– Жанна Ильинична, а можно мне? – Я торопливо вскакиваю с места.
– Чего тебе?
– Жестко их проконтролировать.
Пока я это говорю, в голове созревает мегаплан. Еще непродуманный, интуитивный, но я уже предвкушаю, как можно все круто обставить.
– Елена Львовна сказала, что ты отказался.
– Так это было позавчера. А сегодня я согласен.
Классная критически осматривает меня с ног до головы:
– Что у тебя за вид, Филатов?
– А что не так?
– Он не школьный.
– Елена Львовна велела надеть траур.
– Все понятно, – Жанна поджимает губы, но тему предпочитает не развивать. – Забери список у Соболевой и запомни: с тебя я тоже буду жестко спрашивать.
Я решаю одним махом убить сразу нескольких зайцев. Во-первых, у меня теперь есть официальная власть над шоблой, пускай в таком незначительном вопросе, но это лучше, чем ничего. Во-вторых, можно добиться, чтобы Макаров получил по заслугам. Ну а в-третьих, мама решит, что я «внял ее увещеваниям», и успокоится. Кроме того, мне будет чем удивить Нелю и подать ей это как торжество справедливости.
– Чего ты добиваешься, Филатов? – На перемене ко мне подваливает Румянцева, ее черные волосы топорщатся в разные стороны, будто вороньи перья. – Объясни, пожалуйста, что происходит. Все эти годы ты сидел и помалкивал, а теперь, что ни день – какая-то выходка.
– Это я еще рано начал. Илья Муромец тридцать три года сидел и помалкивал.
– А тебе не кажется, что один ты эту войну не потянешь?
– А я и не один, – перед глазами проносится картинка, как мы с Нелли, стоя спиной к спине, держим перед собой обнаженные мечи.
– Да? – Румянцева подозрительно прищуривается. – И кто же за тебя впряжется?
– Лучше скажу, чего я добиваюсь, – я выдерживаю многозначительную паузу и наслаждаюсь нетерпением моей собеседницы. – Я хочу, чтобы вы признали, что Макаров был уродом, и в будущем слушались только меня.
Сначала у Румянцевой открывается рот, потом расширяются глаза:
– А ты не офигел?
Я смеюсь и пожимаю плечами.
– Ты пошутил, да? – неуверенно спрашивает она, но в глазах читается прежнее изумление.
– Думай, как хочешь.
– Если продолжишь в таком духе, у тебя точно будут неприятности.
– Передай своим, пусть в следующий раз меня сразу убивают, а то буду залавливать их по одному.
– Нет, ты точно больной.
– Пишите лучше свои речи и не теряйте время. Вам придется очень постараться, чтобы сказать что-то хорошее о Макарове.
– Не волнуйся, – Румянцева принимает свой обычный нахальный вид, – в Гугле уже все написано.
На биологии показывают документальный фильм ВВС про различия между мужчинами и женщинами. Внезапно это оказывается любопытно, и я закидываю Нелю сообщениями: «Представляешь, если запустить в лабиринт мужчин и женщин, то мужчины раньше женщин найдут выход», «У мужчин сильнее, чем у женщин, развито стремление принадлежать какой-то группе», «Женщины лучше различают цвета, зато мужчины хороши в отслеживании быстро движущихся объектов», «Из-за тестостерона мужчинам проще похудеть и легче набрать мышечную массу» и всякое такое прочее.
Она пишет: «Это всем известные факты, Глеб. Ты что, с луны упал? А у женщин лучше обоняние, а мужчины чаще прислушиваются к своему самочувствию».
Я, наверное, и впрямь упал с луны. Все это совершенно для меня ново.
– Хочешь, сходим сегодня в Третьяковку? – От биологии я уже отвлекся.
– Ты серьезно?
– Абсолютно. Вот прямо после школы и выдвинемся. Я буду все снимать и показывать тебе, как будто мы вместе.
Неля какое-то время не отвечает, но я в восторге от своей идеи. Кажется странным, что мы не додумались до этого раньше.
– Ты, кстати, знаешь, что Третьяков подарил свою галерею городу с условием, чтобы ее посещение было совершенно бесплатным, а когда император предложил ему за это дворянство – отказался, ответив, что купец никогда не сможет стать дворянином.
Наконец Неля возвращается в Сеть.
– А разве там можно снимать на телефон? У нас знакомые недавно из Москвы приехали, говорят, даже фотографировать в галерее запрещено.
Точно. Об этом я и не подумал. На улице по-прежнему идет дождь, и отправиться на прогулку тоже не вариант.
– Я бы пригласил тебя в кино. Но это будет извращение: транслировать весь фильм с экрана.
– Можешь пригласить меня в кино дома. Устроим сеанс одновременного просмотра.
Видимо, я уже совсем потерял голову, раз сам до этого не додумался.
– Отлично! Тогда я приглашаю тебя в кино. Только фильм выбираешь ты.
– А ты покупаешь попкорн, – смеется она тремя смайлами.
– Запросто! Говори адрес.
– Ты серьезно? Я же пошутила.
– А я нет. У вас же в городе есть доставка?
– Есть, конечно, но это совсем необязательно.
– Обязательно! У нас должно быть все одинаковое, чтобы получился эффект присутствия.
– Не могу поверить, что ты хочешь сделать это на самом деле.
– Можешь не верить. Просто напиши адрес.
Едва я успеваю отправить последнее сообщение, как заканчивается урок, а потом у нас физра и телефон приходится оставить в раздевалке.
Пока мы переодеваемся, пацаны то и дело косо поглядывают в мою сторону, и я внутренне готовлюсь к драке. Но они не решаются напасть, и я ощущаю новый прилив уверенности в том, что смогу их победить – и не только физически.
Однако эта непоколебимая уверенность длится всего один урок, пока мы бежим кросс и потом сдаем норматив по метанию мяча, потому что после, когда я весь из себя довольный возвращаюсь в раздевалку, то не обнаруживаю ни своих вещей, ни рюкзака.
– Быстро все отдали, – я сразу кидаюсь к Журкину, но тот жестко отпихивает меня:
– Отвянь, припадочный.
В тесноте небольшой комнатушки пацаны плотно обступают меня.
– Ты чего это удумал? – вылезает вперед Титов. – Типа в смертники записался? Нам Румянцева передала послание. Не боишься, что мы воспользуемся твоим советом?
Ответить я не успеваю, потому что сзади кто-то бьет меня по хребту. От неожиданности я падаю одним коленом на длинную лавку и ударяюсь плечом о шкафчик. Выпрямиться не успеваю – на голове у меня тут же оказывается куртка и удары начинают сыпаться со всех сторон: бьют по спине, по ногам, по голове.
Куртку держат крепко, и освободиться от нее не получается, я мотаюсь из стороны в сторону и слепо машу руками, пока меня не сбивают с ног. Голову застилает туман, боль разливается по всему телу, уши закладывает. Я призываю на помощь Максимуса, но он не приходит, а единственная мысль, которая застревает и крутится, крутится не переставая, что умирать мне нельзя, потому что я обещал Нелли попкорн.
Глава 22. Нелли
Тучи рассеялись без следа, выглянуло ослепительно-яркое солнце, однако на улице заметно похолодало. Я не ожидала от погоды такой подставы и быстро застегиваю косуху. Мама целует меня в макушку – совсем как маленького ребенка – и, напоследок окутав облаком сладких духов, спешит к остановке.
В носу щиплет – я сегодня не в меру сентиментальная. Вечернее общение с Глебом разбередило душу и вплотную подвело к вопросу, на который очень страшно отвечать.
Медленно направляюсь к воротам школы, смотрюсь в синее небо в отражении луж и размышляю над тем, что в моей жизни настоящее. И кто настоящий.
Реальность постоянно и неотвратимо меняется: еще каких-то три недели назад Алина в бикини загорала на пляже у городской речки, а я, изнывая от жары, читала книгу в тени прибрежных кустов и мечтала о прохладе. Сейчас же изо рта вырываются облачка пара, в воздухе явственно ощущается мертвое дыхание зимы, мерзнут руки, и лето кажется далеким сном. Чуть больше недели назад Артём занимал все мои мысли, но вдруг стал неинтересным настолько, что я стараюсь его избегать. Совсем недавно моим миром было лишь то, что можно было потрогать, увидеть, услышать, проконтролировать. Но его границы внезапно расширились до размеров Вселенной с миллионами звезд. Это завораживает и… пугает. Пугает – ведь длины руки не хватит, чтобы протянуть ее и убедиться, что Глеб действительно существует, что он именно такой, каким я его себе представляю, что он не передумает. Остается только слепо доверять ему. И верить.
Школьное фойе похоже на пещеру Али-Бабы: на стеклянных полках фальшивой позолотой блестят кубки и медали, злосчастный короб в лучах утреннего солнца переливается золотом. Маленькая девочка робко опускает в него сложенный вдвое листок, а на меня нападает дрожь.
Если бы существовало заклинание, исполняющее всего одно желание, я бы, не задумываясь, применила его и стерла свое имя из дурацкого списка. Трясу головой и усмехаюсь: она голосует не за меня, повода для беспокойства нет и не может быть.
Я вхожу в класс, устраиваюсь за партой, готовлюсь к уроку – выкладываю учебник, тетрадь и ручку – и кожей ощущаю пристальное внимание Миланы. Выдержав театральную паузу, она поднимает королевский зад, дефилирует к галерке и с грохотом разворачивает ко мне пустой стул. Опирается локтями на мою парту и задумчиво изрекает:
– Что, ведьма, попутала берега? Думаешь стать принцессой, как в той сказке?
– Напомни, в какой? – сочувственно подхватываю я.
Орлова зависает, кривит губы и густо краснеет, но не находится с ответом.
– Надеешься пройти, серьезно? Даже если случится чудо и за тебя проголосуют, Елена и директор устроят дополнительный просмотр. Забыла, что у тебя кривые ноги и розовые патлы? Сколько лет ты не репетировала? Не боишься опозориться, пугало?
– Бывает, что невезение в конечном итоге приводит к успеху, а мимолетная удача – к полному провалу. Бесконечное число возможных событий – это и есть наша жизнь, так зачем же бояться ее естественных проявлений? – Я изображаю самую отмороженную из улыбок, а в пустых глазах Миланы вместо настороженности загорается привычное превосходство.
Этот взгляд мне отлично знаком и не сулит ничего хорошего: я задела ее самолюбие, значит, нужно готовиться к неотвратимой расплате. Будь мы парнями, разобрались бы на кулаках, но суровая реальность наглядно продемонстрировала: в моем случае драка – не выход. Майская потасовка с выдиранием волос привела лишь к позорному походу к директору, многочасовой нотации и маминым слезам.