Геддон закатывался злорадным смехом, читая об остроумных выпадах Дэвида. Выглядывая из-за газеты, он спрашивал:
– Вы в самом деле так и сказали этому мерзавцу, Дэвид?
– Именно так и сказал, Том…
– Хотел бы я видеть физиономию Ремеджа, когда вы ему сказали, что на его чертовой бойне такая грязь, что даже свиньям противно.
Врожденная скромность Дэвида больше всего способствовала его хорошим отношениям с Геддоном. Первые же признаки самонадеянности и чванства навеки убили бы дружбу его с Томом. Но он их не обнаруживал, и поэтому Том вырезал из тайнкаслской газеты «Аргус» самые любопытные заметки о Дэвиде и посылал их своему старому приятелю Гарри Нэдженту, многозначительно отчеркивая их синим карандашом.
Дженни обо всем этом ничего не знала. И она злилась. Рассеянность Дэвида она принимала за пренебрежение к ней. Это мнимое пренебрежение ее бесило, так бесило, что она считала себя вправе искать утешения в лечебном портвейне Мэрчисона. К весне 1919 года Дженни снова стала пить. И приблизительно в это же время произошло одно событие, имевшее большое психологическое значение.
В воскресенье, 5 мая, умер старый Чарли Гоулен. Чарли шесть месяцев болел водянкой, и, несмотря на то что ему делали множество проколов в лоснящееся, раздутое брюхо, Чарли в конце концов отдал богу душу. В том, что Чарли, который никогда не был любителем чистой воды, кончил водянкой, была какая-то мрачная ирония. Но ирония или нет, а Чарли умер, умер в бедности и заброшенности. И два дня спустя в Слискейл прибыл Джо.
Приезд Джо в Слискейл произвел настоящий фурор. Приехал он во вторник утром, в сверкающем автомобиле марки «Санбим» – новеньком двадцатипятисильном зеленом «Санбиме», которым правил человек в темно-зеленой ливрее. Не успел Джо выйти у старого дома на Альминской террасе, где он жил когда-то, как автомобиль обступила толпа любопытных. Гарри Огль, Джейк Уикс – новый контролер – и несколько десятников стояли у дома (приближался час похорон), и, хотя до Террас уже доходили слухи о богатстве Джо, все были явно ошеломлены переменой в нем. Франк Уэлмсли, под началом которого когда-то работал Джо, даже назвал его «сэр». Джо был одет просто, но богато. Краги, запонки матового золота, платиновая часовая цепочка. Он был гладко выбрит, вылощен, ногти отполированы. Он сиял вульгарным благополучием предприимчивого дельца.
Гарри неловко переминался с ноги на ногу перед великолепным Джо, отгоняя воспоминания о том Джо, который был откатчиком в «Парадизе».
– Очень рад, что вы приехали, Джо. Мы, несколько человек, служащих «Нептуна», устроили между собой складчину, мы не хотели, чтобы вашего отца хоронили за счет попечительства о бедных.
– Боже мой! – мелодраматически воскликнул Джо. – Неужели же, Гарри, вы имеете в виду работный дом? Неужели дело дошло до этого?
Глаза его обежали низкую, грязную кухню, где он когда-то слизывал паштет с ножа, и остановились на убогом черном гробе, в котором лежал раздутый водянкой труп его отца.
– Боже мой! – завопил он. – Почему же мне никто не сообщил? Почему вы мне не написали? Все вы знаете, где я и кто я такой. Христианская у нас страна или нет? Стыдно вам должно быть перед самими собой, что вы дали бедному старику умереть таким образом. Видно, вам слишком трудно было даже телефонировать мне на завод!..
Таким же убитым Джо выглядел и на похоронах. У могилы он дал волю своему горю и громко рыдал в большой шелковый носовой платок. Все нашли, что это делает ему честь. Прямо с кладбища Джо поехал к Пикингсу на Лам-стрит и заказал великолепный памятник.
– Счет пошлите мне, Том, – объявил он важно. – Цена роли не играет!
И Том послал счет; потом ему пришлось посылать его очень много раз.
После похорон Джо сделал беглое сентиментальное турне по городу, выказав все те чувства, какие приличны преуспевающему человеку при посещении родных и любимых мест. Он убедил Гарри Огля, что ему необходимо получить фотографию дома на Альминской террасе. Он хотел иметь увеличенную фотографию убогого дома, где он родился. Пусть же Гарри поручит это фотографу Блэру и пошлет фотографию и счет ему, Джо.
К концу дня, часов в шесть, Джо заехал навестить старого друга Дэвида. Весть о прибытии Джо в Слискейл опередила его, и Дженни, сообщив эту весть Дэвиду, с волнением, не жалея денег, делала приготовления к приему Джо.
Но Джо решительно отклонил приглашение Дженни, объявив, что обедает сегодня с друзьями в Центральной в Тайнкасле. Дженни дрогнула, но все же продолжала настаивать. Тогда Джо смерил ее с головы до ног спокойным и выразительным взглядом – да так, что она поняла: надежды больше нет. Веселость ее пропала, исчез кокетливый задор, и она сидела молча, трепеща от зависти.
Тем не менее она вся превратилась в слух и, жадно ловя каждое слово Джо, рассказывавшего о себе, невольно сравнивала двух людей и их достижения в жизни: блестящий успех Джо и плачевные неудачи Дэвида.
Джо говорил весьма откровенно, – он всегда щеголял откровенностью. Было ясно, что он считал прекращение войны преждевременным: «В конце концов, война вовсе не такая уж плохая штука». Впрочем, дела его и теперь великолепны. Джо вынул золотой портсигар, закурил, втягивая ноздрями аромат турецкого табака, затем, наклонясь вперед, дружески похлопал Дэвида по колену:
– Ты знаешь, конечно, что мы, Джим Моусон и я, откупили завод у Миллингтона. Видит бог, мне жаль бедного Стэнли! Теперь он навсегда поселился с женой в Борнмаусе. Славный парень, знаешь, но его здорово скрутило. Совершенная развалина. Говорят, это расстройство нервной системы. Да, пожалуй, для него было самым лучшим выходом то, что мы освободили его от завода. И он получил за него хорошие деньги. О да, деньги немалые!
Джо помолчал, глотая дым папиросы, и безмятежно улыбнулся Дэвиду. Его хвастовство стало теперь несколько утонченнее, он прикрывал его маской кроткого безразличия.
– А знаешь, мы получили заказ на новое оборудование для «Нептуна». Что? Ну да, конечно, мы снова перешли на старое производство – тотчас же, как война кончилась. Пока все простофили сидели на грудах своих гранат и раздумывали над тем, что случилось, мы перешли опять на производство инструментов, и болтов, и кровельных подпорок. Понимаешь… – Джо заговорил с еще большей экспансивностью и доверчивостью: – Пока шла война, копи были заняты только добычей угля, ни один шахтовладелец не имел времени осматривать и ремонтировать шахты, если даже допустить, что он мог бы достать оборудование, – а это было невозможно. Вот мы с Джимом и рассудили, что, когда мир будет заключен, они все завопят о товаре, и никто не сможет откликнуться на этот вопль, кроме таких ранних пташек, как мы с Джимом. – Джо тихо вздохнул. – Вот таким-то образом мы и получили заказ для «Нептуна». Ха-ха, до конца года мы им должны поставить оборудования на пятьдесят тысяч фунтов.
Эта колоссальная, почти сказочная цифра – пятьдесят тысяч фунтов – прогремела в маленькой комнате, заставленной дешевой мебелью и полной дыма от турецких папирос Джо, и оглушила бедную Дженни до того, что у нее чуть не лопнули барабанные перепонки. Подумать только, какими деньгами распоряжается Джо! Она съежилась в кресле, пожираемая завистью.
Джо видел, какой он произвел эффект, видел голодное выражение в глазах Дженни, холодную враждебность в глазах Дэвида, и все это немного ударило ему в голову. Он продолжал со снисходительной развязностью:
– И, скажу тебе, хотя у нас и много дела на заводе… (Хорошо звучит: «Моусон и Гоулен», не правда ли? Уж извините, я немного пристрастен к нашей фирме.) Да, так я хотел сказать, что мы с Джимом имеем еще всякие побочные доходы. Возьмите, например, такой случай… Ты, конечно, слышал, Дэви, о ликвидационной комиссии? Нет? – Джо с сожалением покачал головой. – Ну, жаль, что не слышал. Ты бы мог подзаработать немного денег, хотя, впрочем, браться за эти дела можно, только имея капитал. Видишь ли, правительство, дай ему бог здоровья, во время войны закупило, и заказало, и реквизировало целую кучу вещей, которые им теперь не нужны, – всё, начиная от резиновых сапог и кончая целой флотилией торговых судов. Ну а раз государству теперь все это не нужно, оно, естественно, желает его сбыть с рук… – Джо, этот верноподданный короля, развалился в кресле, позволив себе слегка ухмыльнуться при воспоминании о том, как он своими скромными силами помогал правительству избавляться от того, что ему не нужно. – Видите мой автомобильчик на улице?
– О да, Джо! – захлебнулась восторгом Дженни. – Какая прелесть!
– Недурен, недурен, – согласился Джо. – Ему один только месяц. Хотите знать, как я его добыл? – Он сделал паузу, его карие небольшие глаза заблестели. – Шесть недель назад Джим и я ездили за Морпет осматривать кое-какое государственное имущество. В одном лесоводстве нам попалась на глаза парочка тракторов, которыми пользовались на лесопилках и которые второпях забыли вывезти. Они стояли среди гниющих колод, покрытые ржавчиной и заросшие крапивой до самых маховиков. На первый взгляд машины были хлам, но, осмотрев их как следует, мы увидели, что ход у них хороший, все равно как у новых, и что они стоят каждая добрых несколько тысяч. Ну, мы с Джимом предложили цену как за утиль и забрали машины. Погнали их в Тайнкасл, вычистили, покрасили и в таком нарядном виде продали. Барыш разделили пополам. И этот мой автомобильчик, что стоит там, – Джо махнул рукой по направлению к окну, – моя доля барыша.
Пауза. Затем с бледных губ Дженни срывается невольный вздох восхищения. Этот чудный, чудный автомобиль, сверкающий на улице перед домом, куплен и оплачен благодаря одному лишь деловому маневру. Какая ловкость! О, это было уже слишком, слишком, больше, чем она могла вынести!
Джо на этом кончил разговор. Джо умел произвести впечатление. Он бросил взгляд на дешевые часы на камине и, с восклицанием испуга, проверив время по своим, золотым, вскочил с места:
– Боже! Мне уже надо было быть в дороге! Я прозеваю Джима! Очень жаль, что приходится так скоро вас покинуть, но я обещал быть в семь часов в Центральной!