Звезды сделаны из нас
Глава 1. Глеб
Первая истина буддизма гласит, что все проявления жизни, от рождения до самой смерти — это череда бесконечных страданий.
Вторая истина раскрывает причину страданий — это ожидания, надежды, мечты…
Третья истина утверждает, что избавиться от страданий возможно лишь посредством избавления от желаний.
А вот уже путь преодоления этих желаний — это четвертая истина.
Было бы здорово, если бы придумали ещё и путь преодоления нежеланий. Потому, что их у меня всегда намного больше. На первый взгляд может показаться, что нежелание есть желание чего-то другого, но на самом деле, это не так.
Ведь если я не хочу в одиннадцатый раз тащиться в школу на первое сентября, делая вид, будто безумно рад снова впрячься в эту каждодневную тягомотину, то это вовсе не значит, что у меня есть желание подольше поспать или побездельничать. Я просто не желаю идти в школу, и это, между прочим, доставляет не меньше страданий, чем нереализованные желания.
Всё та же мажорная нота ликования и праздника. Всё те же лица.
Лето пронеслось, словно его и не было.
В длинный список нежеланий можно было бы добавить и обязанность нести смешливую конопатую первоклашку с колокольчиком. Но меня особо никто не спрашивал. Просто Жанна Ильинична позвонила и поставила перед фактом. Типа: я высокий и ответственный. Последнее означало, что я буду ходить на все репетиции прохода, сколько бы их ни было. И я действительно ходил, потому что я, и правда, ответственный. А ещё сговорчивый и безотказный.
Мама сказала, что я должен гордиться, что меня выбрали для столь важной миссии и мне приятно, что она этому рада, но на этом всё. Потому что я прекрасно знаю, как будет дальше. Проход с первоклассницей на плече — лучшего повода начать учебный год с глума для всей параллели и не придумаешь.
Не нужно обладать третьим глазом, чтобы представить десятки последующих за этим мемов:
«Явление чудотворного колокольца», «Посвящение в святые неугодники», «Преображение Святоши перед лицом народа», но большинство из них будут, конечно, не столь затейливыми и ироничными, а откровенно похабными и тупыми.
Ничего, разумеется, нового, и всё же не сильно заманчивая перспектива.
— Ой, Святоша, привет! А ты чего с букетом, а не с венком?
Оборачиваться смысла нет. У Румянцевой такой тягучий и прокуренный голос, что ошибиться невозможно.
— Чё за игнор, Филатов? — она резко дёргает сзади за рюкзак, отчего, оступившись, я шагаю в лужу и фонтан крошечных брызг оседает на идеально выглаженных штанинах чёрных брюк. Засохнут — останутся пятна. Мама расстроится.
Но с Румянцевой лучше вообще не связываться, чем больше ей отвечаешь, тем сильнее она липнет. Поэтому просто смотрю вперёд и считаю оставшиеся до конца дорожки фонари.
Ночью прошёл дождь, но ясное утреннее солнце уже вовсю сверкает на влажной листве деревьев и обещает хороший, всё ещё по-летнему тёплый день.
— Ты чего там молишься? — Румянцева пристраивается рядом и хватает меня под руку.
Из яркой длинноволосой блондинки за лето она превратилась в короткостриженую брюнетку. С волосами ей было лучше, а чёрный цвет придал симпатичному, но жёсткому личику остроты, и она стала похожа на встрепенувшуюся галку.
— Новый образ? — я делаю вид, что мне нравятся произошедшие с ней перемены и одобрительно киваю.
— Постриг приняла, — хихикает она. — Одобряешь?
— Постриг предполагает целомудрие, так что у тебя просто стрижка.
И кто меня только тянет за язык?
— Целомудрие? — хохочет она на всю улицу. — А это как? Научишь?
Теперь уж точно лучше промолчать. Я сам дал ей повод и приготовился расплачиваться по полной.
— Это та болезнь, которая у тебя? А, нет, твоя вроде называется импотенция.
На моё счастье на боковой аллее появляются две её подружки и активно машут руками. Румянцева притормаживает, чтобы их подождать, а я прибавляю шаг.
Бледно-голубое небо дышит свободой и я никак не могу понять, как можно избавиться от страданий, лишившись надежд?
Моя же мама, напротив, считает, что страдать хорошо и даже полезно, и что через страдание человек очищает душу и освобождается от грехов.
Но мне совсем не хочется страдать. Никак. Ни по христиански, ни по буддистски.
Раньше, пока не заварилась вся эта история с Мишкой, никто у нас в семье не страдал и всё было в порядке, но в девятом классе он связался с нариками и пошло-поехало.
Мне тогда было восемь. И в начале я и понимать-то не понимал, что происходит.
Мишка просто вдруг стал пропадать из дома, ссориться с мамой, а когда её не было, приводил домой странных людей и запрещал ей об этом рассказывать.
Мама много плакала из-за него, особенно, когда в первый раз арестовали за магазинную кражу. Но тогда ему просто выписали штраф и возмещение убытков. Деньгами помог папа и всё на какое-то время замялось. А через полгода брат исчез. Не так как раньше — поболтается у друзей пару дней, а по-настоящему: проходили неделя за неделей, его не было. В полиции приняли мамино заявление, но поскольку Миша частенько тусовался с наркоманами, то и искать его никто не искал.
Мама то его хоронила, то вдруг видела среди толпы прохожих, то получала таинственные знаки, что он вернётся со дня на день.
В те времена у меня и в мыслях не было поставить слова матери под сомнение. Раз она утверждала, что Мишка являлся ей во сне, значит так оно и было.
Потом соседка Зина отвела маму в церковь, и там ей рассказали, как нужно правильно молиться, чтобы сын нашёлся. Мама молилась, молилась и через год нам позвонили из Липецкого отделения полиции и сообщили, что нашли Мишку в каком-то притоне. К тому времени ему уже исполнилось восемнадцать, и он был конченым наркоманом. Так что маме опять пришлось привлечь отца, и Мишку поместили в реабилитационный центр. Вышел он оттуда, пожил немного с нами и снова сорвался. Украл у матери золотой браслет и свалил. Вот так с того времени и пошло.
Мишка пропадал, его искали, находили, лечили, возвращали домой, а через некоторое время он снова пускался в бега. Только после второго такого раза отец объявил, что Мишка совершеннолетний и давать деньги на его лечение он не обязан. А мама работала в детском садике и зарплата у неё была совсем небольшая. Поэтому вся наша жизнь свелась к откладыванию денег на больницу для Миши.
Постепенно мама полностью ушла с головой в церковь и стала очень религиозной. Она считала, что кроме бога Мише никто не поможет, молилась без устали и приучала к этому меня. Ведь если молиться вдвоем, то вероятность того, что бог нас услышит, увеличивается вдвое, а значит он быстрее поможет Мишке.
В пятом классе я впервые понял, что одноклассники считают маму сумасшедшей. Об этом прямым текстом заявил Гоша Титов, когда нам на истории рассказывали про фанатиков старообрядцев, которые так сильно верили в бога, что сжигали себя. Было очень сложно представить, что человек может захотеть добровольно себя поджечь. Поднялось шумное обсуждение, и учительница, чтобы прекратить бедлам, коротко пояснила:
— Считайте, что они были сумасшедшими.
— Как мама Филатова? — выкрикнул Гоша и все засмеялись.
Учительница сделала ему замечание, а я так растерялся, что не сразу понял, что он имеет в виду. Но потом понял и подрался с ним на перемене, потому что он отказывался брать свои слова назад.
Однако так уж вышло, что Гошина старшая сестра училась уже в восьмом классе и на следующий день парни из её класса, заловив меня, предупредили, что если я ещё раз посмею тронуть Гошу, то они утопят в унитазе. А после наперебой стали твердить, что моя мама сумасшедшая, и что я просто должен это признать. Они дразнили, но я повёлся, и, не выдержав, сам набросился на них с кулаками.
Быть может, не случись этого тогда, в дальнейшем всё сложилось бы совершенно иначе.
Репутацию чудака заработать очень легко, особенно в школе, достаточно кому-то сильному и влиятельному объявить об этом всем остальным. И те парни из класса Гошиной сестры не преминули это сделать, наградив меня ярлыком «мамкиного сына», чуть позже сменившегося на прозвище Святоша, но уже немного по другим причинам.
Линейка на стадионе перед школой вопреки ожиданиям проходит на удивление спокойно. Девчонка с колокольчиком у меня на плече, такая хорошенькая и улыбчивая, что все смотрят только на неё, и я прикрываюсь ей как щитом. Даже когда она заканчивает оглушительно звонить прямо над ухом, не опускаю её на землю перед школой, как это делал на репетициях, а несу до самого крыльца.
После отправляюсь прямиком в класс русского языка и литературы, занимаю своё коронное место на последней парте возле окна и достаю телефон. Я свою миссию выполнил, теперь имею полное право восстановить нервные клетки парой новых треков, чьи релизы слили в сеть двадцать минут назад.
У беспроводных наушников есть одно очевидное преимущество. Если сидеть, подперев голову ладонью, то наушник в одном ухе заметить невозможно. А поскольку первый урок первого сентября — это бессмысленная болтовня классной о каких-то общих воспитательных вещах, нет никакой необходимости прислушиваться, и можно спокойно добить рерайт статьи о пешем туризме, за который, вместе с двумя другими статьями, мне должны заплатить две с половиной штуки.
Вообще, учусь я хорошо. И сижу на последней парте только в качестве протеста против стереотипов, ну ещё и потому, что терпеть не могу, когда что-то происходит у меня за спиной.
Класс быстро заполняется. Я мельком оглядываю входящих одного за другим. Всё-таки каждый немного изменился. Кто-то стал выше, кто-то постригся, кто-то оброс, Дербенёва отрастила грудь, Ляпин покрылся прыщами, тот самый Гоша Титов отрастил бороду, а его бессменный кореш — дуболом Журкин ещё сильнее раскачался.
Все те же, но немного не те.
Я с ужасом ловлю себя на мысли, что как будто даже немного рад их всех видеть. Нелепая, малодушная мысль. Отгоняю её побыстрей подальше, в очередной раз наступать на те же грабли я не намерен. Всякий раз, когда мне начинает казаться, будто между мной и все