то заинтересованно слушает бредни Миланы и подробно отвечает на назойливые вопросы о себе.
Его тоже накрывает ощущение облома – гнетущее, тягучее, холодное, – но рассекречиваться нам нельзя.
Я запрокидываю голову и в зеркальном потолке далеко-далеко вверху вижу свое отражение: перевернутый двойник со звезды с тоской смотрит вниз – в глубокий колодец моей реальности.
Вгрызаюсь в пирожок и утешаюсь мыслью, что Артём пригласил погулять именно меня, значит, я мелкими шажками иду в верном направлении…
Вволю накрасовавшись, Милана наконец вспоминает о фарфоровой тарелке, наполненной овощами и листьями салата, берет в правую руку вилку, а в левую – нож и пытается ими орудовать.
Артём озадаченно наблюдает за ее ужимками, и черная бровь ползет вверх: закос Орловой под светскую леди настолько жалок, что во мне просыпается подобие сочувствия. В конце концов, я не понаслышке знаю, что такое прилюдно облажаться, и даже врагу не пожелаю подобного.
Но она пригубляет колу, далеко отставляет мизинец и острым длинным ногтем указывает на меня:
– Только посмотрите, как некоторые лопают пирожки и понятия не имеют о манерах!
Все милосердные порывы смывает волна чистейшей злости, и меня несет.
– Дорогая Милана, – отправив последний кусочек в рот, я отряхиваю ладони и чеканю каждое слово, – прежде чем говорить о манерах, попробуй-ка для начала взять вилку в левую руку!
Над сдвинутыми столиками повисает гробовая тишина.
Артём не сдерживает улыбку, а звезда класса, осознавшая промах, бледнеет и покрывается бордовыми пятнами. Я всерьез опасаюсь стать причиной ее инфаркта и заливаю поднявшуюся со дна души горечь остатками кофе.
– Кто-нибудь уже видел шестую серию второго сезона «Черной королевы»? – восклицает Кислова, самоотверженно спасая свою госпожу от полного провала, и остальные с облегчением выдыхают: начинается обсуждение тупого сериала с кучей нестыковок и оборванных сюжетных ходов.
Мне скучно и впору завыть, но уйти – значит сдать позиции и оставить Артёма на растерзание Орловой. Я зеваю, постукиваю ногтями по красному обшарпанному пластику, рассматриваю сколы на маникюре, грызу губу.
Потом достаю телефон посмотреть время. Я с самого утра не заходила в Сеть и сейчас сразу замечаю белый конвертик оповещения – это Глеб, больше некому.
С нетерпением открываю его новое послание и… тут же прикрываю экран ладонью, отвожу глаза и краснею как рак – становится неловко, жарко, душно.
Я ожидала увидеть все что угодно, но только не то, что увидела.
Стараясь не смотреть на пришедшее фото, быстро пишу:
«Ты дебил? У тебя украли рубашку? Если собираешься на что-то намекнуть, вслед за другими извращенцами улетишь в чс!»
Заношу палец над экраном, но, выдохнув сквозь сведенные челюсти, все же перемещаю взгляд чуть выше.
Черт. Я знала, что он симпатичный, но списывала это на удачный ракурс и не загонялась. А сейчас окончательно убеждаюсь: он обезоруживающе, опасно красив – в темных глазах можно утонуть, от яркой улыбки – растаять, а в объятиях спрятаться от всего мира. Против воли и вопреки здравому смыслу я безнаказанно пялюсь на фотку, и в солнечном сплетении разливается кипяток.
Происходящее за столиками перестает волновать, щеки горят, и я глотаю вставший в горле комок. Теперь, понимая, какой он на самом деле, смогу ли я вот так запросто с ним общаться?..
Мозг заклинило, мысли разбежались, словно испуганные тараканы. Впервые я не знаю, как прокомментировать то, что он сделал.
Малодушно стираю неотправленное сообщение и с ощущением полной катастрофы прячу телефон обратно в карман.
Глава 15. Глеб
Каждую субботу мы ездим к Мишке в реабилитационный центр. Мама собирает огромные сумки с едой, которую копит всю неделю, и какие-нибудь вещи: новые носки, бритвенные станки, журналы (она до сих пор думает, что их кто-то читает), крем для рук, пилку для ногтей или очередную иконку. Мама всегда находит, что взять, хотя Мишка ничего не просит, но и ни от чего не отказывается. Не знаю, где он держит это барахло, возможно, меняет на сигареты, потому что мама никогда не привозит ему курево, а от него постоянно пахнет табаком.
Поездка к Мишке – мероприятие не очень-то радостное. Полдороги мама суетится, вспоминая, все ли взяла, и каждый раз волнуется, словно не видела старшего сына лет десять.
Мишка же всегда одинаковый: тихий, молчаливый, равнодушный. Он нам не то чтобы не рад – ему все равно. Он под лекарствами и как будто спит на ходу.
Мы проводим в холле для посетителей около часа, и все это время болтает только мама. С ним она такая же жизнерадостная и мультяшная, как у себя в детском саду. Шутит, гримасничает и в лицах пересказывает забавные случаи из жизни своих малышей. Я же там просто мебель. Когда встречаемся, Мишка лишь жмет мне руку, а в конце говорит «пока».
Обратно мы едем не разговаривая. Нам обоим грустно, обсуждать нечего, а у мамы начинается головная боль, и до самого вечера мне приходится занимать себя уроками или школьными проектами, просто чтобы больше ни о чем не думать.
Когда я в Москве, все субботы проходят одинаково.
Но эта немного отличается. Полночи мы болтали с Нелей и теперь я полусонный, заторможенный и по-глупому довольный. Сижу, глазею в окно автобуса на обычную городскую жизнь: на осенние улицы, подсвеченные лучами утреннего солнца, на людей, спешащих по своим делам, на проносящиеся мимо машины, но, хотя и смотрю на них, толком ничего не вижу.
Нелли разрешила называть себя Нелей, и это определенно прогресс. Оказалось, что Нелли в переводе с греческого означает «новая». Так что мне пришлось загуглить значение имени Глеб, и выяснилось, что на древнескандинавском Глеб – это «наследник богов». Неля сказала: «Круто», а мама за завтраком спросила: «Каких еще богов?» Но мне самому этот образ понравился.
Мы долго говорили о кино и обсуждали сериальные проекты последних лет. Неля больше всего любила «Аркейн» и «Темные начала», из-за которых мы потом долго фантазировали на тему собственных деймонов. Так в «Темных началах» назывались воплощения человеческих душ в виде животных, которые неотделимы от людей, но вместе с тем могут существовать сами по себе и даже вступать в противостояние с деймонами других людей. Неля сказала, что ее деймон выглядел бы, как белая ориентальная кошка. Ей казалось, что они с ней похожи и внешностью, и характером, а я выбрал себе бурого медведя, потому что он сильный, не стайный и почти никогда не нападает первым. Потом она стала рассказывать про соседского кота, а я – про дачных собак. Своих животных у нас никогда не было, но на даче ко мне на участок иногда пробиралась парочка местных бродяжек, и мы с ними отлично ладили.
А еще мы говорили про музыку, фотографии, «Тик Ток», прошедшие каникулы, шмотки и пасту, которую оба обожаем, только я предпочитаю лазанью, а она – фетучини. Разговор о еде вынудил меня пойти на кухню, но, шарясь по холодильнику, я уронил крышку от сковородки и разбудил маму. Она встала, наругалась, и, пока мы с ней препирались, Неля пропала из Сети. Но я все равно написал ей, извиняясь за внезапное исчезновение, однако с тех пор мое сообщение она так и не открыла.
Залезаю к ней на страницу и отыскиваю в друзьях сначала Милану, а у той в друзьях и Артёма.
Милана – жеманная красотка, под стать имени. Губы уткой, нарисованные брови, волосы «мягкие и шелковистые», как в рекламе «Пантин». На каждой фотке она нарочно отклячивает зад и выставляет сиськи. У меня от таких зубы сводит. Они – как товары широкого потребления: однотипные, зазывающие и дешевые. Артём тоже не бог весть какой принц. Не знаю точно, как должны выглядеть принцы, но мне кажется, что у него все как-то чересчур и его деймо