– Она не вебкамщица!
– А чего тогда выглядит как фрикша?
– Она выглядит в разы лучше тебя, – возмущенно отвечаю я, и тут же понимаю, что ляпнул это зря. Вид у Румянцевой становится такой, словно она намерена в меня плюнуть.
– Что ж, я поняла. – Ее голос обдает холодом. – Ты сам отказался от своего счастья.
Я ухожу, не оборачиваясь, и до самого поворота ощущаю спиной ее жгучий взгляд. Но мне все равно. К Румянцевой у меня нет ни симпатии, ни жалости, ни злорадства. Я не чувствую даже удовлетворенного самолюбия – вообще ничего.
– Слушай, тут такое дело. Так получилось, – пишу я Неле без всяких приветов, потому что мы сегодня уже обменялись парой забавных картинок с сонными и ленивыми котиками. – Ты меня, пожалуйста, заранее извини, но мне пришлось сказать, что ты моя девушка. Так вышло. Я не хотел тебя подставлять. Просто одна знакомая предложила встречаться, и мне ничего не оставалось, как придумать эту отмазку. Поэтому, если она вдруг тебе напишет и будет выяснять этот вопрос, можешь, пожалуйста, подтвердить? Только сразу предупреждаю, она настроена недоброжелательно, так что ее потом заблокируй, и все.
Пишу торопливо, сбивчиво, потому что не сомневаюсь, что Румянцева теперь точно сунется к Нелле, а кто предупрежден, тот вооружен.
– Что за знакомая? – тут же отвечает она.
– Одноклассница.
– Страшная?
– Нет. Нормальная.
– Тогда почему ты ее отшил?
– А зачем мне она, если у меня есть ты?
– Ты сейчас серьезно?
Я чувствую, что начал перегибать и она может снова разозлиться, как раньше. Назовет придурком или просто пошлет. Поэтому тут же отыгрываю назад:
– Нет, конечно. Я просто так ей сказал. Не знаю почему. Растерялся, наверное. Но ты, если не захочешь ей ничего отвечать, можешь сразу заблокировать.
– Отчего же? Я скажу ей все, что попросишь. Мы же друзья, а друзья помогают друг другу. Так что ради нашей дружбы я готова стать кем угодно, даже твоей девушкой.
– Спасибо! – Я счастлив, что она не обиделась и поняла меня правильно. – Я в тебе ничуть не сомневался.
– Расскажешь подробности про эту одноклассницу?
– Да ну ее. Лучше я тебе кое-что другое расскажу.
И я наговариваю ей три голосовых подряд. По десять минут каждое. Рассказываю про избиение в раздевалке, про свой шантаж, просьбы о прощении Анастасии Вадимовны и флешку. Про Румянцеву тоже в конечном счете рассказываю. Во мне за эти дни накопилось столько, что я все говорю, говорю и не могу остановиться. А когда заканчиваю, чувствую невероятное облегчение. Словно камень с души свалился. И как я раньше жил без этих с ней разговоров?
– Ты правильно сделал, что передумал, – отзывается она тихим, чуть хрипловатым, но ставшим уже таким близким голосом. – Ты все очень правильно сделал. И что деньги не взял, и что попросил нормальное видео смонтировать. На чужом несчастье счастья не построишь, а эта власть и заработанная таким образом популярность все равно не принесли бы тебе радости. Ведь мы с тобой не для этого все затевали.
– А для чего? Напомни, пожалуйста, а то я и впрямь начал забывать. Разве мы не собирались стать звездами?
Я не кривлю душой и не придуриваюсь. Слишком уж много во мне сейчас смешалось всевозможных чувств и переживаний. Очень странное и непривычное состояние, когда отказывают мои хваленые сдержанность и разумность. Я ощущаю себя как никогда сильным и решительным, я готов победить всех и вся. Я могу стать плохим, непокорным, разрушительным и злым, я голый нерв и податливый материал, мне нужен свет, свобода и свежий воздух, еще немного – и я просто могу взорваться, если…
– Звезды указывают путь, они вдохновляют и вселяют надежду, – произносит Неля задумчиво. – Они помогают заблудившимся вернуться домой и приносят нам красивые мысли и сны. По крайней мере я хотела быть именно такой звездой, а не бешеной кометой, которая носится в черном пространстве и врезается во все подряд.
Я смеюсь:
– Ладно. Убедила. Ты наверняка в этом лучше разбираешься, потому что над Москвой почти никогда не видно звезд.
В пятницу на перемене ко мне подходит Журкин и отдает пакет с Мишкиной одеждой. Той, которую они забрали из раздевалки. Вид у нее плачевный. И цвет больше не черный, а серо-коричневый. Но я просто забираю пакет, не требуя объяснений.
– В общем, мы в деле, – понизив голос, заговорщицким тоном произносит Журкин. – Только Румянцева уперлась как коза, но мы ее на сцену не пустим. За «темную» не обижайся. Так было надо, но теперь мы в расчете.
Дружески протянув руку, Журкин смотрит на меня. Жму протянутую ладонь.
– Румянцева разве не сказала, что саботаж отменяется?
– Саботаж? – повторяет он незнакомое слово.
– Ну… Считай, бунт.
– Румянцева – психичка. Она со вчера не в настроении. Так с чего вдруг отмена? Директриса запалила?
– Не. Я сам передумал.
– Что так?
– Сон вещий приснился. Что пришел ко мне Макаров и сказал, если выставим его перед всей школой уродом, будет являться каждому из нас до конца жизни.
– Гонишь! – Журкин с подозрением щурится.
Я пожимаю плечами:
– Короче, скажи пацанам, пусть говорят то, что обещали Жанне.
– Еще чего, – Журкин тут же набычивается. – Мы уже все решили.
– Ну а теперь нужно переиграть.
– Издеваешься?
– Сделайте как я сказал, и все. – У меня нет убедительных аргументов, поэтому я пытаюсь надавить, как это сделал бы Макаров: – Хочешь, чтоб к тебе Макаров со страшной размазанной по асфальту рожей ночами являлся?
– Иди к черту! Румянцева права, ты – шибанутый.
Журкин отваливает, а я представляю, как все будет выглядеть. Они выйдут на сцену, наговорят про Макарова заслуженных гадостей, а потом появлюсь я, весь такой чинный и благородный, и толкну душещипательную речь, как нам всем его не хватает. Как месть шобле, с учетом того, что я сам все это и замутил, – прокатит, но Неля права: мы хотели не этого.
– Что делать? – пишу я ей. – Может, просто заболеть и не прийти? Пускай разбираются без меня.
– Ты не сможешь заболеть. Ты же не трус.
– Но не драться же опять с ними? Этого всем уже достаточно.
– Нет, драться не нужно.
– Тогда сделаю как решил с самого начала. Хорошо-нехорошо – плевать. Не бросать же шоблу на съедение администрации. Журкина могут даже выкинуть из школы. У него там предупреждений накопилось…
– Дай подумать, – отвечает Неля и пропадает на полтора урока, потом приходит сообщение: – Просто предложи им заплатить. По косарю на нос. Точно согласятся.
– Может, и согласятся, но где я деньги возьму?
– У мамы Макарова.
– Так я же отказался.
– А теперь согласишься. Ты ведь не для себя, а для дела и для «прощения», как она этого и хотела.
Неля подкидывает неплохую мысль, во всяком случае хоть что-то.
За гаражами, как всегда, толпа курильщиков. Однако мое появление уже никого не шокирует.
– Короче, ребят, давайте договоримся, – говорю я миролюбивым тоном, не переставая улыбаться. – Я против вас ничего не имею. Зла не держу и никаких подлянок кидать не собираюсь. У меня только одна очень важная просьба. Давайте все дружно напряжемся и проведем вечер памяти Макарова и Алисы без сюрпризов. То, что я говорил Румянцевой, не считается. Это был прикол.
– Что? – зло бросает Лапин. – Зассал?
Его синяк стал больше, но немного светлее.
– Да хоть и зассал. Думай что хочешь. Это не важно.
– Если боишься, что мы все свалим на тебя, то можешь не переживать, – Титов настроен более благосклонно. – Мы не стукачи. Я Макарову три года на свои деньги сигареты покупал, но, кроме как «чмо», он меня никогда не называл, так что имею право высказаться.
– И я имею, – подает голос один из «ашек». – Он мой айфон о стенку разбил и бычком меня сколько раз прижигал, типа по приколу, а Горшкова вообще заставил ботинки целовать.
– А еще говорил, что мои родители алкота и что я имбицил, – добавляет Горшков, тоже из «ашек».
– У меня тоже есть претензии, – бурчит Журкин. – Так что, Филатов, все путем. Если сделаем это вместе – получится круто.
– Я тоже подумал как вы, но фишка в том, что Макарова все равно больше нет и наказать мы его так не сможем, об этом раньше нужно было думать. А теперь только себе хуже сделаем и другим. Тем, кто ни в чем не виноват. Жанне, например.
– Тебе, Филатов, лишь бы поспорить и повоевать, – из-за спины Журкина появляется Румянцева, и на этот раз кокетничать она явно не намерена. – Тебе просто в кайф всех троллить. Проваливай давай. Без тебя разберемся.
– Ну хорошо, – самое время перейти к коммерческому предложению. – А если я заплачу?
– В смысле? – тормозит Журкин.
– Тот, кто выступит с написанной для Жанны речью, получит от меня косарь. Как вам такой вариант?
Титов замирает не мигая:
– Косарь никогда лишним не бывает.
– Типа без геморроев да еще и за деньги? – уточняет Равиль.
– Ну да. И школа довольна, и вам хорошо.
– Вот ты больной! – В голосе Журкина слышится уважение.
– Только деньги получите после того, как все пройдет нормально.
– А вдруг ты нас кинешь? – сомневается Ляпин.
– Он может, – подливает масла в огонь Румянцева.
– Если кину, убьете меня. Даже сопротивляться не буду.
– А потом опять видос снимет и станет нас шантажировать, – не унимается Румянцева.
– Согласен. Это риск, – признаю я. – Но я же не за просто так вам предлагаю заплатить.
Они мнутся и переглядываются. Нужно дать им время на обсуждение.
– Думайте. В понедельник скажете, что решили.
Я ухожу от них с отчетливым ощущением, что все получилось.
Глава 26. Нелли
Вернувшись в приподнятом настроении, я вываливаю на кухонный стол несколько брикетов мороженого с разными вкусами, и Алина наконец становится прежней – неунывающей и улыбчивой. Она ни о чем меня не спрашивает, а мне и не нужно – главное, что злодей получил по заслугам, а его вытянувшаяся, бледная физиономия как нельзя лучше проиллюстрировала потрясение и душевную боль. Не уверена, что в моем поступке есть рациональное зерно, но мстить подлым придуркам иногда бывает очень приятно.