х успехах на жизненном поприще. И так он рад был увидеть Дэвида, так глубоко взволнован встречей со «старым товарищем»! Это было прямо-таки трогательно!
С Дженни Джо разговаривал смиренно, покорно, виновато. Хвалил ее сервиз, салфеточки, ее платье, ее стряпню. Для человека, привыкшего к более богатому меню, чем холодная говядина с горошком, он даже слишком хорошо поел за ужином. Он, казалось, был поражен, сильнейшим образом поражен переменой к лучшему в положении Дженни.
– Клянусь богом! – повторял он беспрестанно. – Вам здесь получше живется, чем на Скоттсвуд-роуд!
Манеры его заметно улучшились. Он теперь уже не гонялся по тарелке ножом за каждой горошиной. Он был предупредителен с дамами. Он стал еще красивее и разговаривал с Дженни почтительным тоном.
Дженни была этим польщена, она растаяла, и «светская» чопорность мало-помалу соскользнула с нее, сменилась милой шаловливостью, снисходительностью, болтливостью.
Нельзя сказать, чтобы Джо много разговаривал с Дженни. Вовсе нет. Заметно было, что он теперь уделяет женщинам мало внимания и его интерес к Дженни – простая вежливость и дружеское расположение. Что касается Салли, то он и не взглянул на нее ни разу. Джо был занят исключительно Дэвидом, сыпал вопросами, выражал усиленный интерес и восхищение. Это замечательно, что Дэвид через две недели будет держать экзамен на бакалавра! Занятия с Кэрмайклом по свободным дням, конечно, прекрасная идея. «Ты всегда был парень с мозгами, Дэви, старина!»
Джо и Дэвид долго разговаривали после ужина, а Дженни беспрестанно входила и выходила, весело напевая и время от времени милостиво осведомляясь: «Ну, как вы тут?» Салли с каким-то сдержанным ожесточением мыла посуду в чуланчике за кухней.
– Приятно было повидать тебя, – сказал Дэвид на прощание, когда Джо собрался уходить.
– И я не меньше рад, – отозвался Джо. – Поверь, для меня это первое удовольствие. Я рассчитываю пробыть здесь неделю-другую, и нам с тобой следует это время почаще встречаться. Пойдем, проводи меня. Право, пойдем, еще рано. Да, кстати. – Джо сделал паузу и с веселым простодушием сказал, играя цепочкой: – Чуть не забыл. Видишь ли, Дэви, я сегодня дочиста выскреб все карманы и отдал моему старику изрядную пачку денег – все, что у меня было. Расчувствовался, понимаешь, увидев его. Ты не можешь одолжить мне несколько фунтов – только покуда я получу извещение из банка? Два-три фунта, не больше.
– Несколько фунтов, Джо? – Дэвид растерянно уставился на него.
– О, тогда не надо, извини. – Улыбка Джо исчезла, он был явно задет, обижен, его сияющее лицо вдруг выразило оскорбленное достоинство. – Если не хочешь – тогда не надо… это пустяки… Я легко достану где-нибудь в другом месте.
– Нет, Джо… – Обиженный тон Джо резнул Дэвида, он почувствовал себя низким скрягой. У него в спальне, в комоде, было припрятано около десяти фунтов на оплату экзаменов. Чтобы отложить эти деньги, пришлось изрядно экономить. Но он сказал: – Разумеется, я дам тебе, Джо, подожди…
Он помчался наверх, достал три фунта и, воротясь, вручил их Джо.
– Спасибо, Дэвид. – Вера Джо в человека была восстановлена. Он сиял. – Я знал, что ты не откажешь старому товарищу… Только на неделю, понимаешь?
Они вместе вышли на улицу. Джо сдвинул шляпу немного набекрень. Когда он пожелал Дэвиду спокойной ночи, это звучало как благословение.
Дэвид повернул на Каупен-стрит. Он собирался сегодня навестить отца, но было уже около десяти часов. Джо задержал его дольше, чем он рассчитывал, а Марта всегда хмурилась, если он забегал к ним поздно, словно поздний приход также был знаком неуважения с его стороны. Он пошел по Фрихолд-стрит и вдруг заметил своего брата Гюи, быстро мчавшегося в темноте, в трусиках и спортивной рубашке. Дэвид окликнул его:
– Гюи, Гюи!
Кричать пришлось громко, потому что Гюи мчался быстро.
Гюи остановился и перешел через улицу. Несмотря на то что он пробежал три мили, он ничуть не запыхался и был свеж и бодр. Узнав Дэвида, он испустил вопль радости и кинулся к нему на шею:
– Дэвид, разбойник!
– Гюи, побойся бога, – отбивался от него Дэвид.
Но Гюи сегодня был неукротим:
– Вышло-таки, Дэви! Наконец-то вышло! Ты знаешь, что я получил сегодня письмо? Мне его отдали, когда я пришел из шахты. Они меня приглашают, Дэви! Нет, ты подумай, как это замечательно!
– Приглашают? Куда, Гюи? – спросил Дэвид в полном недоумении. Никогда еще он не видел Гюи в таком состоянии, ни разу в жизни. Если бы он не знал Гюи, он мог бы поклясться, что тот пьян.
Всегда молчаливый Гюи был действительно пьян, но пьян от восторга.
– Приглашают играть в тайнкаслской команде! Можешь себе представить? Они в прошлую субботу были на нашем матче, а я и не подозревал… и я забил три гола… и вот теперь меня приглашают на матч с запасной командой в Сент-Джеймском парке в будущую субботу. О господи, ну не чудо ли? Если я сыграю хорошо, я буду зачислен, Дэви… зачислен в объединенную команду… В объединенную!.. – Голос Гюи оборвался от волнения.
Дэвид наконец понял: осуществилась заветная мечта Гюи. Не напрасно, значит, Гюи закалял себя, жил как аскет, не поддавался чарам тех глаз, что так часто искали его взгляда в субботние вечера на Лам-стрит. И Дэвид в порыве искренней радости протянул Гюи руку, поздравляя его:
– Я в восторге, Гюи.
Как смешно прозвучали эти слова, не способные выразить радость, которую он чувствовал!
Гюи продолжал:
– Я много месяцев был у них на примете. Говорил я тебе об этом? Я сейчас не соображаю, что говорю… Но в одном могу тебя уверить: в следующую субботу я буду играть. О Дэви, друг, как это чудесно!
После этого последнего взрыва восторга Гюи, видимо, смутился. Он покраснел и, украдкой взглянув на Дэвида, сказал:
– Я сегодня порядком распустил слюни… Это от волнения. – Он помолчал. – А ты будешь на матче, Дэвид?
– Буду, Гюи. Приду и буду орать, пока у меня голова не треснет.
Гюи улыбнулся своей прежней застенчивой улыбкой:
– Сэмми тоже обещает прийти. Говорит, что свернет мне шею, если я не забью шесть голов!
Он минутку по своей привычке покачался на пятках и сказал:
– Не простудиться бы мне только. Нельзя мне теперь рисковать. До свиданья, Дэви.
– Покойной ночи, Гюи.
Гюи пустился бежать и исчез во мраке.
Дэвид возвращался домой, чувствуя, что у него потеплело на душе. Войдя в комнату, он застал там одну только Салли, которая сидела в кресле у огня, скорчившись и поджав под себя ноги. Углы ее губ были опущены. Она казалась такой маленькой и тихой. Дэвида после радостного возбуждения Гюи поразил ее печальный вид.
– А Дженни где? – спросил он.
– Легла спать.
– О! – В первую минуту Дэвид был разочарован: ему хотелось сразу же рассказать Дженни насчет Гюи. Потом он снова улыбнулся и стал рассказывать об этом Салли.
Сидя все в той же позе, она внимательно смотрела на него, словно изучая. Тень, падавшая от руки, скрывала ее лицо.
– Это замечательно, правда? – заключил Дэвид. – Понимаешь, не потому, что это само по себе так важно… а потому, что он так к этому стремился.
Салли вздохнула. Она все время молчала. Наконец сказала:
– Да, это такое счастье – добиться того, чего хочешь.
Он посмотрел на нее:
– Что это с тобой?
– Ничего.
– Но у тебя такой вид, словно что-то случилось. Ты расстроена?
– Ну, если хочешь знать, – сказала она медленно, – я вела себя довольно глупо. Перед самым твоим приходом я поссорилась с Дженни.
Дэвид торопливо отвел глаза:
– Мне очень жаль…
– Не жалей. Это не первая ссора, и она давным-давно назревала. Не следовало мне говорить тебе… Надо было быть великодушнее и с улыбкой проститься завтра, проявив «кротость и самоотверженность».
– Ты уедешь завтра?
– Да, уеду. Пора мне вернуться к Альфреду. Он не сумел заставить себя уважать в семье, и от него пахнет голубями, но, несмотря на все это, я питаю слабость к старику.
– Мне хотелось бы понять, из-за чего вы ссоритесь, – сказал Дэвид.
– А я рада, что ты этого не понимаешь.
Он с беспокойством посмотрел на нее:
– Мне неприятно, что ты так уезжаешь. Пожалуйста, не уезжай.
– Мне нужно ехать, – возразила Салли. – Ничего не изменилось от того, что я все оттягивала… – Она отрывисто засмеялась и тут же разразилась слезами.
Дэвид растерялся, не зная, что ему делать с ней.
Но Салли сразу перестала плакать и сказала:
– Не обращай на меня внимания, я немного расклеилась, с тех пор как из моей попытки стать примадонной ничего не вышло. Но сочувствия я не ищу. Лучше быть «бывшей», чем быть ничем всю жизнь. Я уже опять весела и, пожалуй, пойду спать.
– Мне так жаль, Салли…
– Молчи, – сказала она. – Давно пора тебе перестать жалеть других и начать жалеть себя.
– Господи, да о чем же мне жалеть?
– Ни о чем. – Она встала. – Слишком поздний час для чувствительных излияний. Я скажу тебе завтра утром. – Она отрывисто пожелала ему доброй ночи и пошла спать.
На следующее утро Дэвид не увидел Салли. Она встала рано и уехала с семичасовым поездом.
Весь день Дэвиду не давала покоя мысль о Салли. Вечером, возвратившись из школы, он заговорил о ней с Дженни.
Дженни сказала со своим обычным самодовольным смешком:
– Она ревнует, милый, отчаянно ревнует, вот и все.
Дэвид отшатнулся, неприятно пораженный:
– Не может быть! Я уверен, что это не так.
Дженни снисходительно кивнула головой:
– Она всегда на тебя заглядывалась, еще в те времена, когда ты бывал у нас на Скоттсвуд-роуд. Ее злило, что ты влюблен в меня. А теперь она еще больше злится! – Дженни замолчала, улыбаясь. – Ты ведь все еще в меня влюблен, не правда ли, Дэвид?
Он посмотрел на нее как-то странно, с новой для нее жесткостью во взгляде, и сказал:
– Да, я люблю тебя, Дженни. Я знаю, что ты битком набита недостатками, так же как и я. Иногда ты говоришь и делаешь вещи, которые мне глубоко противны. Иногда я просто не выношу тебя. Но, несмотря ни на что, я все же тебя люблю.