Забывшись на мгновение, я снова вспоминаю, как все обстоит в действительности, и лезу за телефоном. Я проверяю его каждые пятнадцать минут. Румянцева уже пошутила, что я жду маминого звонка, но ее никто не поддержал. На самом деле я жду сообщения от Нелли.
Между нами что-то произошло, но я так и не понял до конца, что именно.
В понедельник я планировал рассказать ей про свой «триумф» – именно так я и собирался это назвать, пока она не прислала голосовое о том, что думает отказаться от своих танцев, потому что к ней лезет этот горный павлин. Было приятно слышать, что она ему не рада, но я, все еще прибывая на волне боевого подъема и немного злясь на маму за непрекращающиеся уныние и апатию, бодро ответил, что борьба на то и борьба, чтобы идти к своей цели, невзирая на преграды. И что мне тоже не нравилось курить за гаражами и получать тумаки в раздевалке, но все это я делал осознанно, шагая путем страданий к просветлению и освобождению.
– Извини, но у тебя в голове какая-то каша, – говорит Неля в ответ на мое послание. – Просветление, цели, звездность… Такое ощущение, что тебя подожгли и теперь ты просто тупо полыхаешь.
– Ты злишься?
– Нет, блин, радуюсь.
– Так я же тебя поддерживаю и хочу, чтобы ты всем доказала, что ты самая лучшая. А если я буду потакать твоему нытью, ты станешь такой же вечно печальной и несчастной, как моя мама.
– Нытью? – вспыхивает она. – Ты правда это назвал нытьем? Засунь себе такую поддержку сам знаешь куда.
– Хорошо. Засуну. Больше слова не скажу.
Она перестает отвечать. Я тоже. Я даже спать ложусь, долго ворочаюсь, потом не выдерживаю.
– И тебе даже не интересно, как у меня все сегодня прошло? – в надежде перевести тему, пишу я, дополнив сообщение улыбающимися смайликами.
Неля не в Сети, но не проходит и минуты, и зеленый кружочек загорается.
– Мне было очень интересно, но после сегодняшних твоих слов я уже и не знаю, зачем мне все это.
– Рассказать?
– Как хочешь. Я уже сплю и смогу ответить только завтра.
– Послушай, скажи, пожалуйста, прямо, в чем я провинился?
– Нет, Глеб, здесь я тебе не помощник. Если ты не понимаешь, то с этим уже ничего не поделаешь.
Я переслушиваю ее первое сообщение, и до меня сразу же доходит, в чем дело. И как только я мог так лажануться?
– Прости, я сморозил глупость. – Я вскакиваю и принимаюсь расхаживать по комнате, записывая голосовое. – Ты, конечно, не должна делать того, чего не хочешь. И я даже очень этому рад. Этот Артём… В общем, не нужен он тебе. Может, попросишь поменять партнера? Или… Ты права. Откажись совсем. Оно того не стоит. А хочешь, я ему позвоню? Дай мне его телефон!
Я еще много чего наговорил тогда вдогонку, взбудораженный и разозленный на себя, что я такой тормоз, и на Артёма, что он козел, потом рассказал про свое мероприятие, но никакого «триумфа» в этом рассказе уже не фигурировало. Признался, как испугался, увидев ролик, и что чуть не расплакался, когда вспоминали Алису, однако, несмотря на это и череду последующих сообщений во вторник с утра, Неля открыла их только после трех.
– Ты был прав. Я сегодня проснулась и поняла это. Утро вечера мудренее. Сдаваться нельзя, да и Артём мне нравился. Нравится, – она поправляется, но в голосе звучит неуверенность. – И спасибо за поддержку, я ее оценила. А за тебя очень рада, надеюсь, теперь твоя жизнь наладится.
Я определенно улавливаю в ее словах грусть и совершенно растерялся. Она будто о чем-то умалчивает, недоговаривает, скрывает, словно все еще обижается, хоть я и признал свою вину, извинился и готов на все, лишь бы ей помочь.
– Пожалуйста, давай поговорим по видео, я хочу видеть твое лицо и сказать тебе кое-что важное, – пишу я, решив, что дольше носить в себе все это и притворяться просто другом я не могу. Пусть отфрендзонит, пусть пожалеет, мне все равно, но слышать, как она отдаляется по неясным причинам, было совершенно невыносимо.
– Сегодня не получится. Но я могу позвонить тебе завтра днем. Время точно пока не знаю. Я напишу.
– А сегодня вечером спишемся?
– Сегодня я занята.
Ее внезапная холодность, словно остужающий душ, не дает сосредоточиться на школьном. Я копаюсь в себе и прихожу к выводу, что без ее радости и участия любые победы теряют свой вкус. Ведь если бы не она, я бы никогда не стал ни за что бороться, жил себе и жил, терпел, как привык. Лишь с ее появлением все изменилось и раскрасилось. Приобрело смысл и надежду. Я с ужасом думаю, что, если Неля вдруг исчезнет из моей жизни, я снова уйду в свое внутреннее заточение и закроюсь там на тысячу замков. Но я этого не хочу. Мне нужен воздух, солнце, звезды, которые существуют только у нее.
С трудом дожидаюсь среды, пишу ставшее уже привычным «Доброе утро» и жду хоть какой-нибудь весточки. Но весь день тишина…
Звонок раздается в тот самый момент, когда Журкин, поднявшись с колен, под дружный хохот объясняет, что изображал ягненка. Вскочив, я бегу на кухню. Меня пошатывает, и, быстро умывшись под кухонным краном, я вытираюсь своей же рубашкой. На то, чтобы взглянуть в зеркало, времени не остается, я очень боюсь, что Неля отключится и больше не позвонит.
– Привет! – Я жизнерадостно улыбаюсь в камеру и, увидев наконец впервые за эти дни лицо Нели, ловлю себя на мысли, что хочу ее крепко-крепко обнять и расцеловать. Я так рад, что с трудом сдерживаю эти глупые порывы.
– Что с тобой? – Она критически вглядывается в экран.
– А что?
– Ты какой-то мокрый и странный.
Из комнаты доносится громкий гогот.
– Ты в гостях?
– Да, так получилось. Я не планировал.
– Но мы договаривались созвониться?
– Так мы и созвонились!
– Ты хотел что-то сказать мне важное.
– А я и здесь могу! – На меня накатывает прилив глупой храбрости. – Я вообще готов выйти на улицу и кричать про это! Хочешь, я пойду на улицу?
– Глеб? Ты пьяный? – Ее глаза удивленно расширяются. – Вот уж чего я от тебя не ожидала.
– Это фигня, – запальчиво говорю я. – Это завтра уже пройдет, а я хочу сказать о том, что не проходит… И, возможно даже, никогда уже не пройдет…
Я настраиваю камеру прямо перед собой – так, чтобы смотреть ей прямо в глаза и следить за реакцией, но тут ощущаю на плече чью-то руку, резко оборачиваюсь и немедленно оказываюсь лицом к лицу с Румянцевой. Она чмокает меня прямо в губы и, нежно прильнув к моей груди, заглядывает в камеру.
– Привет! – Румянцева машет Неле рукой и глядит на меня чистым взором. – Это та самая твоя вебкамщица, что ли? Разве ты ее еще не послал?
Я отталкиваю Румянцеву, но она хохочет и цепляется за меня, а когда мне наконец удается с ней справиться, Неля уже отключилась и не отвечает, сколько я ни перезваниваю.
Глава 32. Нелли
Небо наглухо затянули серые тучи, над крышей соседнего дома кружит стая птиц, будто кто-то подбросил вверх горсть шелухи от семечек, и ее разметал по округе взбесившийся осенний ветер. В классе мрачно и холодно – сердобольная Татьяна Ивановна разрешила нам сидеть в куртках, но не спасает даже верная косуха.
Я чувствую себя больной и разбитой. Глупой, слабой, потерянной, никчемной.
Никакой ревности Глеб не продемонстрировал, но это полбеды: он впервые меня не услышал. Пропустил сказанное мимо ушей, не понял, не посочувствовал, не защитил.
Никто не обещал мне безоговорочной преданности – да и глупо было ее ожидать от знакомого по интернету.
Никто не должен со мной нянчиться: ловить каждое слово, предугадывать желания и вытирать сопли. Пусть поначалу Глеб и проявлял интерес, это не значит, что идиллия продлится вечно.
Наш шутливый спор предполагал подобный исход, Глеб руководствовался здравым смыслом, а вот мой хваленый разум отказал, как только я увидела его фото и улыбку, обращенную мне. Именно мне…
– Кузьмина, поведайте нам, что такое магнитное поле! – нудит физичка; я вздрагиваю, прихожу в себя и судорожно соображаю:
– Ну… это… особый вид материи… посредством которой осуществляется взаимодействие между движущимися зарядами…
– Достаточно! Так вот, ребята… – Она вдохновенно пускается в объяснения, а я снова отворачиваюсь и безучастно пялюсь в окно.
Нет, Глеб почти сразу рассыпался в извинениях и произнес то, что я очень хотела услышать, но каждый раз вымогать его внимание ультиматумами и истериками – идея не из лучших.
Слишком уж далеко Москва от моего серого скучного городка, и в ней нет места угрюмой девчонке с периферии.
В девятом классе нас заставляли учить письмо Татьяны к Онегину, и тогда глупая слабая героиня меня взбесила. Однако теперь я понимаю: она была по-настоящему крутой. Решилась на искренний, взрослый поступок – признание – и сделала все, что в тех обстоятельствах от нее зависело. И пусть Онегин оказался напыщенным индюком и не проникся чувствами Татьяны, зато ей больше не пришлось ни о чем сожалеть и вечно ждать у моря погоды.
Я тоже больше не могу предаваться бесплотным мечтаниям и держать в душе комок изматывающих противоречий – сомнений, обиды, боли, надежды, благодарности и… привязанности к Глебу. Мы договорились созвониться после школы, и я расскажу, что он мне нравится – сильно и по-настоящему. А потом задам главный вопрос: «Что мне делать?»
О взаимности с его стороны я стараюсь не думать – такой вариант событий кажется фантастическим. Скорее всего, Глеб растеряется, попытается подбодрить, а потом потихоньку сольется, а я, как и подобает другу, все пойму и перестану его доставать. Мне не впервой прятаться за броней и переживать испытания молча, но от мысли, что дальше по жизни придется идти без него, становится трудно дышать.
Я до одури волнуюсь перед предстоящим разговором, поэтому и репетирую на износ. Клименко второй день проявляет чудеса выдержки, держит при себе грабли, тактично указывает на ошибки, подбадривает и помогает. На удивление, у меня начинает отлично получаться: движения отточены и доведены до автоматизма, я не дергаюсь, не лажаю и не держу в голове следующий шаг – он волшебным образом получается сам. К тому же я научилась считывать малейшие изменения мимики Артёма, улавливать напряжение его мышц, подстраиваться и импровизировать – танец нас в хорошем смысле сблизил и сдружил.